(Сборник «Facultet»)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2008
Facultet. Новая литература нового поколения.
Литературно-художественный сборник //
Предисл. В. Табака, В. Новикова;
Сост. В. Васильева, И. Меркудинова,
М. Перлина, В. Табака, М. Хайкина. –
М.: Эконавт, 2007
У сборника “Facultet” довольно странная обложка. Судите сами: изображена грустноглазая голова, из которой вылетают различные буквы, буквы большие и малые, вместе с кровью, из затылка. То есть голову, наверное, прострелили? Или она вскрылась сама собой? На обороте – такая же раненая кисть руки, буквы сыплются из открытой ладони, словно хлебные крошки. Стоит ли вообще придираться ко всей этой крови, если она, может быть, совсем даже не кровь, а типографская краска? Свежая кровь молодой литературы, слова из самого нутра: писатель кроит кастетом собственную душу. Так вот, примерно. Я не смеюсь. Тут ведь пойман важнейший смысл: книга, “кубический кусок горячей, дымящейся совести”, часто рождается в муках, с болью, и читатель тоже должен болеть над ней.
Или не должен?
Эпатажный ход. Чтобы лучше покупали. Однако на самом деле ничего особенно эпатажного в сборнике нет. Ни наркотических потоков, ни порнографических, ни матерных. Никакого “трэша”. Не знаю, хорошо это или плохо. Скорее все-таки хорошо: ловля читателя на крючок чернушного радикализма – не очень честный прием.
“Facultet” открываешь со слабой надеждой: вдруг кто-нибудь из авторов возьмет да и даст смысл. Если тебе двадцать лет и ни в какой литературе ты не видишь смысла, а если и видишь, то в той, старой, классической, – невольно начинаешь надеяться. Что там Улицкая, что – Пелевин, если вот – пишут такие же люди, как ты, учатся в вузах, молодые. О чем у них душа болит? Вдруг о том же, о чем и у тебя?
Удивить можно либо формой, либо фантазией, либо смыслом. Нахождением смысла в обыденных вещах. Смысл – это когда тебе объясняют что-то ужасно важное, то, что ты когда-то знал, но забыл. Глупо ждать такого от молодых? Вообще глупо ждать такого от книги? Но чего же тогда от нее ждать?!
Конкурс “Facultet” придумали студенты журфака МГУ. Никаких жанровых ограничений не было, только возрастные: тексты принимались от авторов моложе тридцати лет. Жюри собралось разнородное: с одной стороны – Ясен Засурский, Игорь Волгин, Владимир Новиков, Наталья Иванова, Александр Ушаков, с другой – Александр Кабаков и Дмитрий Быков. Плюс молодые участники – доцент МГУ Анастасия Груша (еще один представитель журфака), Андрей Родионов и Ульяна Заворотинская, заменившая Марианну Гейде. Вот. Сухие факты, чтобы читатели знали (на всякий пожарный!), кто несет ответственность за состав сборника.
Начать придется со стихов. Их мало, и писать про них как-то неловко. “По всем подсчетам получается, что следующий взлет стихотворного слова призваны осуществить те, кто родились в 1980-е годы”, – цитата из жизнеутверждающего предисловия Владимира Новикова. С Новиковым не поспоришь: призваны так призваны. Но здесь подразумевается, что осуществят (могут осуществить) авторы, представленные в сборнике, и теперь уже согласиться крайне трудно. Читаем Дарью Краюшкину: “Всхлипы рук в заводной тишине, / Кисти ранены бритвой игры, / И пиликают пальцы по мне, / Как смычки, распалясь от жары”. У Дарьи Краюшкиной не одно стихотворение такое. Другое дело, что их и всего-то четыре в данной книге. Не оправдание: поместили бы больше. А касательно имеющихся – ну мы же не о городском романсе говорим, а о стихах. Поэзию Алисы Розановой на презентации сборника Новиков выделил особо: “Конечно, многие спрашивают: “Где строки, которые станут народной цитатой?” Сейчас, когда у меня требуют таких строк, я, наклоняясь к собеседнику, говорю: “у меня трусы красные, / а у тебя синие””. И дальше – об удивлении, яркости, о способности поражать. Но тогда нужно цитировать стихотворение целиком: “нам бы еще белые / и почти РОССИЯ”. А что, может быть. Что-то даже от лианозовской школы есть, хотя угрожающе-современный заголовок (“PRO Россию”) все портит. Ирония? Не разберешься. Алиса Розанова пишет преимущественно верлибром, и ее верлибры почти ничем не отличаются от тех, которые сейчас разрослись буйным цветом на просторах “Живого Журнала”. Разве только обличительным пафосом: “раздеваемся у вас на глазах / предаемся радостям / продаемся за деньги / где бы нас ни видели / МЫ КАЖЕМСЯ ТАКИМИ”. Ага. “Печально я гляжу на наше поколенье”. Кстати, очень точный портрет вышел у Розановой, точный и неутешительный. Есть здесь, правда, некоторая доля самолюбования: мы такие, но мы красивые и независимые. Мы молодые. Стихотворение Антона Васецкого о двадцатидвухлетнем отсылает прямо к Маяковскому, однако у Васецкого образ сильно сниженный. Гораздо ярче выглядят верлибры Алексея Корнеева, его “Время пришло” – более чем удачное завершение для книги: “Песни допеты, слезы выплаканы, / Слова проговорены, веревочки свиты. / <…> спешить некуда, / Да и незачем, коли такое дело, / Ведь время пришло / И деваться нам некуда, / Остается только / Жить”. Тут, вероятно, не обошлось без влияния ныне покойного Егора Летова, но эпигоном Корнеева никак не назовешь. Елизавета Яровая и Ольга Маслова склоняются к “классичной” форме, любовной и философской лирике. Конечно, хорошо, что молодые еще помнят о ее (“классичной” формы) существовании и что жюри вообще решило включить в сборник разнородные стихи. Яровая и Маслова не графоманы, вовсе нет, однако взлет стихотворного слова они вряд ли осуществят.
Беспокоиться не стоит: с поэзией все в порядке, Владимир Новиков прав. Насколько это доказывают стихи, попавшие в “Facultet”, – другой вопрос. По-моему, в том же “Живом Журнале” можно отыскать вещи посильнее.
Теперь проза. Проза радует больше.
Рассказ Евгении Варенковой “Напрасный дар”. Сюжет вроде бы незатейливый: девушка идет на рынок выбирать подарок для подруги, у которой родился сын, и покупает дерево. Деревья продает странный человек: “…такого… наверное, иногда бьют на улице. Но сейчас он продавал деревья, и его хотелось уважать”. И девушка покупает яблоню, потому что хочется подарить “что-то простое, искреннее и настоящее”, а не какую-нибудь пошлую ерунду. А подруга и ее муж-иностранец все никак не могут посадить яблоню, им не до нее. Они, видимо, скоро уедут в Австралию. А девушка расстраивается и на рынке прячется от странного продавца: ей стыдно.
Часть “факультетских” рассказов Варенковой принадлежит к циклу “Открывая Америку”. Их уже успели яростно обругать в Интернете в связи с явной их похожестью на произведения Сэлинджера. Действительно, Варенковой прекрасно удается воспроизводить сэлинджеровские интонации, “Свет в окошке” читается так, словно это Холден Колфилд рассказывает. Ругаться тут ни к чему. Во-первых, так тоже нужно уметь, а во-вторых – ну есть же указание в заголовке цикла! Открывая Америку, открываешь ее литературу.
“Двое, которых я не придумала” – единственный в сборнике рассказ семнадцатилетней Юнии Пугачевой. Девушка Ю. разговаривает с незнакомцем через окно. Причем вначале непонятно, существует ли он на самом деле. Как бы то ни было, благодаря незнакомцу взбалмошная, самоуверенная, эгоистичная Ю. за несколько дней научилась жить, но поняла это только тогда, когда он выбросился из окна. Рассказ написан далеко не идеальным языком, но какой-то смысл – уловлен, и повороты сюжета тоже довольно любопытные.
Евгения Варенкова специализируется на “модернизированных” сказках-притчах. Антон Бильжо – на психологических, бытовых, часто абсурдных миниатюрах. Ева Рапопорт пишет преимущественно о любви. Самой разной, возвышенной и не очень. Завершенные истории, лирические картины. “Он”, “она”, “они”. Читать скучновато, но о любви же поди напиши – обязательно пошлая лирика выйдет и никакой самобытности. Эту планку молодым взять никак не удается. Рапопорт, впрочем, добавила свой весомый штрих к портрету поколения (цитирую концовку совершенно хармсовского рассказа): “…у него вообще не было тела. У него не было совсем ничего, кроме грусти. И поэтому он продолжал грустить – чтобы хоть что-нибудь оставалось”. Антону Бильжо, кстати, тоже не откажешь в наблюдательности. Его “Святые слезы” – словесный памятник всем женщинам в стеклянных будках у эскалаторов. Они, оказывается, тоже плачут, и плачут от одиночества.
Уроженец Беларуси Павел Зыкун – достойный представитель литературы абсурда. Учился на кинодраматурга. Из его рассказов, как абсурдных, так и реалистических, и впрямь получилось бы отличное кино. Вроде Джармуша, например. Козыри Зыкуна – юмор, диалоги, самобытный язык, умение создавать в голове читателя красочные призмы – такие призмы обычно появляются после просмотра каких-нибудь странных и красивых снов. “Оршица” – поэма в прозе об одном городе, не уступающая по красоте созерцательным краеведческим зарисовкам Дмитрия Данилова. “Минск – Пружаны – Минск” и “Лед тает” – смешные истории нелепых путешествий. Герою-автору нравятся неведомые города и куда-либо выезжающие из них люди.
И, наконец, Юрий Лунин. Вот его надо читать обязательно. Лунин ставит вопросы. Совершенно не молодежные, не подростковые какие-нибудь, а самые настоящие взрослые, общечеловеческие вопросы. “Вольный стрелок” – рассказ о современном Обломове. Михаил лежит на диване и бросает спички в ванночку, проверяя меткость. К нему приходит женщина, живет с ним, потом уходит навсегда. “Сказала, что мне плакать надо, – объясняет Миша. – А я не плачу. “Дядя Ваня”, “Дядя Ваня”… Там ноют и ничего не делают, а я ничего не делаю и не ною”. Да, только спичками рекорд – сто из ста. Рассказчик уходит от Миши с тяжелым чувством, решив никогда больше не навещать друга. А нам предлагается подумать. Этот Михаил, он не так уж прост, да и рассказчик тоже. “Усец” – сюрреалистическая притча о жутком преображении мира и неверии. “Избранный” – о простом верующем человеке, который пишет скверные архаические стихи. Но лучше читайте сразу “Дом музыкального благородства”. Этот дом придумал невезучий, грустный герой. Наплевал на важное дело, вышел из электрички в незнакомом месте – и придумал. Остался невезучим, неустроенным. Но прекраснее этого дома ничего на свете нет…
Александр Ушаков и Владимир Новиков на презентации честно пытались рассказать о критериях отбора авторов. И все равно они, эти критерии, не совсем понятны. Несмотря на общее впечатление разнообразия и свободы, сборнику действительно не хватает яркости, каких-то неожиданных открытий, ни на что не похожих голосов. Хотя, может быть, нескольких серьезных удач – вполне достаточно? Двух-трех рассказов, после которых чувствуешь себя немного другим, как свадебный гость в “Старом мореходе” Кольриджа: “И всё ж другим – умней, грустней – Проснулся поутру”.