Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2008
Есть вещи – совсем небольшие, незаметные, мелочь – но которые мне иногда необыкновенно хочется сделать. Вот сейчас, например, очень хочется покрутить ручку переключения каналов на старом – года 1970-го – телевизоре; таком, какой был когда-то у родителей на даче. Родители выбросили тот телевизор году в девяносто пятом, заменив на какой-то более современный… Я много бы отдал, чтобы вернуть тот телевизор.
Иногда кажется, что мы все время что-то забываем – что-то очень важное; по какой-то причине наша память от него отключена. Это самое главное было дано нам то ли в детстве, то ли в прошлой жизни, но потом связь с ним почему-то потерялась, а память – стерлась. Вот теперь и приходится каждый день заниматься чем-то не тем – погружаться в будничные заботы все глубже, забывая все больше.
Когда возвращаешься в те места, где уже когда-то был, а тем более в места детства, на какой-то миг вдруг охватывает чувство, что еще немного, еще одна зацепка – и все вспомнишь. Восстановится во всей полноте связь с этим самым главным. Узнаешь и поймешь что-то новое, чего не смог понять тогда. И все исправится, жизнь станет настоящей.
Может быть, поэтому увядающее прошлое мне дороже процветающего будущего. Мне нравится ходить по местам запустения, развалинам старых домов. Когда-то для кого-то эти дома, запущенные места значили так много. Когда-то для кого-то здесь был портал связи с самым главным. Завтра на этом месте построят новое, блестящее здание, но оно ни для кого не будет ничего значить.
– Все должно быть хорошо, – улыбнулся врач, – операция не затронет никаких жизненно важных органов. Единственно возможный риск – потеря чувства обоняния. Но с этим ведь можно смириться…
Как же с этим можно смириться?.. С потерей обоняния я потеряю неожиданные “прустовские” воспоминания, выныривающие вдруг китом из глубины на тонкую, исчезающую в воздухе струйку знакомого запаха. Потерять возможность воспоминания – потерять часть себя.
Мои воспоминания – и значит я сам – невидимой плацентой прочно прикреплены к определенным домам, улицам, деревьям. Мне становится физически плохо, когда старый желтый дом на улице Шевченко, мимо которого я проходил каждый день в течение многих лет, неожиданно перекрашивают в оранжевый цвет. Но сегодня его даже не перекрашивают, а огораживают забором и сносят. Мой мир разрушается. Он разрушается каждый день. Дерево на улице Тулебаева заболело, и его спилили.
Что я имею в виду, когда говорю “мой мир”? Чай № 36, зеленый горошек “Globus”, квас из желтой бочки-прицепа, груды желтых листьев в парке, мультипликационные Винни-Пух и Карлсон. Потрепанный томик Толстого, репродукция “Явления Христа народу” и голос Высоцкого из динамиков. Соседская собака Граф и солнечное пасхальное утро. Моя синяя куртка и старые кроссовки. Конечно, это не целый мир, а только маленькие материальные символы-зацепки, около которых складывалось мое существование.
Может показаться, что возврат зацепок вернет и все остальное. Черта-с два! Все гораздо сложнее. Как говорили какие-то греки, нельзя войти в одну и ту же реку дважды. А кто-то добавил, что даже и единожды нельзя. Особенно если боишься крокодилов.
С каждым днем у человека становится все больше прошлого и все меньше будущего. Впрочем, нет. Прошлого тоже становится меньше: память стирается.
Желание остановить настоящее, вернуть прошлое – несовременное и немодное желание. Желание, идущее вразрез с самой сутью жизни. Но ведь только в прошлом я настоящий, “устоявшийся”. Только в прошлом я знаю себя и то, что вокруг. Только оно мне по-настоящему знакомо. По крайней мере мне так кажется. Именно поэтому в прошлом, в моих воспоминаниях мне так уютно и комфортно. Мне иногда кажется, еще немного – и я все-таки найду разгадку чего-то важного. Еще немного – и я пойму, почему прошлое существует само по себе и почему оно так притягательно. Кажется, еще немного – и я верну прошлое. Вернется старый трехэтажный кирпичный дом, крашенный какой-то дешевой блеклой и шершавой краской. Вернутся деревья, на которых мне были знакомы все узоры и шрамы коры, – те деревья, которые сейчас срублены. Когда я преклоняюсь перед прошлым, я общаюсь и заигрываю со смертью, встаю в оппозицию к жизни, к ее непрерывному движению вперед. Погружаясь в воспоминания, я в определенном смысле побеждаю жизнь, ее глупую радость и стремление в будущее. Во всяком случае, я противостою ей.