Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2008
К разговору о современной семье мы также пригласили Наталью Белохвостикову, народную артистку РСФСР, дважды лауреата Государственной премии СССР, члена Оргкомитета по проведению Года семьи в России.
– Наталья Николаевна, не кажется ли вам, что та общность людей, которая определяется как “семья”, для главных ее “строителей” (мужа и жены) становится сегодня лишь прагматическим способом выжить и ничего более романтического в этом понятии теперь нет?
– Совершенно очевидно, что это не так. Возможно, в силу того, что женщины стали сильнее, самодостаточнее, создается иллюзия потери образа “домашнего очага”. Но семья отнюдь не превращается лишь в банальный способ выжить. Если у человека есть душа и сердце, он все равно стремится найти свою половинку. Так было во все времена. Так есть, так будет всегда. Вот если кому-то не повезло, тогда появляются объяснения в виде любых, самых разных отговорок и легенд. Для людей же, которые действительно находят друг друга, подобный союз неизменно – счастье, пусть и не сразу осознанное. И этого никто никогда в жизни не отменит. Не победит.
Сейчас о проблемах в семье как таковой, о кризисе, который якобы переживает данный институт, больше стали говорить; в частности, чаще к этой теме обращается пресса. А между тем люди всегда сходились и расходились, влюблялись и потом вдруг почему-то расставались. Мне кажется, что в человеческих отношениях мало что меняется кардинально. И все (на первый взгляд кажущиеся очевидными и даже где-то определяющими) издержки – это наносное. Сколько бы человек ни говорил: “Я хочу быть один”, он все же создан для того, чтобы существовать “в паре”. Не думаю, что одиноких волков так много: человек все равно хочет семьи, тепла, тыла, уюта, нежности, добра.
– То есть вы считаете, что любому человеку непременно нужна семья?
– Она не “нужна”. Она либо есть, либо ее нет. Вы встретили человека, без которого жить, дышать не можете, – так возникла семья. Появление детей – дополнительное счастье. Главное – если вам хорошо вместе, то семья становится твоим тылом. Здесь ты аккумулируешь энергию, силы черпаешь. Тебя здесь любят любой: беззащитной и смелой, слабой и сильной, счастливой и несчастливой, больной и здоровой.
– Значит, не имеет смысла определять понятие “идеальная семья”. Для каждого оно свое.
– Разумеется, оно для каждого свое!
– В молодежной среде сейчас набирает все большую популярность мнение, что главное в жизни – личный успех, карьерный рост. Можно ли вернуть молодым такое же трепетное отношение к семье, каковое отличало и отличает старшие поколения? И как это сделать?
– Мне трудно ответить на этот вопрос, ведь сама-то я вышла замуж в двадцать один год, будучи очень известной артисткой. Всю жизнь работаю, снимаюсь. Тому не помешали ни личная жизнь, ни дом, который я бесконечно люблю и без которого меня просто не было бы. Даже наоборот, все это помогло мне сформироваться в профессии, стать той, какая я сегодня. Одно другому не помеха. Иное дело, если вторая половина твою работу не одобряет. Я бы не поняла, если бы мне сказали: “Ты должна быть дома и заботиться обо мне, любимом”. Впрочем, мне повезло. Человек, который рядом со мной (кинорежиссер Владимир Наумов. – Прим. ред.), поддерживает меня во всех идеях, начинаниях, устремлениях. То есть он только радуется, если мне что-то удается в творчестве (читай: в жизни). Это случай, когда ничто не мешает. Сложнее, если приходится выбирать между семьей и карьерой. Но за человеком – право выбора. И в качестве ориентира – сердце.
– Есть ли тогда граница между персональным и семейным успехом и неудачей?
– Может ли успех быть “семейным”? Трудно сказать. Да и вообще мне сложно говорить в целом: у меня творческая семья. Знаю точно, что наша общая работа – наш общий успех. Если какая-то победа у Володи, я рада за него, возможно, даже больше, чем за себя. И наоборот. В этом смысле – да: успех становится семейным. Можно так сказать. Он разделяется на всех. И в данном случае нет места конкуренции, поскольку члены семьи, особенно если мы говорим о муже и жене, прорастают друг в друге, делаются едины. Это радость за любимого человека.
– Может ли семья быть источником вдохновения?
– Безусловно! Сколько мы знаем великих художников и поэтов, для которых музами были жены! Много подобных семей существует и в кинематографе, и в театре, и в других видах искусства. Думаю, и в сфере науки так же, поскольку наука – то же творчество. Поддержка любимого человека вдохновляет тебя.
– А можно семье посвятить художественное произведение или – в вашем случае – роль?
– Каким-то отдельным членам семьи – да. А всей семье?.. (Задумывается.) Вероятно, возможно. Я, честно говоря, не пробовала. Хотя отдельные черты, свойственные роду, но мне самой незаметные, наверняка прорастают в образах. Если же учесть, что все наши роли сотканы из нас самих, а мы – это частица семьи, по которой можно судить о целом, то получается, что моя семья не только была представлена на экране, но – в отдельных ролях – я воспела ее.
– Связаны ли для вас понятия “семья” и “Отчизна”?
– Для меня семья безусловно связана с понятием “Родина”, потому что я выросла в Лондоне, однако знала, что я из России, из Москвы. В Москве идет снег, там бабушка и дедушка, которые присылают вкусный бородинский хлеб и русские детские книжки. Помню, мне было годика три, мы летели в Москву, и, подлетая, я увидела яркие огоньки аэродрома. Именно эти врезавшиеся в память огоньки и стали для меня Родиной, моим домом.
– Как по-вашему, нам действительно необходимо знание собственных корней?
– Здорово, если у человека есть возможность знать свое так называемое “семейное древо”. Потому что в этом случае делаешься сильнее. Каждый человек должен жить, понимая, с чего все началось, с чего начался он сам. Чем больше ты будешь знать, тем самодостаточнее и талантливее станешь. Ведь широко распространившаяся сейчас иллюзия, будто именно с тебя начинается мир, с тебя началось искусство, – это иллюзия ложная, даже порочная.
– А вам не кажется, что такая позиция слегка отдает “клановостью”? Вот наша семья, остальные – с краю. Увеличивается дистанция.
– Нет. Это глупо. Лишь недалекие люди способны так делить мир.
– Какой вы бы хотели остаться для потомков? Чем хотели бы им запомниться? Понятно, что своими ролями, возможно, тем образом, который хорошо знаком вашим домашним, но, может быть, есть что-то еще?
– Ролями – пожалуй. Хотя понимаю, что кино – это искусство мнимостей, преходящих образов. Однако, снимаясь в картине, думаешь о том, веришь в то, что фильм окажет на зрителей влияние, они станут добрее, свет прольется в их сердца. А еще я знаю, что в небе есть звездочка, которая носит мое имя. Вот если ее лучи будут хотя бы какое-то время светить людям, я буду счастлива.
Деталь детства
Для меня это – музыкальная шкатулка-пудреница, которую папа подарил маме, когда они познакомились в Канаде, еще до моего рождения. Потом шкатулка перекочевала с нами в Лондон, затем в Швецию, где мы жили. И так путешествовала с нами всегда. Когда папы не стало – а его не стало очень давно, – мама мне ее подарила. Это не просто вещица из детства, это шкатулка памяти. В ней до сих пор лежат визитки моих папы и мамы. Она связана с ощущением бесконечной любви. Что само по себе бесценно. Я слышу знакомую мелодию, вижу почерк дорогих мне людей, и это оказывает невероятное по силе эмоциональное воздействие. Уверена, что подобный предмет иметь при себе обязательно для любого человека. Ведь это память. Память, память – это все, что нам остается. Пока ты помнишь, все живо, сильно, живы те люди, которых ты любишь.