Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2009
В этом году исполняется 70 лет со дня начала самой великой и самой гнусной войны в истории человечества.
Можно ли писать стихи после Освенцима? Можно ли писать прозу после “Убежища” Анны Франк? Расцвет нон-фикшн не случайно приходится на вторую половину XX века.
Недавно дневник еврейской девочки, который она вела с 1942-го по 1944 год в оккупированной Голландии, был переиздан в России (Анна Франк. Убежище: Дневник в письмах. – М.: Текст: Лехаим, 2007). На вклеенных в книгу фотографиях мы видим худую улыбающуюся 13-летнюю девочку-подростка. Как выглядела Анна в свои пятнадцать, после двух лет мучительного заточения, повзрослевшая и достигшая удивительных прозрений, которыми в густонаселенном тайном помещении на набережной Принсенхрахт она не могла поделиться ни с кем, кроме живущей в ее тетради загадочной Китти, – мы не узнаем никогда. В 40-х еще не было кодаков и полароидов. По логике событий не должна была уцелеть и тетрадь. В апреле 44-го, когда над обитателями убежища нависла угроза разоблачения, взрослые всерьез обсуждали необходимость сожжения хроники. Но промысел сохранил для нас этот документ.
История убежища напоминает ветхозаветный рассказ о Ноевом ковчеге. В преддверии массовых арестов Отто Франк, отец семейства, запасая вещи и провизию, готовит переезд в специально оборудованное укрытие. Двум семьям предстоит нелегкое и опасное плавание через войну. Принцип “каждой твари – по паре” отчасти соблюден: супруги Франки, супруги Ван Дааны, влюбляющиеся друг в друга юноша Питер и девушка Анна; кошка и кот. Дневник Анны – судовой журнал ковчега.
Судну удастся преодолеть большую часть пути. Оно потерпит крушение, девяти месяцев не доплыв до Арарата победы. На возвышающуюся над морем крови и слез спасительную вершину выберется один уцепившийся за обломки Ной.
“Я часто бываю в унынии, но никогда – в отчаянии, на то, что мы прячемся, я смотрю как на опасное приключение, романтичное и интересное. <…> Я молода, и многие мои качества еще не раскрылись… Я чувствую, как с каждым днем созревает моя душа, как близится освобождение, как прекрасна природа…”
Вот этот самый контраст между ожиданиями автора и трагическим, заранее известным читателю финалом – главная пружина “Убежища”, подталкивающая наше внимание, наполняющая смыслом описание монотонных будней обитателей тайного дома. Абсурд девичьих метаний и фантазий, не сопрягаемых с газовой камерой.
В отличие от разделяющих ее участь старших Анна понимает, что происходит вокруг. И потому вызывает сочувствие, но не жалость.
“Я не думаю, что войны развязывают только сильные мира сего – правители и капиталисты. О нет, маленький человек участвует в этом с неменьшим удовольствием, иначе народы давно уже восстали бы против войны. Ничего не поделаешь, человеку присуща тяга к разрушению, тяга к убийству, ему хочется буйствовать и сеять смерть, и пока все человечество без исключения коренным образом не изменится, будут свирепствовать эти войны, и снова и снова будет сметаться с лица земли и уничтожаться все, что построено и выращено или выросло само, чтобы потом опять все началось сначала”.
Страшный и справедливый диагноз миру взрослых ставит ребенок. Плывущая на ковчеге думает о том, не повторится ли потоп, едва ли не больше, чем о собственном спасении. У нее мало времени на то, чтобы понять причины бедствия. Но окружавшие ее взрослые не поднимаются в своих оценках на эти вершины до последних дней своих зрелых жизней.
За два года, проведенных в убежище – где уединиться можно, только уснув, – Анна успевает пережить первую и последнюю любовь. И в этой ситуации взрослые опять не на высоте. Конфликтующие по поводу картошки и масла Франки и Ван Дааны ведут себя по отношению к новым Ромео и Джульетте даже не как Монтекки и Капулетти. Ослепленные инерцией заточения родители на грани катастрофы просто стараются втиснуть подростков в привычный им по мирному времени уютный формат отношений, где детям переходного возраста полагается учить уроки, не пропускать занятия, делать гимнастику и поменьше думать о глупостях. Внушения и нотации, которые они читают Анне и Питеру за пару месяцев до того, как перед домом на набережной остановится машина СС, мелки и досадны в своей нелепости.
Листаю дневник.
““В сущности, молодость более одинока, чем старость”. Это изречение я вычитала в какой-то книге, и, по-моему, оно очень верное.
Разве взрослым здесь, в Убежище, труднее, чем нам, молодым? Нет, наверняка нет. Их взгляды уже сформировались, им есть чем руководствоваться в своих поступках, их больше не кидает из стороны в сторону. Нам, молодым, вдвойне трудно сохранять свои взгляды во времена, когда всякий идеализм разрушен и сокрушен, когда люди показывают себя с самой отвратительной стороны, когда возникают сомнения в истине и справедливости и в самом Господе Боге”.
Жизнь дает в руки подростку, мечтающему стать писателем, непрошеную лупу, устраивает незаказанный мастер-класс. Анна принимает вызов. И взрослые, сойдя с пьедестала, предстают перед ней во всей подробной, повседневной неприглядности. Мелочность мелкого человека. Слепота копошащихся под землей кротов.
На ум приходит антиутопия Такеши Китано “Королевская битва”, где герои фильма – дети – объявляют взрослым войну до последнего солдата. Они не приемлют навязанный им порядок и вынуждены отвечать насилием на насилие.
Помню, как в школе мы по заданию учительницы на вырезанных из бумаги голубях мира писали письма американскому президенту. Ровесница тогдашнего меня, Анна Франк из убежища пишет свое послание миру иначе – не повторяя за живущими в динамиках голосами однобокий идеологический вздор. Свои письма она адресует не лидеру враждебной державы, а всем без исключения взрослым, выбирающим себе президентов и рукоплещущим их глупости и авантюризму. Нечто родственное словам Анны мог бы начертать сегодня на бумажном голубе ребенок, переживший бомбежку в Цхинвале или Гори.
Непревзойденный шедевр этого жанра – зачитанный на Нюрнбергском процессе дневник другой девочки – жертвы ленинградской блокады Тани Савичевой. Несколько строк, всего лишь 206 знаков:
Женя умерла 28 дек в 12 00 час утра 1941 г
Бабушка умерла 25 янв 3 ч дня 1942 г
Лека умер 17 марта в 5 час утра 1942 г
Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г
Дядя Леша 10 мая в 4 ч дня 1942
Мама в 13 мая в 7 30 час утра 1942 г
Савичевы умерли
Умерли все
Осталась одна Таня
Этот образец детского минимализма ложится на одну чашу весов с “Убежищем” Анны Франк. На другой – подробные объяснения и оправдания, высокопарные тирады политиков, хитроумные расклады политологов, ложь, лицемерие и взаимные обвинения взрослых мира сего. Акции по принуждению к миру, благополучно проросшие из прожитого нами времени, из приснопамятных лозунгов и призывов к борьбе за мир. И эта, вторая чаша – не перетянет.
У книги печальный закадровый финал: взрослые – развязавшие войну и допустившие ее – оказались сильнее. Они гибнут сами и губят детей, которым должны были подарить счастье и мир. Но до нас дошли несколько бутылок потемневшего стекла – от них, жертв не ими устроенных кораблекрушений.
Зачем писать об “Убежище” сегодня, спустя многие десятилетия после трагедии холокоста? Затем, что с падением рейхстага безумие не закончилось. На современном российском материале впору снимать продолжение документальной эпопеи Ромма. Человек с другим цветом кожи не может быть уверен, что невредимым доберется до дома после работы. Нацисты митингуют в столице, не пряча лиц, а их малочисленные оппоненты из “Антифа” шествуют по городу в масках. Фашизм побеждает в стране, которая полвека назад кровью двадцати миллионов заплатила за победу над ним. Кощунственный вопрос: может быть, чтобы извлекать уроки из войн, их надо проигрывать?
Недавнее убийство 15-летней москвички Анны Бешновой – шнур к уже заложенному заряду. “Крик души” с красно-черной листовки: “Ее убил “гость столицы”. Кто ответит за ее смерть?” Нацисты, помещая образ невинной жертвы на черное знамя неправого дела, тем самым убивают ее повторно. А вслед за ней – Анну Франк, Таню Савичеву и еще тысячи детей, чья гибель обесценивается, теряет смысл и значение в мире бритых голов и короткой памяти.
Боюсь, что к каждому из нас, отворачивающихся и молчащих, на Страшном суде подойдет худой ребенок с большими глазами и спросит: “Что ты успел? Ведь у тебя было больше времени”.
∙