Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2008
Как обычно, мама отвела Нюрочку через дорогу к бабушке, а сама побежала на автобус. Вскоре и бабушка Люба ушла на сенокос в колхоз, а Нюрочка осталась с дедушкой. Погода ясная, и дедушка Яша решил выбраться на свежий воздух. На улице пылища, старик устроился за кустом сирени у крыльца и выглядывал через забор. Подготавливая дорогу, чтобы проложить асфальт, ревел бульдозер, и, стараясь его перекричать, ругались рабочие. Им помешали липы и клены у церкви, и завизжала бензопила. Дедушка Яша не мог смотреть, как пилят деревья, с которыми он вместе вырос, но и не смотреть не мог. Он дождался, когда последнюю липу спилили, и поспешил в дом, чтобы выпить рюмочку. Дедушка налил водки и выпил, глядя в окно на голую церковь, и еще налил. Тут ноги у него подкосились, и старик упал.
– Спасай меня, Нюрочка! – закричал он.
Возвращаясь вечером с колхозного луга на низком берегу, бабушка Люба увидела издали церковь как никогда ясно и обрадовалась. Земля глинистая, дорожка сбитая, будто ток на гумне, – босые ноги звучно шлепают, и старуха забыла, сколько ей лет. Дома ее встретила Нюрочка, доложила, что дедушка напился, и бабушка Люба почувствовала, как устала за жизнь. Старик все еще лежал на полу и пытался подняться, но не мог.
– Все… – пробормотал он.
– Что – все? – не поняла бабушка Люба и тут же догадалась.
Она дотащила мужа до кровати, уложила в постель, а сама помыла ноги, обула новые туфельки, переоделась в платье получше и повязала чистый платок.
– Куда мы? – спросила Нюрочка, выйдя с бабушкой на улицу.
Старуха не ответила, подняла голову и удивилась:
– Что-то сегодня облаков много!
– Да, – повторила Нюрочка, – что-то неба много…
Бабушка вспомнила, как, возвращаясь с луга на низком берегу, ясно увидела церковь, и сейчас, когда глазам не могла поверить, что спилили деревья, поняла, как обманулась – издали обрадовавшись. К остановке подкатил автобус – из него вышла мама Нюрочки, но не одна, а с дядей Веней. Бабушка Люба не стала с невесткой при дяде Вене разговаривать, потянула Нюрочку дальше.
Батюшка жил рядом с церковью и, заметив старуху с внучкой, вышел из дома. По улице с пастбища гнали коров. В другом конце еще грохотал асфальтоукладчик. Старуха прослезилась перед священником, не забывая оглядываться на свежие пни. На закате они ярко блестели от выступившей влаги, которую впитывали из земли живые корни. Поговорив со священником, бабушка Люба вытерла слезы и побрела назад с внучкой. Солнышко садилось, его последние лучи гасли на облаках в небе и на земле под ногами, и, когда все в природе успокаивалось, дядя Веня взял топор и начал колоть дрова.
Бабушка Люба поспешила к больному мужу, а Нюрочка, когда приезжал дядя Веня, оставалась у бабушки, и ожидала теперь корову. Девочка заранее подготавливала для нее кусочек хлеба, а сегодня забыла. Корова потянулась за хлебом, но Нюрочка погнала ее в хлев и спряталась, когда пришел батюшка в черной рясе. Бабушка Люба, встречая на крыльце священника, заметила внучку за забором.
– Пойди, Нюрочка, домой, – приказала она, – и попроси дядю Веню, чтобы не стучал.
Размахивая топором, дядя Веня увлекся и не сразу заметил девочку.
– Перестань стучать, – прошептала она.
– Почему? – Не сразу дядя Веня догадался, но вспомнил, как только что по разрытой улице, глядя не под ноги, а в открывшееся небо, прошел батюшка с евангелием и с крестом в одной руке и с золотой чашей в другой.
Надвигалась туча, и уже не видно, как дрова колоть. Дяде Вене показалось, будто голуби, взлетая стаей, захлопали крыльями, – а это по широким листьям яблони в саду зашлепали первые крупные капли дождя. Дядя Веня, жалея Нюрочку, мокнул с ней под дождем. Сегодня на каждом столбе повесили фонарь, и – не так страшно, когда они зажглись, – а когда батюшка зашагал назад по улице, дядя Веня взял за руку девочку и отвел к бабушке.
Бабушка Люба уложила внучку в кроватку и спела колыбельную, а у самой не осталось сил раздеться – залезла под одеяло в лучшем платье. У сельсовета прокладывали асфальт, и, несмотря на то, что уже ночь и дождь не перестает, грохот асфальтоукладчика не прекращался. Бабушка Люба, как легла, так сразу и забылась, но, когда асфальтоукладчик оказался под окном и стекла задребезжали, спохватилась и уже не смогла больше заснуть; заныли бока – старуха поднялась и у постели больного мужа просидела до рассвета. Проснувшись, дедушка Яша увидел склонившуюся над ним жену и заметил на ней платье, которое она надевала по праздникам.
– Люба, – спросил он приподымаясь, – помнишь, в каком ты была платье, когда я пришел из тюрьмы?
– В белый горошек, – сразу вспомнила про платье старуха, радуясь, что мужу лучше, но он тут же забыл, о чем начал, и бабушка Люба засмеялась: – А ты сам помнишь?
Старик опять упал на подушку и, когда жена еще смеялась, – не ей, а кому-то за ее спиной попытался улыбнуться. Испугавшись, как меняется у него взгляд, бабушка Люба выскочила на улицу и заколотила к невестке в окно.
Поднявшись из постели, Юлька не знала, что на себя набросить, и пятками на холодном полу обо всем догадалась.
– Слышал? – Она затормошила дядю Веню. – Вставай!
Тот поднялся, нехотя стал одеваться и вышел с Юлькой на улицу. От проложенного ночью асфальта поднимался пар, как от реки. Дядя Веня поплелся за Юлькой в дом к покойнику, где уже собирались соседи. Дедушка Яша лежал на кровати, и казалось, что спит. Бабушка Люба перекрестилась и накрыла его одеялом с головой, а дядя Веня подглядывал у порога, не осмеливаясь подойти. Юлька вспомнила про дочку, шагнула к кроватке, и все оглянулись. Нюрочка крепко спала и не проснулась, когда женщины рыдали. Юлька вытащила ее из кроватки и попросила дядю Веню, чтобы отнес Нюрочку домой. Дядя Веня ни разу не держал маленьких детей на руках и осторожно взял Нюрочку. Он отнес ее домой и уложил в постель, а потом заметил, как дрожат у него руки, и испугался.
Несмотря на столь ранний час, из города привезли рабочих в оранжевых жилетах. Нюрочка, проснувшись, выглянула в окно и ахнула. Жилетов было столько, что за ними не видно черного асфальта. Девочка выскочила в сени, но дверь закрыта на замок. Нюрочка вернулась и попробовала открыть окно, но оно не поддавалось. Стала перебирать другие, и то окно, в которое бабушка Люба утром стучала, распахнулось. Нюрочка залезла на подоконник, чтобы выпрыгнуть, – ее заметили рабочие, один из них снял рукавицы и подхватил девочку.
Как раз бабушка Люба выглянула из калитки, взяла внучку за руку и побрела мимо церкви. Еще вчера рабочие вывезли спиленные деревья, разрезав их на бревна, а сегодня сгребали ветки в кучи. Затем привезли новые железные ворота, установили их перед правлением колхоза и покрасили. У сельсовета, почты, колхозной конторы суетились женщины, посыпая дорожки песочком; рядом устраивали цветники – в чернозем закопали горшочки с цветами, будто всегда они тут растут. Кругом подмазывали, чистили, белили, подметали, и бабушка Люба догадалась – кого-то очень важного ждут, если столько народу собрали. Она поднялась по ступенькам в сельсовет, а Нюрочка осторожно подкралась к забору, за которым на школьном дворе вымахала трава и на ветру шелестела до края земли. Из школы вышел сторож и засвистел косой. Нюрочка вспомнила, что осенью ее отведут сюда учиться, и захныкала.
Когда бабушка Люба осторожно спустилась по ступенькам, читая на ходу бумажку, которую выдали в сельсовете, школьный сторож к этому времени много сбрил травы, но ему тут косить одному до осени. Нюрочка вытерла слезы и подбежала к бабушке. Они встретили дядю Свечкина. Бабушка спросила у него, куда идти с этой бумажкой, чтобы получить пособие на похороны. Дядя Свечкин уже похоронил свою жену и все знал. Он взял бумажку и сказал, что сам пойдет. Еще он сообщил: у колхозной конторы раздают на каждый дом по банке краски, чтобы покрасили заборы. Как раз дядя Веня вместе с Юлькой вышел на улицу. Когда Юльку бросил муж, дядя Свечкин пытался за ней ухаживать, но она нашла помоложе – дядю Веню из поселка. И поэтому дяде Свечкину сделалось больно, когда увидел своего соперника с Юлькой, – он скорее поспешил за пособием на похороны.
Дядя Веня взял за руку Нюрочку и пошел к конторе. У новых ворот собрался народ за краской. Дяде Вене выдали две банки, он поставил их одна на другую и понес перед собой. На крыльце у Юльки откупорил банки, перемешал палочкой краску. Она оказалась самая дешевая – водоэмульсионная; если покрасить заборы – до первого дождя. Юлька нашла квач, которым белили печи; дядя Веня принялся красить забор, а за стеной в доме причитала бабушка Люба.
– На кого ты меня, Яшенька, оставляешь?! – заливалась она слезами. – Почему же ты молчишь, ненаглядный мой, золотой?..
Мимо дяди Вени, красившего забор, ходили без конца мужики и бабы наведывать покойника, а затем, возвращаясь, удивлялись: сколько раз бабушка Люба бегала по хатам и пряталась от пьяного мужа, а сейчас все забыла. Кто-то еще вспомнил, что дедушка Яша сидел раньше в тюрьме, а дядя Веня не знал и теперь понял, почему ему стало так страшно, когда старик умер.
К вечеру дядя Веня покрасил Юлькин забор и забор бабушки Любы. Отдыхая, дядя Веня залюбовался закатом. Асфальтоукладчик далеко проложил асфальт; к ночи меньше на улице шагов, рабочие разъехались, глубже тишина и все страшнее. Дядя Веня взял за руку Нюрочку и гулял с ней, пока не начало смеркаться. После жаркого дня Нюрочка задрожала в легком платьице, и дядю Веню охватил озноб. Когда фонари освещают дома и дорогу, небо кажется чернее, чем на самом деле; звезды не такие яркие, и не видно, что спилили деревья, но оттого, что листья не шелестят, – мороз пробирает по коже, будто зимой.
Все окна в доме у бабушки Любы горели. На крыльце курили пьяные мужики, ожидавшие чего бы помочь за рюмочку, а в доме полно народу, что не протолкнуться. Дядя Веня решил не толкаться, а Нюрочка позвала маму. Тут пришел с чемоданом какой-то незнакомый дядя.
– Ванька приехал! – заорали пьяницы.
Ванька открыл чемодан, достал из него конфет и протянул Нюрочке.
– Ты знаешь, кто это? – спросили у девочки. – Это твой папа.
Перед ним все расступились, и он прошел внутрь дома к своему покойному родителю, а дядя Веня, неслышно ступая, спустился с крыльца и зашагал сам не зная куда. Черная полоса асфальта пролегла к небу, а пустошь между ним и речкой вспахивал при свете фар трактор. Однако дядя Веня не удивился и побрел дальше. Как и вчера, закапал дождь, а потом все сильнее; дорога совсем близко у речки – дядя Веня заметил на берегу стог сена, зарылся в него и заснул.
Здесь, в этой глуши, сохранился обычай переносить на ночь покойника в церковь, и, когда дедушку Яшу положили в гроб и вынесли на улицу, над церковными воротами, где на перекладине висели три колокольчика – побольше, поменьше и – самый маленький, – зазвонили в этот самый маленький тоненький колокольчик. От его щемящего дзинь-дзинь дядя Веня проснулся в стогу у речки. Он не знал, что это покойника заносят в церковь, но у него заныло сердце. Всю ночь промучился дядя Веня в стогу и под утро заснул, однако лучи солнца, пробившись сквозь сено, разбудили его. После того, как переночевал в стогу, искупаться было радостно. А когда вылез из воды – в церкви зазвонили сразу во все три колокольчика, и стало еще радостней.
Дядя Веня узнал – дзинь-дзинь – самого маленького, от которого ночью защемило сердце, но сейчас, когда они все вместе, это дзинь-дзинь перекликалось с другими дзинь-дзинь, дзинь-дзинь, и радость перерастала в ликующую – да еще когда мокрая после дождя трава под ногами и листья на кустах и деревьях сверкают в лучах солнца, и, если зацепишь плечом ветку, обдаст брызгами.
С асфальта свернула к речке грузовая машина. Из нее выпрыгнули рабочие и развернули на берегу, начали устанавливать огромную, с окошками, армейскую палатку, а дальше все еще распахивал пустошь трактор. Глядя на палатку, дядя Веня не заметил, как рядом остановилась милицейская машина. Из нее вышли милиционеры и поинтересовались у дяди Вени, что он тут делает. А он не знал, что им ответить. У него попросили документы. Бедняга полез в карман и схватился за сердце. Он понял, что потерял паспорт в стогу сена. Милиционеры не стали разбираться, посадили несчастного дядю Веню в машину и увезли.
А в церкви собирался народ. По старинному обычаю родственники должны были исповедаться и причаститься у гроба, потом совершалась панихида. Церковный хор, чтобы никто не подслушал чужие грехи, запел рыдания. Уже не мотались перед окнами ветки деревьев, только в одном уцелела кудрявая береза у речки. Ветер заворачивал на березе матовые с изнанки листья, и, глядя на нее, становилось легче на душе. Чтобы вздохнуть после исповеди, многие выходили на свежий воздух. На церковном дворе стояли качели. Нюрочка каталась на них. После того как спилили деревья, открылось небо, и на горе, на которой стояла церковь, казалось, что летаешь под облаками. Все больше собиралось народу возле качелей. Незаметно солнышко поднялось высоко. Когда исповедь закончилась, Нюрочка осталась одна во дворе кататься, а взрослые поспешили на литургию. Нюрочка ничего лучшего не знала, как кататься на качелях около церкви. Нюрочка каталась и пела. Время пролетало на качелях незаметно. Перед “Верую” и “Отче наш” выходил к воротам дядя Свечкин, и, когда начинали молитвы, звонил во все три колокольчика, а к “Отче наш” собрались к воротам пьяницы. Увидев среди них дядю Володю, Нюрочка обрадовалась. Еще до того, как появился дядя Веня, этот дядя Володя часто приходил к маме и играл с Нюрочкой, но любил выпить, а мама расстраивалась. Он и сегодня, чтобы солнце засияло ярче, с утра выпил и приволокся с друзьями на похороны, предвкушая поминки. Тут вышла из церкви мама и позвала Нюрочку, когда приехал колхозный бригадир и стал умолять пьяниц выйти на сенокос. Нюрочка спрыгнула с качелей – мама взяла ее за руку и ввела в церковь.
Перед причастием все засуетились, и сделалось страшно. Дедушка Яша еще дальше вытянулся в гробу. Нюрочка подошла к гробу и стала ожидать, когда старик оживет. И сейчас она поняла – для того чтобы дедушка ожил, его надо сначала похоронить. Нюрочка хотела закричать и заплакать, когда мама подвела ее причаститься, но не закричала и не заплакала – и этот крик остался у нее внутри жить. После причастия дали попить водички. Нюрочка закашлялась. Мама увидела у нее на лице этот крик и испугалась. Она вывела дочку на свежий воздух. Бригадир все еще уговаривал пьяниц выехать на сенокос. Подъехала из колхоза бортовая машина. Мама подошла с Нюрочкой к пьяницам и попросила дядю Володю, чтобы тот побыл с девочкой во время похорон. Дядя Володя сказал, что они едут на сенокос.
– Может, ты, Нюрочка, – подхватила мама, – поедешь с дядей Володей?
Нюрочка боялась, что закричит на кладбище, и решила поехать на сенокос. Пьяницы перелезли через борт в кузов, дядя Володя передал наверх Нюрочку, а потом сам залез. Девочка села на коленях у него, и машина поехала. По новому асфальту она катила очень быстро – ледяной ветер захлестал в лицо, и дядя Володя укрыл Нюрочку пиджаком. Дядя Володя улыбался – чем больше он пил, тем становился добрее, и девочке рядом с ним было хорошо.
Машина свернула с асфальта и бродом переехала через речку. Здесь был другой пьяный воздух и другое сияло солнце. Дядя Володя спрыгнул с борта вниз, и ему подали Нюрочку. У воды росли цветы, и девочка стала их собирать. На этом низком топком лугу увязла бы современная техника, и пьяницы взяли косы. Дядя Володя только размахнулся, как за речкой опять зазвонили в самый маленький тоненький колокольчик – дедушку Яшу вынесли из церкви. Мужики, не выпуская из рук косы, оглянулись на голую церковь – и так стояли, пока за речкой звонили в колокольчик. Это жалостливое дзинь-дзинь надрывало душу, и подступали слезы к горлу, а каково же тем, которые шли за гробом?..
Процессия вышла на лоснящийся новый асфальт, и – колокольчик отзвонил по дедушке Яше. Поднялся ветер, небо заволокло тучами, и, когда в разрывах между ними падали снопами во все стороны лучи солнца, становилось нестерпимо жарко, а потом пробирал озноб от надвигающихся мрачных теней. На кладбище батюшка еще помолился, затем гроб заколотили и опустили в могилу. Ветер развеивал с лопат песок и сыпал в глаза. Наконец поставили крест – как на сельских кладбищах ставят – в ногах. Бабушка Люба упала на холмик над могилой и напоследок всласть поплакала. Дядя Свечкин поднял ее и повел домой. И, ведя ее, чувствуя, как старуха, оставшаяся одна, прилепилась к нему, вспомнил про молодую Юльку, которую безответно любил, и горько усмехнулся над собой, понимая, что ему только на бабушке Любе жениться.
Дядя Свечкин привел ее на поминки; после молитвы все засуетились за столом, будто обрадовались, похоронив дедушку Яшу. Распахнули окна – как раз начался дождь и запахло прибитой пылью, но дождь ненадолго – едва побрызгал, тучи разошлись – и опять солнце. Дяде Свечкину наложили в тарелку еды и рюмочку налили. Он вспомнил про Юльку и выпил, не выдержал и посмотрел на нее, затем – на Ваньку, ее мужа. Они рядом не сидели, но дядя Свечкин заметил, как Ванька оглянулся на жену, а потом еще раз оглянулся. Дяде Свечкину налили вторую рюмочку, и он, когда целый день не ел, еще выпил, не закусывая.
После поминок он еле выбрался на улицу. Навстречу показались машины; впереди милицейская, и, когда дядя Свечкин упал, из громкоговорителя – так что и на лугу за речкой услышали – раздалось:
– Товарищ, немедленно подымитесь!.. Товарищ!!!
Но дядя Свечкин не мог подняться, и никто ему не помог – выйдя с поминок, с изумлением все вытаращились на проносящиеся мимо черные машины с черными стеклами. Теперь понятно, зачем согнали на дорогу столько рабочих, и стало ясно, что асфальт проложили только для того, чтобы эти машины проехали. Когда все смотрели, не дыша, на них, Ванька оглянулся и взял за руку Юльку. Она вспомнила лучшее свое время с Ванькой и, не спрашивая, где он был, простила его и побежала за ним в кусты, куда он, не раздумывая, повлек ее, чтобы остаться наедине.
Черные машины, одна за другой, свернули с асфальта к речке и остановились возле армейской палатки с окошками. Из машин вылезли дяди в черных костюмах и стали смотреть на небо. Пьяницы на другом берегу замахали усерднее косами, а бригадир подгонял их и тоже посматривал в небо. Солнце пекло нещадно. Нюрочка рвала цветы, а весь луг в цветах – девочка очень устала и расплакалась. Затарахтел над головой вертолет – его тень промелькнула через речку, и на воде от кружащихся лопастей поднялись волны. Из вертолета выбрались какие-то дяди, сразу прошли в палатку, а за ними те – из черных машин. Нюрочка все еще плакала. Она не знала, сколько проплакала, а когда дяди выбрались из палатки, один из них услышал, как девочка плачет, подошел к берегу и через речку помахал рукой. Нюрочка догадалась, что это самый главный дядя. И вот тут крик, который у нее жил внутри, вырвался наружу. Она так закричала, что личико побагровело и жилы на шее вздулись: аааааааааа!!! Но дядя этот напился похлеще мужиков на лугу, шатался и не мог понять, чего кричит Нюрочка. Услышав, как она кричит, дядя Володя воткнул косу косьем в землю и зашагал к девочке. Самый главный на другом берегу все еще махал Нюрочке рукой, но другие дяди увели его и посадили в вертолет – никому не было дела, чего кричит маленькая девочка. Закачались кусты, и полегла трава, опять волны поднялись на речке…