Содержание Журнальный зал

Владимир САЛИМОН

Кто ты есть?

Стихи

Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2007


* * *

Поначалу может показаться,
будто в самом деле ночь темна,
но не стану темноты бояться,
пробудившись в полночь ото сна.

Если страшно станет, стисну зубы
и губу до крови закушу,
на фабрично-заводские трубы
недреманным оком погляжу.

Кто страдает от нехватки денег,
стука ставень, скрипа половиц —
безусловно, этот неврастеник
родился в одной из двух столиц.


* * *

Лучше не закупоривать крепко
окна, двери, фортки и фрамуги,
хорошо, когда б была зацепка
где-нибудь в Рязани иль Калуге.

Чтоб жила зазноба не в столице,
а в забытом Богом захолустье,
чтобы к ней под утро завалиться
щи хлебать, найти дитя в капусте.

Кто ты есть? — задаст вопрос ребенок,
тыча в меня пальчиком однажды.
Кое-как продрав глаза спросонок,
усмехнусь я и умру от жажды.


* * *

В такую пору легче легкого
по недосмотру домочадцев,
когда десятка ты не робкого,
за тридевять земель умчаться.

По осени в уездном городе
чуть свет свежо и пахнет мятой,
и красна девица на холоде
призывно машет мне лопатой.
Косою машет мне безносая
из-за кладбищенской ограды:
в столь ранний час простоволосая,
без грима — туши и помады.


* * *

Им отольются наши слезки.
А может быть, и выйдут боком
смертельно бледные березки
в овражке узком и глубоком.

Военным кинохроникером
запечатленные навеки,
предстанут перед нашим взором
окрестные леса и реки.

Как будто ни на что другое
земля родная не годится,
пригодна быть лишь полем боя,
где будет кровь ручьями литься.


* * *

В морозной дымке крест соборный
завидев, сразу не поймешь,
быть может, попросту моторный
аэроплан на крест похож.

В иллюминатор краем глаза,
от страха проглотив язык,
гляжу, и страшная гримаса
порой мой искажает лик.

У пассажиров от волненья
сердца стучат наперебой,
но звуки ангельского пенья
слышны сквозь двигателя вой.


* * *

По кончикам кошачьих ушек
понять, откуда ветер дует,
хотя таких, как я, пьянчужек
погода не интересует.

Имея склонность к разговорам
метафизического свойства,
я, глядя вдаль печальным взором,
испытываю беспокойство.

Меня охватывает трепет.
Страх божий мной овладевает.
Малец из снега бабу лепит
и с наслажденьем разбивает.


* * *

На чисто символическом — все движется —
противоборстве двух начал,
и занавеска на окне колышется,
и пляшет на волнах причал.

Лишь в сумерках, когда никто решительно
добра от зла не отличит,
накал борьбы спадает незначительно
и дождь по крыше не стучит.

Угрюмые, как будто второгодники,
которых молодость прошла,
Святые ввечеру глядят угодники
на нас из дальнего угла.

* * *

Тяжкие удары слышу я,
будто бы железная дорога
рвется на просторы бытия
в двух шагах от нашего порога.

Ветер поднимает в небо пыль.
Снег кружится над сухой осокой.
И моста опора, как костыль,
посреди реки торчит глубокой.

Я не сразу понял, что в груди
сердце может так тревожно биться,
словно показалась впереди
за песчаной отмелью граница.


* * *

В ожиданьи прибытия поезда
время есть лишний раз убедиться,
сколь пахуча подчас и забориста
в привокзальном буфете водица.

Небольшое число посетителей
возле стойки просительно жмется,
слышу я , как их злобных гонителей
шаг печатный вдали раздается.

Перетянутые портупеями
вижу я мускулистые торсы.
Словно старого парка аллеями
маршируют во мраке матросы.

 

* * *

На протяжении тысячи лет,
как от далекой звезды,
так со столба освещения свет
льется на нас без нужды.

Необходимости нет никакой
в том, чтобы видела ты
сад обнажившийся, полунагой,
вмерзшие в глину цветы.


* * *

Краеугольный камень обнажился.
И я увидел, что, по сути дела,
давным-давно в труху он превратился,
он раскрошился, как кусочек мела.

И я себе представил мирозданье,
что держится на честном слове только,
стрекозьих крыл над речкой трепетанье,
там где вот-вот моста начнется стройка.

Размах широкий пойменного луга,
и у кузнечика сердцебиенье
столь частое, должно быть, от испуга,
в густой траве столь горестное пенье.


* * *

Накануне воздух мутен стал,
будто пепел по ветру развеяли,
будто летописец не соврал —
нашими костьми поля усеяли.

Выпадет однажды черный снег,
что не будет преувеличением.
И вокруг посмотрит человек
с отвращеньем, а не с огорчением.


* * *

Среда кислотно-щелочная.
Труба фабрично-заводская
торчит, как будто перископ,
Россия не дремала чтоб.

Она меж тем спокойно дремлет.
И я спросонья вижу, как
вконец ослабший ветер треплет
немало претерпевший флаг.


* * *

Прямые потомки охотников и рыболовов
пишут картины и сочиняют стихи,
и это простительно, если природа сурова:
ветрено, снежно, не видно ни зги.

И наледь, покрывшая за ночь оконные стекла,
вешнему солнцу не растопить никогда,
красивая бабочка за зиму сникла, поблекла,
если померкла ее красота.


* * *

Голая правда – и ничего
более, будто бы кожа да кости —
нет ни кола ни двора своего,
можно в отчаяньи лопнуть от злости.

Но, приглядевшись внимательней чуть,
видишь вкруг дома в сугробах глубоких
собственноручно проделанный путь
поутру парой существ одиноких.


* * *

Легкий, как клочок бумаги писчей,
промелькнет внезапно мотылек,
тот, что вкусной и здоровой пищей
ради всякой дряни пренебрег.

Этого достаточно с лихвою,
чтоб назавтра наших мертвяков
подышать осеннею порою
мы повынимали из шкафов.

Более всего меня пугает
под забором брошенный тулуп,
потому что он напоминает
бедного поэта хладный труп.


* * *

Никому не известно доподлинно,
даже лучшему ученику,
даже членам масонского ордена,
почему я уснуть не могу.

Звезд особое расположение
в час полуночный сводит с ума?
Бесконечная, на протяжении
чуть не круглого года, зима?

Месяц вышел, как в детской считалочке,
из тумана и скрылся опять.
Ноги свесив, сижу я на лавочке.
Как наскучит, улягусь в кровать.


* * *

Что-то приключилось с моим голосом,
будто стал он тише и ровней,
будто стал клониться в поле колосом
раз за разом разве что сильней.
Хочется окликнуть мне любимую,
но из уст ползет змеиный шип,
отвести судьбу неумолимую,
но колесный только слышен скрип.

Кажется, что двери закрываются
и летит вразвалочку вагон.
В сумерках слова мои сливаются
в непомерно долгий-долгий стон.


* * *

Ангел мой в ворота постучится
и взойдет неспешно на крыльцо,
и чудесным светом озарится
неизменно бледное лицо.

Птица встрепенется, хрустнет ветка.
В доме среди ночи свет зажгут,
думая, что поутру соседка
их пришла позвать с собой на пруд.

Дети успокоятся не скоро.
Взрослые улягутся в кровать.
Только отголоски разговора
долго будут в воздухе витать.


* * *

Язык не отсох у того, кто солгал,
и руки не отвалились
у тех, кто навскидку оружие брал,
чему мы слегка удивились.

Но были решительно изумлены
полуденным солнечным блеском,
полуночным тусклым сияньем луны
над узеньким перелеском.
Следующий материал

РЕДКАЯ ЗЕМЛЯ Читая последний роман Василия Аксенова “Редкие земли”, я уже почти придумал название для своего опуса – эврика! – “Редкий элемент”, а дописав статью до конца, понял, что Аксенов...