Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2008
До первого приезда, в прошлом году, Коктебель был мне в основном известен по песням Юлия Кима, хотя я не совсем уверен, что упомянутые им “нормальные узбеки” до Коктебеля добирались – уж если Крым, то скорее Ялта. Коктебель был для “духовно обостренных”, которые и выполняли там роль “диких пляжников”, пока полноправные писатели попивали коньячок или алиготе в творческих поисках. Теперь пускают и неполноправных – гостиничный комплекс по-прежнему называется “домом творчества”, и добравшийся сюда мелкий бюджетник в набитом имуществом и семьей форде-“фокусе” без всякой иронии спрашивает дорогу к этому самому “дому”. Чувство святыни развеялось, даже ироническое.
Тем интереснее, что литераторы в конечном счете отважились на новую попытку и пытаются хоть на время оккупировать это священное для словесности место, потеснив курортников с их пляжными чебуреками. Это уже третья такая атака, если считать и волошинскую колонию, и советские творческие набеги. Местное водо- и электроснабжение иногда не выдерживают натиска и выбивает бреши в рядах соискателей, но до сих пор все возвращались в строй.
Не вступая в спор ни с чьим суверенитетом, хотелось бы попенять некоторым правительствам на их равнодушие к тому, что происходит здесь уже который год подряд. Коктебель в частности и Крым вообще навсегда связаны с русской культурой и остались на ее карте, которая с политической не совпадает. Их насильное изъятие из этой карты стало бы существенным изъяном и для политической, с которой она не совпадает. Это, конечно же, упрек не только в адрес России, которая все более склонна ценить лишь ту культуру, которую сама изловила и запрягла, но также и Украине, стремящейся в Евросоюз, чьи правила требуют бережного отношения к меньшинствам. Тем более, что, в отличие от участников достопамятного беловежского фестиваля, гости коктебельского не всегда имели возможность выбрать для себя из предложенного набора именно ту страну, в которой им хотелось бы жить — если вы понимаете, о чем я. Так или иначе, большинство участников Волошинского фестиваля по сей день воздает почести поэзии на свои кровные.
Тем радостнее, однако, что частная инициатива оказалась на большей высоте, чем государственная, и собрала средства на Волошинскую премию, которая присуждалась в этом году впервые, и к диплому прилагались реальные деньги. Для меня же радостно вдвойне, что таким образом состоялось признание симферопольца Андрея Полякова, одного из самых ярких современных русских поэтов, оказавшихся в недобровольной диаспоре. Он и ему подобные – живые звенья, связывающие Крым с дорогим для нас прошлым.
Впрочем, мы все в какой-то мере эти звенья, по крайней мере раз в год, даже те из нас, кому особым талантом похвастаться трудно и кто, тем не менее, регулярно пускается в дорогу, чтобы познакомить собратьев по перу с очередными плодами творчества и, надо полагать, познакомиться с чужими. У меня за плечами — целая жизнь подобных сборищ, и вполне понятно, что до цели долетают не все, большинство выпадает в полете. Волошинский фестиваль в значительной своей части выстроен из конкурсов, проходящих в его преддверии, и по крайней мере часть участников прибывает сюда уже одолев несколько ступеней. У поэтов в любом случае плохо с понятием равенства.
Для большинства море, надо полагать, магнит ненамного меньший, чем спазмы таланта и тщеславия. Сам я внезапно оказался так занят, что впервые обратил внимание на его существование, оказавшись на террасе второго этажа в прибрежном ресторане с Сашей Кабановым и Вадиком Месяцем. Ветер, надо сказать, в канун отъезда разыгрался такой, что угрожал снести в море если не нас самих, то по крайней мере камбалу на блюде и прилагаемые к ней стаканы. На следующий день уже был дождь, но среди неутомимо отдыхающих на набережной еще мелькали поэты. Здесь, где когда-то Мандельштам грезил гомеровскими парусами и Еленой, мы еще раз, пусть на короткое время, побыли не частнопрактикующими литераторами, а литературой. Надо не забыть в нее вернуться. Крыма из этой карты пока никто не вырезал.
∙