Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2008
изломанной девочкой
на шаре, –
сорока-
девятилетней,
входящая в море
в первый раз
в своей жизни.
Потом будет сидеть
на берегу,
перебирая камешки,
выискивая из них
единственный, –
он, как тот, кого любит
всю жизнь.
Говорит, что впервые
так счастлива.
Слово с названием
этого места
катается зеленым
камешком
во рту –
Коктебель.
По одну руку от нас –
гора, ставшая поэтом,
по другую – поэт,
ставший горой,
на которую
мы будем завтра
долго взбираться,
идя
на могилу Волошина.
Там нас встретит дворняга,
будет следовать повсюду
за нами.
Мы будем смеяться –
не душа ли Волошина
в ней воплотилась?
Полная девочка в очках
нас отчитывает:
душа человека
не может стать
собачьей.
Соглашаемся, не соглашаясь:
душа поэта может, –
она всесущностна,
она не вполне человечья.
На горе космический ветер:
хлещет тебя по щекам – по
левой и правой, –
языческий, дохристианский.
Боишься, что тебя сейчас
вздернут за шарф
и подвесят к небу,
будешь все так же
перебирать ногами –
по воздуху, инстинктивно, –
словно взбираясь
на небесную гору.
Кладешь свой камешек
на могилу.
Спускаемся вниз.
Хотим покормить собаку.
Она проваливается будто
сквозь землю.
Рабочие говорят, что
пошла к своим щенкам.
Что сука и что
по имени Сарра.
Вечером пьем вино
с хозяйкой, по фамилии
Черногубова,
сдающей на лето
койкоместа поэтам
и лично знакомой
с самим Евгением Александровичем
Евтушенко.
Хочет, чтобы мы почитали стихи.
Мы делаем вид, что
мы – прозаики,
что мы – про заек,
и поэтому как бы
почти что заики.
Убегаем на набережную.
Во дворе Волошинского дома
вечер СМОГистов,
свет вырублен по всему поселку, –
читают
при свете фонарика.
Саша Соколов с женой-американкой –
она с русскими корнями,
милая,
он – хороший,
будто и не писал никогда
свою “Школу для дураков”.
Фотографируемся на память.
(На фотографиях, где он читает прозу,
его лицо будет светиться).
На набережной в кафе
богатые татары
с Ханты-Мансийска
предлагают кальян –
отказываемся.
Утром идем встречать
восход солнца.
Купаемся в холодном море.
Выходим из воды.
Переодеваемся.
Подруге приходит эсмээска от дочки:
“Мама, позвони мне!”
Подруга звонит.
Бабушка упала,
лежит в больнице,
при смерти.
Подруга уезжает –
ее счастье кончилось.
Мое – еще продолжается.
Последний вечер.
Сидим компанией
за столом в кафе
на веранде
с видом на море.
Смотрим на звезды.
Они здесь другие,
окружают нас со всех сторон,
отражаясь в море:
будто плывем на корабле
в открытом космосе.
Холодно. Все попрятались внутрь.
Остаемся вдвоем
с бывшим однокурсником,
замерзая, словно в сугробе, –
будто штурвальные,
смотрим на звезды.
Вспоминаем студенческие годы.
Говорим о драке в общаге,
после которой его
отчислили.
Нас зовут в тепло.
Смотрим на звезды.
Прибегают женщины и мужчины,
тянут за собой.
Мы смотрим на звезды.
Подходит жена однокурсника.
– Холодно, – говорит она,
недоуменно взглядывая на меня, –
ведь мы так сдружились
за это время.
“Не будь же сукой
по имени Сарра”, –
читаю я в ее глазах
и отворачиваюсь.
Она не понимает:
мы смотрим на звезды.
Мы молча сидим
почти до утра,
два неподвижных человека,
окаменевшие от холода,
с открытыми глазами.
И смотрим,
смотрим,
пока живые,
просто
смотрим
на звезды.
∙
изломанной девочкой
на шаре, –
сорока-
девятилетней,
входящая в море
в первый раз
в своей жизни.
Потом будет сидеть
на берегу,
перебирая камешки,
выискивая из них
единственный, –
он, как тот, кого любит
всю жизнь.
Говорит, что впервые
так счастлива.
Слово с названием
этого места
катается зеленым
камешком
во рту –
Коктебель.
По одну руку от нас –
гора, ставшая поэтом,
по другую – поэт,
ставший горой,
на которую
мы будем завтра
долго взбираться,
идя
на могилу Волошина.
Там нас встретит дворняга,
будет следовать повсюду
за нами.
Мы будем смеяться –
не душа ли Волошина
в ней воплотилась?
Полная девочка в очках
нас отчитывает:
душа человека
не может стать
собачьей.
Соглашаемся, не соглашаясь:
душа поэта может, –
она всесущностна,
она не вполне человечья.
На горе космический ветер:
хлещет тебя по щекам – по
левой и правой, –
языческий, дохристианский.
Боишься, что тебя сейчас
вздернут за шарф
и подвесят к небу,
будешь все так же
перебирать ногами –
по воздуху, инстинктивно, –
словно взбираясь
на небесную гору.
Кладешь свой камешек
на могилу.
Спускаемся вниз.
Хотим покормить собаку.
Она проваливается будто
сквозь землю.
Рабочие говорят, что
пошла к своим щенкам.
Что сука и что
по имени Сарра.
Вечером пьем вино
с хозяйкой, по фамилии
Черногубова,
сдающей на лето
койкоместа поэтам
и лично знакомой
с самим Евгением Александровичем
Евтушенко.
Хочет, чтобы мы почитали стихи.
Мы делаем вид, что
мы – прозаики,
что мы – про заек,
и поэтому как бы
почти что заики.
Убегаем на набережную.
Во дворе Волошинского дома
вечер СМОГистов,
свет вырублен по всему поселку, –
читают
при свете фонарика.
Саша Соколов с женой-американкой –
она с русскими корнями,
милая,
он – хороший,
будто и не писал никогда
свою “Школу для дураков”.
Фотографируемся на память.
(На фотографиях, где он читает прозу,
его лицо будет светиться).
На набережной в кафе
богатые татары
с Ханты-Мансийска
предлагают кальян –
отказываемся.
Утром идем встречать
восход солнца.
Купаемся в холодном море.
Выходим из воды.
Переодеваемся.
Подруге приходит эсмээска от дочки:
“Мама, позвони мне!”
Подруга звонит.
Бабушка упала,
лежит в больнице,
при смерти.
Подруга уезжает –
ее счастье кончилось.
Мое – еще продолжается.
Последний вечер.
Сидим компанией
за столом в кафе
на веранде
с видом на море.
Смотрим на звезды.
Они здесь другие,
окружают нас со всех сторон,
отражаясь в море:
будто плывем на корабле
в открытом космосе.
Холодно. Все попрятались внутрь.
Остаемся вдвоем
с бывшим однокурсником,
замерзая, словно в сугробе, –
будто штурвальные,
смотрим на звезды.
Вспоминаем студенческие годы.
Говорим о драке в общаге,
после которой его
отчислили.
Нас зовут в тепло.
Смотрим на звезды.
Прибегают женщины и мужчины,
тянут за собой.
Мы смотрим на звезды.
Подходит жена однокурсника.
– Холодно, – говорит она,
недоуменно взглядывая на меня, –
ведь мы так сдружились
за это время.
“Не будь же сукой
по имени Сарра”, –
читаю я в ее глазах
и отворачиваюсь.
Она не понимает:
мы смотрим на звезды.
Мы молча сидим
почти до утра,
два неподвижных человека,
окаменевшие от холода,
с открытыми глазами.
И смотрим,
смотрим,
пока живые,
просто
смотрим
на звезды.
∙