Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2008
Дети – в сад, мама к роялю. В саду цветут абрикосы, а в рояле прячется фляжка с коньяком. “Вот ты, пузатая…” – немного с укором и нежно. “Пустая почти”, – это уже с грустью. Золотой ободок на крышке отблескивает солнечными зайчиками на белый, в лепнине, потолок, пузато отражает белые тонкие пальцы.
“Такими красивыми пальцами нужно играть музыку. Волшебную, дикую”, – смеялся он когда-то. “Давай тебе рояль купим”, – и купил. Дурак. Со станции в Лепяшево еле дотащили на повозке. Он всю дорогу бегал вокруг, кричал на мужиков сердито. Весь в пыли, ввалился в ленивую утреннюю спальню: “Вот, Лялечка, пойдем со мной, увидишь все сама, пойдем”.
Не получилось у него сюрприза – она проснулась, когда затаскивали это чудовище во двор. Облепили, как муравьи большую черную муху, со всех сторон. Когда отхлынули, рояль стоял посреди двора, над забором торчали любопытные головы, и низкой “си” гудели люди. Кажется, от восхищения.
И вот Коленька тянет ее в залу, через весь кривобокий дом, она растягивает губы, будто удивлена и рада, но это просто играют нервы.
Когда она первый раз прикоснулась к клавишам, ее здесь не стало. Опять поземка забивает серебряный рот Петербурга холодной ватой, и Коленька обнимает ее, прячет от серых чужих людей за колоннами Исакия, это зима идет на дрожащих ногах по стылому городу, первая зима нового века. А муж целует ее, пар вокруг, хочется плакать почему-то, вороны крестят следами хрустящую кожу столицы.
Это же я, думает она, я – маленькая девочка Ляля, люблю апельсины и бесконечные ступени старой парадной. Вот я сижу, играю с хрустальной балериной. Вот меня приводят на первый урок, старый учитель качает в такт головой. А потом наперегонки до площади и обратно. И еще первый концерт. И Коленька сверкает глазами. Цветы. Духи. Кофе.
Каждая нота иглой под ногти, мука-то какая… А он все просит: “Играй, играй. Пока ты играешь, я живу”. И она играла.
Теперь все по-другому. Ляоян, Шахэ, Ялу. Никогда бы не слышать эти чужие названия, никогда бы не знать, ни сном, ни духом. А от Коленьки теперь остался только этот рояль, в котором она отражается сейчас, постаревшая и некрасивая. “Приду с войны, переедем обратно в Петербург, там теперь все по-другому”. А для нее уже давно этот город стал призраком. Поэтому она просто водила своими длинными пальцами по его щеке и молчала. Пусть будет тишина.
Ляля делает еще один маленький глоток, дети смеются в саду, они стреляют в японцев из палок, японцы замертво падают под абрикосовые деревья, и их засыпает лепестками, словно снегом. Это лето будет самым длинным, – думает она и поднимает тяжелую крышку рояля.
г. Набережные Челны
∙