Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2008
Мы продолжаем разговор о сегодняшней семье, в котором принимают участие писатели, психологи, социологи, режиссеры и артисты. На этот раз нашим собеседником стала кинодраматург Наталья Виолина.
– Наталья Владимировна, очевидны ли вам те существенные изменения, которые происходят с институтом семьи?
– Я абсолютно уверена, что ломка, которую переживает наше общество в разных сферах жизни, сказалась на всем, в том числе и на семье. Мы совершили невероятный прыжок через пропасть: минуя иные социальные формации, из глухого феодального социализма прыгнули в капитализм. Представьте себе: несколько поколений мужчин и женщин выросло в сознании, что деньги нужны в том количестве, которое необходимо, дабы хватало на повседневную жизнь. Такие понятия, как “собственность”, “передать по наследству”, “сколотить капитал”, “оставить детям”, “фамильные ценности”, казались признаками сказочного прошлого, своего рода древностями, о которых никто не имел никакого представления. Даже кооперативные квартиры, якобы собственные, не наследовались. Ты мог получить пай после родителей, а собрание пайщиков решало, принимать или не принимать тебя в члены кооператива. И если принимали – это было счастьем, чаще – отказывали, поскольку в кооперативы стояла очередь и подобные вопросы нередко решались с помощью взяток. Очевидно, что у людей было искажено понятие Дома, не говоря уже о “родовом гнезде”. Сейчас делаются попытки создать условия для того, чтобы люди по-настоящему оценили семью со всеми ее достоинствами. Таково созидательное начало нашего времени. Но есть и начало разрушительное. Я имею в виду прежде всего то, что можно назвать “эффектом слетевшей крыши”, – ощущение беспредельных возможностей богатства, которое не может не пьянить. Надо иметь сильный характер и здравую голову, чтобы понять: в большом богатстве нет смысла, ибо оно несет не свободу, а зависимость. Хорошо бы удержаться на той грани, когда обилие денег доставляет радость жизни, но не уничтожает саму эту жизнь. Биографии знаменитых суперзвезд и топ-моделей, среди которых половина – наркоманы, а треть наложила на себя руки, в этом печально убеждают.
К такому разрушительному началу в нашей новой российской жизни прибавьте замену “домашних посиделок” на обмен sms-ками и e-mail-ами. По-моему, “e-mail” – очень серьезная проблема нашего времени. Бесстрастный, мерцающий экран не равен живому голосу, теплу рук, излучению взгляда, которые согревали нас на пресловутых, любимых, знаменитых, незабвенных московских кухнях. Эта подмена делает жизнь более холодной и не может не проникнуть в семейные отношения.
В сегодняшней жизни нет единого вектора, есть много “за” и много “против”. Что одолеет, одержит верх? Мне думается, это зависит от того, как ориентировать общество и как растить детей. То есть от того, какова мораль социума. Потому что если навязывать молодым лозунги типа “я этого достойна”, “я так хочу”, наконец, “моя кожа, мои волосы этого хотят”, есть все основания сомневаться в том, что из этих молодых вырастут глубоко духовные люди. А ведь можно рекламировать такие каналы, как “Культура”, “Ностальгия”, или старые фильмы, которые – я отмечаю это с радостью – имеют высокие рейтинги телевизионных показов. Картины нашей молодости с участием любимых артистов смотрят вновь и вновь, и прежние модели жизни не выглядят уж такими смешными и убогими, потому что в них есть утраченные ныне простота и бесхитростность. Казалось бы, жалкая радость советской женщины: пришла на работу в новой кофточке, и все заметили! Но какое счастье дарило такое внимание! Сегодня каждый день все в новом, и уже никто этого не замечает, в лучшем случае могут спросить: “Это, кажется, из летней коллекции Marni?”
– С изменением образа жизни (так и хочется сказать: уклада), образа мышления пришли и своего рода гендерные изменения. Больше стало одиноких женщин, в половом влечении и форме брака увеличилось количество отклонений от биологической нормы, появилась возможность в процессах зачатия и рождения ребенка обойтись без участия второй половины. Не являет ли это реальной угрозы институту семьи?
– Я остерегаюсь строить гипотезы, потому что не знаю, насколько определяющим в равновесии мира является биологическое начало. Может быть, оно над ним властно, и тогда победит разумное соотношение мальчиков и девочек – браков, соответствующих норме. На большой дистанции это могут, наверное, спрогнозировать ученые. Я бы за это не взялась. Тем не менее мне кажется опасной тенденция потери интереса к женщине. Считаю, что здесь много дурного на нашей совести – тех, кто работает в искусстве и в СМИ. Скажу банальность: если бы все, что выплескивается на обывателя, было бы “одетей”, оно волновало бы больше, чем “топлес”. Не обнаженные ноги, а ботиночек, выглядывающий из-под длинного платья, вскружил бы мужчине голову. А теперь дети по телевидению целый день глядят на изобилие женского тела и повзрослевшим мальчикам трудно сохранить к нему тягу. Это стало бытовой частью жизни, в которой нет более ни загадки, ни притягательности. Так и ломаются нормальные – в прежнем понимании – отношения мужчины и женщины. Я знаю точно, что сейчас очень много неустроенных женщин. Это опасно не только с точки зрения демографии, но и с точки зрения психологического настроя общества. Русский народ, россияне вообще склонны к грусти. Народные сказки, песни, классическая поэзия – все пропитано грустью. Если же еще и женщины перестанут чувствовать себя желанными и любимыми, лицо общества и вовсе станет печальным.
Впрочем, оказалось, что проблемы с поиском второй половины испытывают и юноши. Когда я делюсь своим впечатлением, что нынче непросто выйти замуж, нередко слышу в ответ: “А у нас сыновья, которые не могут найти невест”. Возможно, существует некое взаимонепонимание, у людей потеряны ориентиры, они не знают, чего хотят от жизни. С одной стороны, среди женщин появились настоящие “охотницы”: они не стремятся к замужеству, хотят лишь родить от богатого мужчины, обеспечивая себе право жить в свое удовольствие, получая содержание как бы на “алиментного щенка” – на ребенка от состоятельного человека. С другой стороны, и богатые мужчины в смятении: они уже не способны увидеть и распознать настоящую любовь, им везде чудится “охота”. Если даже и встретится та, что полюбит, они все равно не поверят, найдут подвох. Мужчины сами сомневаются в том, что их можно любить. Вот и получается: женщины охотятся, а мужчины боятся быть пойманными. Причем эти отношения царят не только в среде олигархов, но и внутри среднего класса. Эти тоже настороже: за каждым углом чудятся приезжие, готовые на все ради Москвы.
Всеобщая напряженность настолько велика, что она пугает даже в повседневной жизни. Раньше, если к моей машине подходил человек, я опускала стекло, открывала дверцу, потому что знала: он хочет спросить дорогу. Сейчас, если кто-то ко мне направляется, я нажимаю “собачку”. Нам всем остро не хватает доверия. Может быть, тогда найти друг друга было бы легче.
– Поразительно верное наблюдение! Как много молодых людей обоего пола жалуется на то, что не может найти себе пару. И, что важно, не могут объяснить, почему. Видимо, действует некое стандартное представление, что ничего безопасного нет.
– Мир никогда не был безопасным. Хотя наше поколение попало в “хороший” период: не расстреливали, не было войн, голода, мора, тотальной слежки. Конечно, были “кураторы искусства” от ЦК, выездные комиссии. Но можно было как-то дистанцироваться от этого. В партию мы с мужем (режиссер Дмитрий Барщевский. – Прим. ред.) не вступали, карьеры социальной не делали, картины снимали приличные: об Александре Блоке, о журналистах. Так жили до 1987 года. А в 87-м стало возможным сказать то, что думаем на самом деле. Сказать “во весь голос”. Тогда мы и сняли свою первую “свободную” картину – “Риск”, объехали с ней почти все мировые фестивали. Рождалась новая жизнь… А вместе с ней и новые трудности, о которых мы тогда и не думали. Годы спустя вспомнили, как в советское время один наш приятель – корреспондент датского телевидения – говорил: “Знаете, почему вы так дружите? Вы просто не можете друг без друга выжить: у одного есть знакомый врач, у другого – возможность достать обувь, у третьего – деталь для машины, у четвертого – путевку”. Во многом это было правдой…
– Самостоятельный, ни в чем подобном не нуждающийся датский журналист полагал основанием дружбы, видимо, нечто принципиально иное. Его взгляд мы характеризуем как “западный”, но, главное, нам не близкий.
– Как тогда нам казалось… Нынешнее время показало, что кое в чем он был прав. Хотя, конечно, в России своя глубинная и отличная ото всех система отношений между людьми. Взять хотя бы семейное воспитание.
Вы, должно быть, знаете, как растили, а лучше сказать, готовили к жизни детей в царской семье. На меня произвели сильнейшее впечатление недавно изданные у нас мемуары Великого князя Александра Михайловича – двоюродного брата царя Николая II. Книга совершенно поразительная по откровенности, серьезности и новому взгляду на хорошо известные события. Меня потрясла суровость трудового воспитания в царской семье. Сколько же все эти “великие князья и княжны” учились и работали! Как служили на фронтах Первой мировой: одни – в качестве бесстрашных офицеров, другие – в качестве сестер милосердия. Как они не брезговали ухаживать за гнойными, ранеными, истекающими кровью! Милосердие, помощь слабым – это прививалось с детства. Потому и сохранилось столько примеров высокого служения идеалам гуманизма и истинного патриотизма в высшем понимании этого слова. Так что значение семейного воспитания нельзя недооценивать.
Именно поэтому я равнодушно относилась к пропускам школьных занятий моими детьми, за что меня все укоряли. Жизнь в киносемье поздняя: мы часто работаем ночью, и, когда я в семь утра приоткрывала штору и глядела в темную, снежную мглу, я говорила своей маме: “Не надо их будить, пусть спят. Ты им дашь больше, чем школа”. Они хорошо учились, а все, что можно было получить в отношении к миру, к жизни, к людям, к зверью, к слабым существам, вообще по счету морали, они получали в семье. Моя мама была поразительным человеком, прожила нелегкую жизнь (пять лет в сталинском лагере), так что ей было что рассказать внукам. Сейчас дети зачастую растут с нянями, между родителями отношения нервные, напряженные, под стать времени, – это не может не сказаться на детях. В результате через десятилетия срез общества будет, видимо, другим.
– А как же ваши сын и дочь учились, если они не вставали в школу?
– Уроки ребята делали всегда, и, кстати, оба были круглыми отличниками. Нечто подобное повторяется сегодня и с моими внуками. Вопрос не в том, чтобы послушно отсидеть на всех занятиях с пустыми глазами, гораздо важнее, как ребенок вообще относится к познанию мира и жизни, – а вот это зависит от взрослых – от семьи и учителей. Нам повезло: в школе, где учится мой внук, сумели привить ему интерес и к учебе, и к школьной среде – он просто рвется туда. Это самая обычная городская бесплатная школа по лучшему советскому образцу. Туда не приезжают звезды, чтобы выступить на школьных вечерах. Родители сами пишут сценарий спектакля, дети его репетируют, под руководством взрослых шьют костюмы, строят декорации. Родители, бабушки и дедушки приезжают на вечер, снимают на камеры, волнуются, аплодируют. А потом ребята ездят со спектаклем “на гастроли” по окрестным школам. Подобные праздники замечательны! Если это сохранить, есть надежда на человеческое лицо будущего общества.
– А как, по-вашему, бывают ли идеальные семьи? И какую функцию в таком союзе должен выполнять каждый: муж и жена?
– Идеального в мире ничего не бывает. Кумиры всей планеты, идолы, которые с дальнего расстояния кажутся нам счастливчиками, избранниками судьбы, на самом деле тоже люди, и среди них мало счастливых. Бриджит Бардо когда-то сказала: “Нет кумиров для их горничных”. И это так. Домашние видят то, чего не может видеть публика. Существует реальная жизнь – она не бывает совершенной. Я не встречала идеальных пар. Думаю, это, в принципе, невозможно, как невозможна идеальная среда: в физике ее принято считать условной. По-моему, показателем семейной жизни, которую мы определяем словом “удалась” или “не удалась”, служит стремление человека в дом или прочь из дома. И, может быть, самое главное – это, глядя на своего избранника, ответить себе на вопрос: хочу ли я, чтобы мои дети были на нее (на него) похожи, чтобы у них был этот характер, эти привычки, эти глаза и руки.
Если засомневались – в брак лучше не вступать, он не будет счастливым. Следующая ступенька в “удачном” браке – хочется ли тебе “располовинить” жизнь? Я часто ловлю себя на мысли, что мне одной ничто не интересно: прочитать книгу, пойти в кино или театр, отправиться в путешествие. Все имеет смысл только тогда, когда можно “переживать” это вместе. Если книга мне нравится – я тороплюсь купить еще три экземпляра и раздать их сыну, дочери, мужу, чтобы все читали одновременно. По мне, это и есть семья. В противном случае союз – всего лишь совместное проживание, общие банковские счета или, по-советски, жировки на жилплощадь – что угодно, только не желание жить общей жизнью.
– Сразу вспомнилась хорошая пословица: “Русский человек без родни не живет”. А между тем нынче эту истину относят к признакам прошлого: “Это когда было…”. И все же семья должна быть большой: бабушка, дедушка, родители, дети. То самое “родовое гнездо”, пусть и видоизмененное в зависимости от времени.
– Разумеется, жилище – это не Дом. Для меня Дом – это детские рисунки и первые записки, написанные печатными буквами, засушенные цветы, сундук, шкатулка, выцветший кусок ткани от маминого платья. Я обожаю старину, безмерно люблю блошиные рынки, потому что там все освещено жизнью поколений. Недавно по делу заехала на несколько минут на блошиный рынок, что на Тишинке, и осталась там на много часов – не могла оторваться. Порой говорю мужу: “Я так устала снимать исторические фильмы – такие, как “Московская сага”, “Тяжелый песок”, я устала искать платья, шляпы, сумки, машины, камуфлировать вывески, кондиционеры на окнах… Так хочется снимать современность: вышел на улицу и снимаешь”. Но все это ровно до момента, пока я не попадаю на блошиный рынок или в антикварный салон. Потому что здесь мечты о современности летят в тартарары! Обаяние старины захватывает меня целиком! Я трепещу, когда вижу крепдешиновые платья с плечиками, с крылышками, жалкие бусинки в уши, которые носили женщины после войны. И уже представляю себе, какие этим нарядам соответствуют прически, как должны быть накрашены губы, – я много этим занималась, готовясь к фильмам. Дело, естественно, не только в том, что прошлое дает “эстетические подпорки”, имеет особый аромат, но и в том, что историческое произведение становится как бы продолжением чужой ушедшей жизни. Меня греет мысль, что наши усилия не дают ей кануть в Лету.
– Знание собственных корней нам всегда очень важно, хотя сегодня очевидна печальная тенденция: родителей дедушки уже вспомнить не могут, даже по имени.
– Думаю, вы правы, люди стали к этому равнодушны. Однако, я уверена, не все. Мой сын раскопал по линии своего прадеда пять поколений вглубь. Его это безумно волновало. Моя мама родилась в Петербурге. Известны улица, дом, квартира. Дети сами, без моего наущения, поехали туда, перезнакомились со всеми, кто там ныне живет, сняли квартиру на фото- и видеопленку. Конечно, бабушка для них много значила в жизни, но их вообще интересует прошлое. В нашей семье женщины носят фамилию Виолина, а мужчины – Барщевский. Выйдя замуж, я сохранила девичью фамилию. Первым родился сын – он Барщевский по фамилии мужа. А когда я ждала второго ребенка, умер мой отец, и я оставалась последней Виолиной в роду. Муж предложил дать ребенку мою фамилию. Родилась девочка – все вокруг стали нас отговорить: “Что за глупость – дети с разными фамилиями! Все равно она выйдет замуж и поменяет ее”. Замуж дочь вышла рано, но фамилию – сохранила, собирается также передать ее дальше. Так и тянется нить сквозь годы…
Наши взрослые дети вместе с нами работали на картинах “Московская сага” по роману Василия Аксенова и “Тяжелый песок” по роману Анатолия Рыбакова. Но если на “Московской саге” сын был генеральным продюсером, то на “Тяжелом песке” он уже режиссер-постановщик, а дочь – креативный продюсер. Работа над историческим материалом требует от них глубокого понимания эпохи: манеры людей держаться, их образа мыслей, их причесок, костюмов, интерьеров. И дети не жалеют на это сил. Потому что есть чувство, что они участвуют в процессе сохранения связи между поколениями. Я думаю, каждому хочется верить, что его единственная жизнь – лишь звено в неразрывной цепи.
Беседу вела Анна Самусенко