Рассказы
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2008
ЛИЛЯ
Мою маму едва не хватил удар, когда я заявила, что переезжаю в общагу. Мама была против. Мама плакала, умоляла, обещала купить цифровой фотоаппарат, предупреждала, что может случиться “такое”.
“Такое” случилось. И оно стоило мне цифровика.
Я посещаю все занятия. Все факультативы. Сижу до закрытия в читалке. Потом шастаю по пустым коридорам факультета, курю под лестницей. Пью чай с Зинаидой Михайловной, вахтершей. Потом брожу по городу, пока совсем не промокнут ноги. Я возвращаюсь в общагу только когда совсем уже некуда идти.
Каждый раз мечтаю, чтобы ее не было дома. Или чтобы она уже спала. Или чтобы меня по дороге стукнуло кирпичом.
Я войду в комнату, и она скажет:
– Физкульт-привет, Савицкая!
А я растеряюсь и скажу:
– Привет.
Она усмехнется и промолчит. И подумает, что надо бы пойти куда-нибудь перекусить. А я подумаю, что она подумала, что я вырядилась, как импортная гладильная доска. И у меня весь вечер будет испорчен. И завтрашний день.
Она выпила из меня столько крови, что хватило бы на маленькую донорскую подстанцию. Не то, чтобы однажды присосалась – и литрами. Нет, прихлебывая мою кровь, Лиля получает удовольствие. И потому делает это медленно, с чувством.
Захожу в комнату. Очень может быть, что где-то над моей головой висит топор. На кровати под лучиками бра лежат расплывчатые очертания Лили. Я открываю форточку.
– М-м-м, – говорит Лиля.
– Дышать нечем, – говорю я.
– Если бы ты знала, как это пошло – блевать мартини, – делится она впечатлениями.
– Да уж, – говорю.
– Ко мне Вова приехал, – сообщает Лиля. – Ты не видела Вову? Может, он потерялся…
Я никогда в жизни не видела Вову, но мне вдруг страшно захотелось, чтобы он действительно потерялся. Возня у двери спугнула зарождающиеся мечты.
Наша с Лилей дверь открывается наружу, Лилины гости часто пытаются открыть ее вовнутрь. Некоторые с плеча.
– Вова молодец, – одобрила Лиля, когда дверь крякнула и поддалась.
Вова вошел в комнату вместе с дверным косяком.
– Ты давно его знаешь?
– С утра, – потягивается Лиля.
Невысокий, плотный, больше нормы покрытый черными завитушками волос, Вова вносит в комнату ящик шампанского.
– Вставай, Лили! – торжественно произносит Вова. – У вас ноги мокрые, – замечает он, не глядя ни на меня, ни на мои ноги.
– Я тут философски переосмысливаю поэтическое начало трансцендентности, – делится Лиля.
– Тебе бы зеленку пить надо, – советует Вова.
– Зачем?
– Чтобы ранки в голове лечить. – Вова одним движением снимает пробку с первой бутылки, мой новый свитер по самый воротник оказывается в сладкой пене. Вова не обращает внимания.
– Держите, – говорит он и тем же образом открывает бутылку для Лили.
Делаю глоток. Шампанское течет по шее.
– Савицкая, пойди умойся, – просит Лиля.
На веревке в ванной печально покачивается армия пестрых носков. В мою сторону они косятся застенчиво и виновато. Не иначе как стирали их моим мылом. Моим туалетным мылом. Три куска которого стоят две сотни. Такой Лиля человек, успокаиваю я себя, взяла то, что лежало на раковине. Если бы ей надо было умыться, а там оказалось хозяйственное, она бы и его взяла. Такой Лиля человек.
– Ты не имеешь права брать мое мыло! – выскакиваю из ванной.
– Мыло? – не понимает Лиля. А я понимаю, что выгляжу жлобом.
– Пойду,– говорю.
Стучу к соседу. Саня чуть приоткрывает дверь и глубоко задумывается.
– Давай, – говорю, – подубасим.
– Твои? – строго спрашивает он.
А то чьи же? Я протягиваю ему сигареты. Саня с облегчением вздыхает и выходит в коридор.
– Слышал, – говорю, – Ги Дашку избил? – Об этом знает половина универа.
– А мы тут наркотики курили… – Сане нет никакого дела до Дашки. – Лиля подарила мне плошку…
“Убью, – думаю. – Пойду и убью”.
Забегаю в комнату, врубаю верхний свет.
– М-м-м … – возмущается Лиля.
На холодильнике расстелена газета, а на ней – мой кактус Гриша, безжалостно вытряхнутый из плошки вместе с землей.
– Ты не имеешь права! – Как всегда в самый нужный момент не могу подобрать слов.
– За Григория прости, – очень серьезно говорит Лиля.
В коридоре Саня добродушно улыбается в стену. Ему, конечно, нужнее. Он уже года три застенчиво наркоманит в своей комнате. На подоконнике в баночках из-под йогурта у него аккуратно растет конопля. Он поливает ее какой-то специальной дрянью, землю правильную покупает.
Идти мне особо некуда, стучу к девчонкам в семьсот вторую. Они визжат. Не потому, что рады или не рады мне. Они визжат вообще.
– Водки? – Макарова дружелюбно заглядывает мне в глаза.
– И в “Найт-Флай”! – визжит Тимошинова.
– Про Дашку слышали? – спрашиваю.
– Про посиневшую? – сочувствует Дашке Макарова.
– Еще по одной, и в клуб не попадаем! – хохочет Тимошинова.
– У вас отвертки нет? – Нужно же что-то спросить.
– Нет, – Макарова растерянно разводит руками, – но можно развести компотом…
Возвращаюсь к себе. Из-под стола доносится нестройное пение:
Мы не пашем, не сеем, не строим,
Мы любого в могилу зароем,
Мы бумажные важные люди,
Мы газетчики, мы журналюги.
Так Лиля протестует против моего факультета. Сама она учится на физтехе.
– Физкульт-привет! – говорит Лиля.
– Привет, – теряюсь. Я не хочу работать по специальности. Тем более по своей. – Африканец Дашку избил.
– Давно пора, – икает Лиля.
Дашка не всегда ведет себя правильно, по общаге о ней ходят не сплетни, а целые легенды.
– Всем до лампочки, – говорю.
– Тебе, Савицкая, зеленку надо пить. Ночью пойдем вредить.
Вредить пошли вместе. Ги, превративший курносое Дашкино личико в рельефную массу цвета морской волны, живет в конце коридора.
– Лили, мы будем его бить? – Вова ждет распоряжений.
– По обстоятельствам, – серьезно говорит Лиля и мрачно икает вдогонку. – Надо кого-нибудь привлечь.
Она стучит в ближайшую дверь.
– Майк, выходи вредить Ги!
– What? – чешется спросонья Майкл.
– Come on, дружище, за Дашку будем мстить.
– Дашку? А завтра нельзя? – Коричневое лицо расползается в белозубую улыбку.
– Скинхедов на тебя мало! – ругается Лиля. – Выходи сейчас же! Вова, дай ему шампанского!
– Что напишем? – Вова деловито оглядывает местность.
– Смерть оккупантам! – предлагает Лиля.
– Долой расовую терпимость, – добавляет Майкл.
– Можно еще написать, что Стариков козел. – Из своей комнаты выползает Саня.
– При чем тут Стариков? – возмущается Лиля.
– Он мне зачет по фэ-ка не ставит, – безмятежно улыбается Саня.
– Ну можно и про Старикова, – соглашается Лиля.
– В “новости” попадем. – Майкл с гордостью оглядывает результаты часового труда.
– Скажут: вандалы поработали, – одобряет Лиля. – Скажут: неизвестная группировка. Нацистами обзовут…
– Не надо было руки пропускать, – говорит Майкл.
– Распускать, – поправляю.
– Один хрен, – говорит Майкл.
Дверь Ги измазана зубной пастой, майонезом, сапожным кремом и неизвестным фиолетовым веществом, которого не пожалел Майкл. Сверху автопортрет Вовы с перекрещенными у подбородка костями. “Знай наших!” – аккуратно написал под ним Майкл.
Мне, конечно, кажется, что лучше бы Дашке написать заявление в милицию.
– Скажут: сама виновата, – говорит Лиля. – Не боись, Савицкая, мы теперь соучастники.
– Ага, – добавляет Вова, – никогда не знаешь, где ты окажешься, с кем ты окажешься и кем ты окажешься.
– Ох! – говорит Саня.
Он деловито подходит к перепачканной двери, запихивает два пальца в рот и оставляет для Ги лужицу недавнего ужина.
– О! – восхищается Саниными способностями Майкл.
– Ну, – говорю, – пойдем?
– Пойдем, – говорит Вова и киношным махом ноги отправляет дверь Ги в нокаут.
– Тоже вариант, – говорит Лиля сонному перепуганному Ги.
Меня забрали со второй пары. Просто зашла секретарша декана:
– Савицкую к директору студгородка, срочно.
– Вы и такие, как вы, разрушаете здоровую атмосферу студенческого общежития! – стал орать директор.
Ага, думаю, я. Не Ги, не Саня, не девчонки из семьсот второй, даже не Лиля с Вовой. Я.
– Анатолий Захарыч… – Я попробовала обороняться.
– Я вас выселю! – Он с чувством топнул.
Мама обрадуется, думаю.
– Я добьюсь вашего отчисления! – все больше заводился он.
Ну, думаю, плакали мои пятерочки.
– Я вам покажу, как иностранных студентов унижать! Я вам покажу расизм! Я вам кузькину мать покажу!..
У Анатолия Захарыча дверь открывается вовнутрь, Анатолию Захарычу повезло.
Вова входит с таким же ящиком шампанского, как вчера.
– Она больше так не будет, – грустно, но требовательно говорит Вова в пол.
– Имущество университета… – Анатолий Захарыч растерянно проглатывает собственные слова. – Больше так не делайте…
Мы с Вовой уходим. На балконе нас ждет Лиля.
– Что, Савицкая, перетрухнула? – хохочет она. – Это мы тебя сдали!
– Молодцы, – снова теряюсь.
Лиля перевешивается через перила и во все горло орет вслед удаляющейся фигурке в пятнистом пальто:
– Дашка-потаскушка, Дашка-потаскушка!
– Ладно, – говорю, – пока.
У меня сегодня еще пары. Потом в столовке посижу, может, получится напроситься к кому-нибудь в гости. И, может, когда я вернусь, Лили не будет дома. Или она уже будет спать. Или сегодня повезет, и по дороге меня все-таки стукнет кирпичом.
ВПОЛНЕ ПРИЛИЧНАЯ СЕМЬЯ
У Вероники двое детей. Шестнадцать и четырнадцать. У нее сумасшедшая мама Валерия Игоревна, сестра Галка и бывший муж Перелетов.
Позвоните Валерии Игоревне!
Алло, Вероника не у вас?
– Передайте, пусть принесет крышку от синей кастрюли!
– Я Веронику как раз не могу найти…
– И не ищите. Найдете на свою голову!
– А все-таки вы не подскажете, где она могла бы?..
– Товарищ! Она же дура! – доверительно прошепчет Валерия Игоревна. – Позвоните в школу! И пусть принесет крышку…
Вероника преподает литературу и русский в четырнадцатой гимназии. Дети по ней с ума сходят. Маленькая, черноглазая, шустрая. Она всегда хохочет. У нее громкий, отрывистый, идиотский хохот. Самый заразительный на свете.
– Смотри, сколько тетрадей! Хо-хо-хо! – закатывается Вероника, выгружая из портфеля стопки в аккуратных обложках. – Я ненавижу детей!
– О, у моей мамы такой же портфель! – острит Арина, старшая дочь Вероники, умная, язвительная девочка.
Они редко бывают вместе: Вероника работает в первую смену, Арина учится во вторую, плюс скрипка, плавание, волейбол.
– Мам, если до декабря не увидимся, я тебе сочинение напишу! – Арина тоже ненавидит Вероникиных “детей”.
– Галя, удочери меня на недельку, – почти всерьез умоляет она.
Галка такая же маленькая, как Вероника. Ее муж-культурист помешан на лечебных снадобьях и питательных коктейлях.
– А у нас Гена настойку на мухоморах приготовил, – предупреждает, зевая, Галка.
– Гад! – искренне возмущается Арина. – Наш отец хотя бы не опасный…
– Хо-хо-хо! – закатывается Вероника.
Бывший муж Вероники Перелетов работает на кондитерской фабрике. На работе им можно есть сколько угодно конфет, но выносить запрещается.
– Перелетов, а ты бы в клювике… – советует Галка.
Перелетов не ест сладкого уже лет восемь, но все равно толстеет.
– Это от нервов! – хохочет Вероника.
– Достали мужика! – возмущается Саня, Вероникин младший. – Он и так от нас ушел!
Вторая жена Перелетова – женщина чрезвычайно расторопная. А Перелетов не железный. Он любит повалять дурака. Тайком от новой жены Перелетов шастает к Веронике.
Вероника не против. Только на всякий случай она оставляет ему записки:
“Перелетов! В холодильнике курица. Не ешь ее, пожалуйста”.
“Перелетов! В четыре позвонит мужик. Объясни, что ты можешь с ним сделать”.
“Перелетов! Прибей в прихожей вешалку. Зеленка под зеркалом”.
Вот уже недели две, как Перелетов не появляется. А у Вероники сорвало кран в ванной.
– Все течет, все изменяется! – хохочет она.
Вероника – чудесный педагог. У нее есть дипломы всех региональных конкурсов. Учитель года, лицо школы, заслуженный педагог республики. Ее ученики занимают призовые места на всероссийских олимпиадах. Мечта любого родителя – определить отпрыска в класс к Веронике. Вероника воспитывает в детях чувство слова.
Ё-о! – говорит Саня в подтверждение.
– Здравствуйте, я еду в Нижний Новгород. – Арина лихо останавливает размалеванный реф на знакомой трассе.
– Садись… – Водитель равнодушно вытягивает шею влево-вправо, влево-вправо. – Устал.
– Ветер такой, – говорит она, неуклюже забираясь в кабину. – Катастрофа.
– Меня Андрей зовут. – Он великодушно смахивает с сиденья пассатижи.
– Аня. – Арина вежливо упрощает свое имя. – Вы издалека?
– Уфа, – кивает он, машина тяжело трогается с места.
– А куда?
– Москва, – так же кивает.
– Здорово! – говорит Арина.
Говорить – первая обязанность автостопщика. Ревет двигатель, и говорить надо громко.
Иногда Арина тренирует связки – орет до хрипоты в подушку, пока соседка не придет интересоваться, все ли у нее дома. Голос от этого громче не становится, но другого способа она не знает. Говорят, еще полезно курить.
– Чувствуете, какая осень? – говорит Арина.
– Нет, – честно отвечает он.
– Я тоже не чувствую.
Он усмехается.
– Куда твои родители смотрят?
Вероника давно имеет дело с детьми, поэтому первым делом всегда нюхает руки. Арине приходится курить, зажав сигарету старым дедовским пинцетом. Иногда это выходит почти изящно.
Время от времени Вероника становится подозрительной.
– Почему от тебя пахнет табаком? – интересуется она среди ночи, если Арине удается задержаться.
– В последнее время я много курю, – развязно заявляет Арина.
– Ну что ты мелешь? – сразу успокаивается Вероника. – Я звонила Седовым, тебя у них не было.
– Ну да, – говорит Арина, – это я автостопом ездила в Нижний. У нас волейбол был на выезде.
– Двести километров? – не верит Вероника. Странное дело, как быстро она успокаивается! – Ты меня ненавидишь, – уже добродушно замечает она.
– Разумеется, я тебя ненавижу, – обиженно вздыхает Арина. И Вероника успокаивается совсем.
– Перелетов не заходил? – Арина развязно спрашивает об отце. Ей нужно раздобыть денег на форму, или ее не возьмут на соревнования.
– Как же! Придет он, когда вам всем только деньги от него нужны! – возмущается Саня.
– Ты не прав, сын, – рассудительно замечает Вероника. – А кто починит нам кран?
– Он и так от вас ушел! – еще больше расстраивается Саня. – Я бы тоже ушел.
Саня вынашивает план переезда к отцу. Он даже подготовил убедительную речь, но отец уже две недели не появляется.
Саня похож на Перелетова и старается пользоваться этим. При каждом удобном случае он по-отцовски склоняет голову набок, так же искоса поглядывает и старательно репетирует жесты отца перед зеркалом, пока никто не смотрит.
Арина похожа на мать. Она такая же маленькая, темная. Но без вечной Вероникиной улыбки совсем некрасивая. Из-за роста ее долго не хотели брать в волейбольную секцию. Чтобы стать лучше всех, Арине пришлось пропадать в спортзале неделями. Девочка упрямая, как ослица. Вероника все забывает позвонить ее тренеру: спорт становится очень жестоким, у девочки руки в синяках до самых плеч. Арина знает, что тренеру Вероника не позвонит. Тем более она дала матери номер старого телефона, того, что уже полгода отключен.
У Арины синяки на плече и запястьях. А еще – ссадины на спине и слева на ребрах. В прошлую среду она возвращалась из школы через парк. Ее поймал пьяный дядя Женя из второго подъезда, но она до крови прокусила ему ухо. Сумку она вырвала, но все учебники остались в парке. Утром Арина за ними вернулась, но какой-то хмырь уже успел стащить геометрию.
– Ба-а, – звонит Арина Валерии Игоревне, – мне надо денег.
– Детонька, – скрипит бабушка в телефон, – у тебя есть мама и папа. Бедная детонька, такие мама и папа достались…
Арина вешает трубку. Во всяком случае, попробовать стоило.
Другой способ требует осторожности.
На Саниной полке хранится керамический медвежонок. Если правильно его наклонить, то через прорезь в медвежьем затылке с помощью шпильки можно раздобыть денег. В удачные дни Арине удавалось выковыривать оттуда по три-четыре сотни. Саня собирает деньги на акваланг.
– Ага! – Вопль справедливости накрывает Арину.
В глазах темнеет, она неуклюже оседает на пол. Саня от души запустил в нее ранцем. Внутри взвыли больные ребра.
– Гад, – всхлипывает Арина. От боли захватило дыхание.
– Ага! – злорадно говорит Саня. – Будешь знать!
– А если взаймы? – В успех Арина не верит, но попытку делает.
Саня ловко сворачивает красноречивую комбинацию из пальцев:
– Ага?!
– Очень хорошо, что пришел, у нас кран течет. – Вероника проверяет сочинения восьмиклассников.
– И тебе здрасьте. – Перелетов покрыт ровным золотистым загаром.
– Ты как после ремонта! – хохочет Вероника. – Не скажешь даже, что подержанный.
– Ездил в деревню, – отмахивается Перелетов.
– Какая деревня? Октябрь!
– Я был далеко в деревне. На море.
– Перелетов, когда деревня на море, не говорят, что были в деревне, – настаивает Вероника.
– Гречку будешь? – Саня вешается на шею отцу.
– Буду. – Перелетов с удовольствием меняет тему.
– Надо перебрать, – предупреждает Саня и ведет его на кухню.
– Где ваш кран? – По дороге Перелетов осторожно заглядывает в ванную.
С кафельных стен устрашающе свешиваются сталактиты пены. Забравшись в ванну, Арина энергично топчет ногами джинсы.
– Ты бы хоть тапки сняла, – советует он.
– Поздно, – говорит Арина, – они уже почти чистые.
– Джинсы?
– Тапки. – Арина усаживается на край ванны. В ней чувствуется самоуважение. – Па, мне надо денег.
– Сколько? – Перелетов выглядит добрым.
– Тысячу, – говорит Арина в кафельный пол. Если даст, останется еще на кроссовки.
– Держи. – Он достает бумажник.
“Только бы не передумал”, – думает Арина, замирая.
– Перелетов! Не смей давать ребенку деньги! – За его спиной возникает возмущенная Вероника. – Ты появляешься раз в две недели и думаешь, что деньгами можно заменить общение. Лучше бы ты спросил, как она себя чувствует!
“Вот и все”, – думает Арина. Она хорошо себя чувствует, но денег ей уже не видать.
Второй подъезд убирается редко. Во втором подъезде пахнет. Арина звонит в дверь.
– Здрасьте, – нахально усмехается она.
– Здравствуй, Ариночка. – Дядя Женя рассматривает собственный коврик для обуви.
– Дядь Жень, мне денег надо, – зловеще шепчет Арина. – А то в милицию пойду.
– Какие у меня деньги? – Дядя Женя разводит руками.
– Да ты меня чуть не убил!
– Пьяный был, Ариночка…
– А у меня ребра болят, может, у меня вывих.
– Так ребра же не вывихиваются…
– Вывихиваются, – уверяет Арина, – если надо.
– Тебе сколько?
– Рублей шестьсот, – шепчет Арина.
– Триста дам, триста пятьдесят, – грустно вздрагивает дядь Женина голова.
Арина радостно подпрыгивает и целует голову в макушку:
– Ну ты человек!
На соревнования в Казань она доедет стопом, наколенники можно стрельнуть, кеды есть, а на форму хватит.
Почти счастливая Арина возвращается домой. У домофона возится Галка.
– Как жизнь? – подмигивает Арина.
– Гена гантелей купил на всю зарплату…
– А наш отец ничего, с моря приехал. Галя, хочешь, мы тебя удочерим?
– Спасибо, – неопределенно говорит Галка.
– Ты подумай, – советует Арина, – у нас вполне приличная семья…