Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2008
Этого события коллектив Мастерской Петра Фоменко, а вместе с ним критики, заядлые (и не очень) театралы ждали восемь лет. Восемь лет Мастерская, по словам ее художественного руководителя, ютилась по “театральным щелям”, а зрители месяцами ждали возможности попасть на знаменитые спектакли. И вот, наконец, свершилось! В 2008 году, кроме пятнадцатилетнего юбилея, театр отмечает долгожданное новоселье. Пожалуй, слишком долгожданное…
Первым спектаклем, представленным на суд публики в здании на набережной Тараса Шевченко, стала “Бесприданница” в постановке Петра Фоменко. Этот спектакль труппа специально готовила для своего нового дома. Тем не менее драма Островского затерялась в его изящных интерьерах. Бескрайние волжские просторы поблекли в комфортабельном зрительном зале, а от трагедии Ларисы Огудаловой публику сильно отвлекали мягкие кресла, узкие проходы между рядами и достоин-ства нового буфета. Посещение спектакля превратилось в экскурсию по творению архитектора Сергея Гнедовского…
Дело не только и не столько в самом здании, сколько в нетерпении, с которым ждали его открытия, в роли, которую ему заочно отвели в истории театра, в надеждах, которые на него возлагали. О новоселье Мастерской Петра Фоменко сообщили едва ли не все ведущие российские СМИ. И очень немногие воздержались от тревожных размышлений о том, как “фоменки” и их знаменитые спектакли приживутся в новом доме. Размышлений, которые были справедливы и закономерны, но при этом сыграли с поклонниками театра злую шутку. В то время как на сцене кипели страсти и рушились судьбы, в зале то и дело слышался шепот: “Интересно, как бы все это выглядело в старом здании?”
Не вдаваясь в гипотетические рассуждения, отмечу, что новый спектакль и новое здание Мастерской Фоменко неплохо подходят друг другу. Перед актерами и режиссером стояла непростая задача: освоить пространство, по размеру в несколько раз превосходящее помещение бывшего кинотеатра “Киев”, успевшего стать привычным и родным. И им, надо признать, удалось справиться с задачей. Художник-постановщик Владимир Максимов превратил сцену в пасторальное полотно с деревянными мостиками через реку, дрожащими тенями на стенах и романтической лунной дорожкой. Монологи Ларисы (Полина Агуреева), произносимые нараспев глубоким грудным голосом, словно сетью опутывают зал. А когда в начале спектакля в полной темноте бесшумно раздвигается тяжелый занавес, испытываешь почти детскую радость от предчувствия соприкосновения с магией театра, с чудом искусства. Только вот чуда этого почему-то не происходит…
“Бесприданница” – классически строгий, живущий по законам литературного первоисточника, тщательно продуманный и выстроенный, добротный спектакль. Другой постановка Петра Фоменко, пожалуй, и не могла быть. Но вместе с тем, как в один голос утверждают театральные критики, “Бесприданница” во многом отличается от фирменного стиля мэтра. Не случайно он поставил ее не с блестящими старшими “фоменками”: сестрами Кутеповыми, Ксенией и Полиной, Галиной Тюниной, Мадлен Джабраиловой, Кириллом Пироговым и т.д., а с младшим поколением актеров Мастерской, не столь искушенным в плетении тончайшего кружева душевных движений. В независимости от того, что стало причиной, а что следствием, наряду со сменой “актерского материала” изменилась и концепция постановки. Полина Агуреева, Наталья Курдюбова (Харита Игнатьевна Огудалова), Евгений Цыганов (Юлий Капитоныч Карандышев), Илья Любимов (Сергей Сергеич Паратов) играют не лирично-сентиментальную повесть о несчастной любви, а горькую, трагичную, жесткую и даже жестокую историю извращения идеалов, выхолащивания чувств, омертвения душ. Историю человеческого падения.
“Бесприданница” Фоменко – спектакль-манифест, спектакль-декларация. Знаменитый театр в очередной раз решил доказать, что не боится перемен, что может отказаться даже от самых ярких, выразительных черт фирменного стиля, если за ними начинает маячить призрак штампа. Стремление коллектива Мастерской быть разным вполне объяснимо. Но совсем непонятно, почему это стремление превратило в антонимы трагизм и глубокий психологизм. А именно это проявилось в новой постановке театра.
То, что Мастерская знает толк в психологизме, сомнению не подлежит. Умением виртуозно передавать малейшие нюансы настроения, открывать за разговорами ни о чем бездны человеческой души Петр Фоменко и его воспитанники славились всегда. На лучших фоменковских спектаклях словно попадаешь в другое измерение, где время почти остановилось, где все внешнее – в том числе и сюжетная динамика – утрачивает значение, потому что любую сцену можно смотреть бесконечно, получая физическое наслаждение от каждой реплики.
Все убыстряющийся ритм современной жизни, нескончаемый поток противоречивой и, как правило, излишней информации часто мешают видеть мир в очаровании его полутонов, понимать человека в ежеминутной смене внутренних состояний. Поэтому дышать в унисон с актерами Мастерской Фоменко бывает непросто. В их игру нужно погружаться с головой, забывая о том, что происходит за театральными стенами. И делать это, конечно, значительно проще в скромном камерном зале, где воздух заряжен актерской энергетикой, а внешнее убранство не отвлекает от фили-гранной игры “фоменок”.
Спектакли Мастерской и до переезда в новое здание нередко шли на большой сцене – в театре “Эрмитаж”, в филиале Малого театра и т.д. Собственно, только там некоторые постановки Мастерской и можно было увидеть: поклонников у них, к счастью, всегда было намного больше, чем мест в бывшем кинотеатре “Киев”. И хотя спектакли “Месяц в деревне”, “Три сестры”, “Волки и овцы” (список можно продолжать) в залах на несколько сот человек выглядят не очень органично – так, наверное, звучали бы на стадионе стихи Анны Ахматовой, все же компромисс в данном случае неизбежен. Ведь совсем не считаться со своими зрителями театр не может, не имеет права. Следовательно, должен подстраиваться под бόльшие пространства. Если же учесть еще и тот факт, что даже при не самых благоприятных предлагаемых обстоятельствах в постановках Мастерской все равно ощутимо “легкое дыхание”, то подобная “адаптация” уже не видится столь губительной (не равняется гибели) для атмосферы фоменковских спектаклей. Кстати сказать, выражение “легкое дыхание” применительно к “фоменкам” успело превратиться в клише. Но это проблема не театра и не актеров, а скорее тех, кто о них пишет, кто берется оценивать их игру, не прочувствовав ее. В таком случае обычно не могут подобрать достаточно точных и выразительных собственных слов, а потому прибегают к помощи языковых стандартов. Однако сам по себе утонченный психологизм актерской игры едва ли может стать штампом, ведь внутренний мир всегда уникален. А значит, не может быть банальным и рассказ о нем. И потом, актеры Мастерской освоили слишком богатую палитру тончайших душевных переживаний, чтобы повторяться…
Без сомнения, в такой палитре нашлись бы оттенки и для жестких, трагиче-ски обличительных интонаций “Бесприданницы”. Но на этот раз мэтр предпочел акварели масляные краски. В результате постановка получилась рельефной, резко очерченной (такую можно без опасений играть в самых вместительных помещениях) и в то же время какой-то одномерной. Глухим отчаянием отдаются под сводами зала возглас Карандышева “Разве людей казнят за то, что они смешны?” и романс “Расскажи, расскажи, бродяга, чей ты родом, откуда ты…”, который Лариса поет Паратову в роковой вечер. Остальные три часа заполнены произнесенными, но не прочувствованными словами, репликами, за которыми не стоят душевные движения.
Петр Фоменко – один из немногих режиссеров, которые сегодня ставят классику “классически”: без спецэффектов, авангардистских экспериментов, сокращения, дописывания текста первоисточника или любых других форм его приспособления к оригинальным режиссерским концепциям. Сейчас подобный подход не слишком популярен, но режиссер и его последователи, кажется, никогда не боялись быть непонятыми. Да им это и не грозило: путешествие по лабиринтам человеческой души едва ли может быть скучным или несовременным. Но стоит входам в такие лабиринты закрыться (независимо от причины: актеры ли изначально неверно выбрали “интонацию”, не разыгрались, постановщик ли недооформил свой замысел) – и диалоги кажутся бессмысленными, мизансцены затянутыми, коллизии устаревшими…
Спектакли Мастерской Фоменко – очень хрупкие конструкции: как только перестают быть самодостаточными их мельчайшие фрагменты, исчезает магия целого. Нечто подобное и произошло на премьере “Бесприданницы”. Почему? Отвечая на этот вопрос, конечно, проще всего сослаться на новоселье театра. Большой зал диктует режиссеру свои требования, непривычная обстановка разрушает атмосферу спектакля. И вообще: коллектив Мастерской еще не успел обжить новое помещение, освоиться в нем, здание на набережной Тараса Шевченко больше подходит для торгового центра, аэропорта или вокзала, чем для театра и т.д., и т.п. Отрицать влияние на творческий процесс “предлагаемых обстоятельств” невозможно да и бессмысленно. Как, впрочем, и преувеличивать их значение. Ведь к пресловутым обстоятельствам можно приспособиться – для этого “фоменкам” пока просто не хватило времени. А еще над самыми жесткими рамками можно парить.
Наверное, любому художнику периодически приходится выбирать между этими двумя путями. Ничего крамольного или противоестественного в этом нет. Например, зал Московского театра юного зрителя мало подходит Каме Гинкасу – и он переносит действие своих спектаклей на лестницу, в фойе, на балкон. Вполне вероятно, экспериментировать со сценическим пространством будут и режиссеры Мастерской, тем более что такие возможности были заложены в проекте нового здания изначально. Зрительным залом может стать фойе с большими ступенями, роднящими его с античным амфитеатром, а сценой – все пространство Малого зала. Или наоборот: действие будет разворачиваться в амфитеатре, а публика разместится на трибунах, выстроенных в Малом зале. В общем, у “фоменок” есть все условия для того, чтобы привести форму и содержание своих спектаклей в гармоничное соответствие. Нужно просто немного подождать, пока они обживут свой новый дом. Пока на стенах появятся фотографии, залы окутает особая театральная атмосфера, а происходящее на сцене заставит забыть о футуристической панораме Москва-Сити. Думаю, это произойдет очень скоро. Коллектив Мастерской слишком талантлив, чтобы не справиться с неудобствами.
Главное – избежать трансформации внешних обстоятельств во внутренние рамки, выйти за которые значительно сложнее. Критики и зрители могут наперебой рассуждать о “легком дыхании”, о неактуальности пьес Островского или недостатках нового зала. Все это не имеет значения, если не проникает в сферу творческого замысла, не довлеет над режиссером в процессе работы над спектаклем.
В “Бесприданнице” Мастерской молодые актеры должны были играть иначе, чем старшее поколение “фоменок”. Соотношение между содержанием постановки и сценическим пространством, судя по всему, виделось режиссеру иначе, чем в камерных лирических спектаклях, с которыми связано представление о фирменном стиле театра. Иными словами, спектакль создавался по принципу “от противного”: он не должен был быть похожим на знаменитый “Жестокий романс”, с которым невольно сравнивают все новые попытки поставить драму Островского, или на такие работы самого Петра Наумовича, как “Волки и овцы” или “Без вины виноватые”. Он на них и не похож…
Но построить художественный мир на отрицании трудно. Ограничения оказались слишком жесткими. Стремясь не повторяться, создатели “Бесприданницы”, кажется, отказались от главного, что было в классических спектаклях Мастер-ской, – от свободы, полета, жизни. Надеюсь, ненадолго. Спектакль и театр освоятся в новых условиях и опять будут существовать по собственным законам, не отталкиваясь от предложенных обстоятельств, не превращая их во внутренние ограничители, но свободно пересекая любые границы и на основе любых рамок создавая выразительные штрихи общей картины. А еще не придавая большого значения никаким прогнозам, советам и предостережениям. В том числе и высказанным в этой статье.