Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2007
Презентация книги Даниэля Бирнбаума “Хронология”, которая состоялась в клубе “Сине-Фантом” перед самым открытием Второй Московской биеннале современного искусства, стала ее многообещающим и “ударным” началом.
В книге Бирнбаума биеннале обрела столь необходимую ей теоретическую платформу, обладая которой, русское актуальное искусство может смело соотносить себя с мировым, лучше понимая и его, и себя. И не только потому, что западный видеоарт, которому, собственно, и посвящена книга, до сих пор был почти неизвестен в России. Но и потому, что вопросы, рассматриваемые автором, сложнее и интереснее тех, которыми сегодня чаще всего задаются художники и кураторы, работающие с этим жанром.
Так, современный видеоарт становится все более политизированным, а тема нынешней биеннале “Геополитика. Рынки. Амнезия. ПРИМЕЧАНИЯ” красноречиво указывает на ситуацию, в которой сегодня оказалось искусство. “В наши дни современное искусство, как и гуманитарная культура в целом, утрачивают свою идеологическую функцию. Именно поэтому мы говорим лишь о примечаниях, заметках, которые искусство способно оставлять на полях макроэкономических битв, о принципиальной важности комментирования художником тех высказываний, которые делаются на языке Капитала и Большой политики” (предисловие к основному проекту биеннале). И никто не станет спорить с кураторами форума и утверждать, что комментарии стоящего на позициях гуманизма и обращенного к человеку искусства не важны в современном Экономическом мире. Но ведь они не самоценны и определяются языком Капитала и Большой политики – тех сфер, которые так же сильно довлеют над искусством, как и над всем остальным. Поэтому поиски идентичности и вопросы самоидентификации (важной самой по себе) приобретают большее значение, чем замечания об ответственности в геополитике или напоминания о необходимости толерантности в обществе.
“Кто я сегодня?” – главный вопрос книги Даниэля Бирнбаума. И ответ автор дает “не столь обобщающий”, как в трактатах, предлагающих новые теории субъекта, но “более конкретный и точный”. Впрочем, стоит оговориться, не всегда более понятный, несмотря на конкретизацию и многочисленность определений автора. Не всегда понятный из-за своей сложности, конечно. Множество мыслителей, философов и художников “сломало головы”, пытаясь объяснить, что такое субъект. И однозначно определить это, без сомнения, невозможно. Человек-субъект многослоен и изменчив. Поэтому и ответ на вопрос “Кто я?” будет варьироваться от одного произведения к другому, как замечает Даниэль Бирнбаум. И, как заметят многие, не только “будет”, но и “должен”. Почему? “Да потому что “я” не тот же самый, когда дышу атмосферой полного безразличия у Доменик Гонсалес-Фёрстер, когда теряюсь в непостижимых катакомбах прошлого у Эйя-Лиизы Ахтила, когда пытаюсь оценить трансцендентальные синкопы Стена Дугласа, когда совершаю полиритмическую прогулку по электрической земле Дуга Айткена или вхожу в светящуюся симультанность Тобиаса Рехбергера. В конечном счете каждое произведение требует своих собственных концептов и своей собственной теории… От произведения к произведению, от конфигурации к конфигурации, я являюсь – “я” является – другим. Иногда “я” не одно, а много” (Бирнбаум).
Перечисляя разные ипостаси субъекта, раскрываемые различными художниками, автор сразу же обрисовывает круг своих интересов и метко представляет читателю героев своей книги. Его работа, действительно, не сочинение по теории видеоарта. Это эссе, поднимающееся на философский уровень осмысления извечно актуального вопроса. “Кто я сегодня?” – этот вопрос, по представлению Даниэля Бирнбаума, должен звучать именно так. И временное указание здесь особенно важно. “Ведь генеалогия – это всегда еще и хронология”, – подчеркивает автор книги. Сознание осознает себя и мир только во времени, да и любой язык обязательно привязывает мысль ко времени. Все это прямо зависит от особенностей сознания, которое делит временной поток на прошлое, настоящее и будущее. И ни один человеческий разум не может свободно представить себе, что то, что есть, – вечно Настоящее, которое если на что-то и дробится, то только в ориентации человека. Определить себя в вечном Настоящем или только в настоящем традиционной человеческой временной классификации (так мы понимаем исходное “сегодня” в главном вопросе), пожалуй, жизненно важно для любого человека. И произведения искусства тех художников, к которым обращается Даниэль Бирнбаум, способны в этом помочь.
Художники не просто ищут ответы на главный вопрос, но стараются представить разум во всей его сложности, определить границы восприятия и – шире – сознания. Их нестандартные, странные, порой труднопереносимые работы помогают сознанию лучше понять свои возможности. “На написание этого очерка меня вдохновила оптимистическая идея, что сильные переживания, связанные с этими произведениями искусства, можно описать и – по крайней мере, до некоторой степени – проанализировать как различные случаи становления субъектом” (выделено мной. – А.С.). В этой характеристике автора заключена существенная похвала художнику и его работе – похвала, с которой мало что может сравниться.
Единственное, что объединяет эти произведения, – то, что они затрагивают человеческое чувство темпоральности: присущее человеку понимание вещей во времени и себя самого как временного существа. Авторы этих работ дают необычные и самые интересные ответы на вопросы о времени и пространстве в обществе, где эти понятия стремительно подвергаются пересмотру. Кстати сказать, пересмотр этих понятий – отнюдь не привилегия активно мыслящей Европы. Он составляет основу интеллектуальных поисков и российской художественной общественности. Эссе затрагивает “нерв” поисков думающих людей и вносит новую информацию – корректирующую, направляющую – в то, что интересно сегодня и русской интеллигенции.
Российский видеоарт, естественно, будет вдохновлен статусом и оценкой, присвоенными автором “Хронологии” произведениям современного мирового видеоарта. Даниэль Бирнбаум придает произведениям видеоискусства необычайно глубокое, фундаментальное обоснование и выводит их на новый уровень восприятия.
Что и говорить, воспринимать эти работы совсем не просто. На первый взгляд (презентацию книги сопровождал показ произведений нескольких художников), они кажутся бессюжетной (в традиционном понимании), нудной, а порой и вовсе непонятной игрой. Читая о них в книге Даниэля Бирнбаума, думаешь, что автор слишком уж преувеличил их достоинства. Но чем больше следишь за ходом его мысли, тем явственнее становится: эти произведения многозначно и многообещающе экспериментальны. Понимаешь, что для того, чтобы их оценить, тебе попросту не хватает знаний. Работы переполнены смыслами, которые нужно только успевать считывать. Произведения представляются полем для игр изощренных умов. И задача автора – доступно истолковать эти игры другим.
Нет, конечно, сила его убеждения велика, но все же Даниэль Бирнбаум не навязывает свою точку зрения – он предлагает изменить взгляд на сами новаторские работы. Увлеченный ими, он передает это впечатление и другим. Недаром, объясняя свою позицию, утверждает: “Чтобы по достоинству оценить искусство прошлых веков – скажем, барочные аллегории или ренессансные религиозные мотивы, – требуется неимоверное количество знаний; отчего же современное искусство должно быть иным? Наиболее сложные инсталляции Дугласа можно, конечно, понять и на “лобовом” уровне, но для зрителя, который захочет проникнуть глубже, эти работы приобретают куда большее значение. Дуглас отнюдь не затемняет смысл намеренно: его тексты, равно как и визуальные работы, кристально ясны. Просто подчас они настолько многослойны, что идеальный зритель – тот, кто способен охватить все задействованные параметры, – едва ли вообще существует”.
Уравнивая работы современного актуального искусства с произведениями, признанными классикой, Бирнбаум заставляет пересмотреть отношение к первым. После книги видеоработы, те, что выступают примерами в его тексте, хочется посмотреть. Если же уже видел, начинаешь лучше их понимать. В этом смысле подход Даниэля Бирнбаума к современному искусству является “образцовым”. Однако Бирнбаум, возможно, преувеличивает достоинства современного видеоарта. Недаром эта книга вызвала так много споров и дискуссий в Европе, где была названа “лучшей арт-книгой года” (Х.-У. Орбист) и в то же время “самой дискутируемой публикацией”. Тем не менее такая спорная “точка зрения” очень продуктивна: она безоговорочно завоевывает симпатии и формирует “верный” взгляд на современное искусство.
Произведения Эйя-Лиизы Ахтила, Доменик Гонсалес-Фёрстер, Дуга Айткена, Стена Дугласа и Тобиаса Рехбергера, Даррена Алмонда, Дэна Грэхема и многих других художников выступают отправной точкой размышлений автора книги. Критик детально анализирует их работы, порой даже слишком критически оценивая идею художника. Все представления о времени, свойственные этим деятелям искусства, их хронологии он разделяет и сплетает в одну свою собственную “Хронологию”. В его взгляде на время доминируют понятия “темпоральной полифонии” и расщепленности человеческого сознания. Он постоянно говорит о множественности, и ближе других ему оказывается борхесовская метафора времени – “сад расходящихся тропок”.
Вечное Настоящее – время, которое, по общепринятым представлениям, “бежит”, “течет” или “тянется”, – на самом деле не имеет образа. Но сознание постоянно стремится создать “образ-время”. Так появляются знаменитые метафоры: “поток”, “линия”, “круг”, “конус”, “сеть”, “кристалл”, “складка”, “лабиринт”. Лабиринт, корневая система, комета с ярким хвостом – все это как нельзя лучше подходит для описания сложной структуры человеческого сознания и его восприятия времени. То, что сознание политрекинговое, ни у кого не вызывает сомнений. Ведь даже память – одна из показательных составляющих сознания – представляет собой многоканальное устройство, “в котором одновременно действуют и показывают сразу несколько программ”. Сознание напоминает матрешку, поскольку “я” всегда пребывает в разных временных пластах, не только в прошлом, настоящем и будущем, но и в их разновидностях (человек одновременно что-то помнит, что-то воспринимает, а что-то предвосхищает). “Темпоральная полифония” является психическим состоянием, в котором все люди постоянно живут, то есть попросту нормальным состоянием. И удивительно то, что человеческое сознание удерживает все эти “дорожки” в положении гармонии, контролируя их, так что человек сам этого может вовсе и не понимать.
Правда, здесь следует сделать одно существенное замечание. Мысль Даниэля Бирнбаума о расщепленности сознания напрямую связана с понятием нелинейного мышления. Но, сколько бы художники сегодня ни предлагали разрозненные, смоделированные по принципу “клипа”, тексты и произведения других видов искусства, казалось бы, отражающие структуру сознания, человек все же воспринимает последовательное изложение и восприятие легче. Слишком агрессивное расщепление вызывает лишь отторжение. Это само по себе наводит на мысль, что у разделенного восприятия есть свои границы. Ведь если множество потоков сознания живут своей собственной жизнью, а объединяющая сила “я” не действует, то речь явно идет, как замечает сам Бирнбаум, “о серьезной поломке психического аппарата как целого”. То есть о безумии.
Определить границы человеческой способности нелинейно мыслить, провоцируя и оказывая давление на зрителя, пытаются едва ли не все современные художники. Они исследуют перцептуальные, повествовательные и поэтические возможности, которые, естественно, расширяются за счет новых технологий коммуникации. Художники апеллируют к скорости, как Дуг Айткен, или к одновременному пребыванию в разных точках планеты, как Тобиас Рехбергер. Дуг Айткен стремится преодолеть линейную модель темпоральности, вначале обозначая ее предел (прикрепляя камеру к транспортному средству, движущемуся с максимальной скоростью), позже представляя развитую систему потоков и пульсаций (жизни, времени), сосуществующих одновременно. Последнее устремление художника лучше всего отражает его работа “Электрическая земля” (вместе с тем одна из лучших работ, продемонстрированных на презентации в качестве иллюстрации книги).
Одинокий человек, которого художник вообразил как “последнего человека” на свете, движется по земле (урбанистический пейзаж), насквозь пронизанной электричеством. Человек, ощущая ритмы автоматизированной среды и копируя ее движения, движется словно бы в танце. Этот танец в соответствии с изменяющимися ритмами окружения все больше напоминает предсмертные конвульсии. Герой “Электрической земли” вбирает в себя множество движений и ощущений времени, так что больше его уже нельзя определить единственным числом. Герой Дуга Айткена – это человек, в котором живет сразу много “я”, а разделенность сознания на несколько “дорожек”, усиливающаяся новыми технологиями и медиа-ресурсами, по мысли художника, приводит к пароксизму, поломке и кризису.
О поломке, варианте психического распада, говорит и Эйя-Лииза Ахтила, художница из Финляндии. Ее работу “Служба утешения”, думается, невозможно понять с первого раза. Она требует максимальной концентрации внимания и достаточных знаний (более или менее ясной эта работа становится только после объяснений Даниэля Бирнбаума). Художница изображает расстройство нормального осознания времени, она “путешествует через лабиринт прошлого и исследует разум как машину памяти”. Эйя-Лииза Ахтила в своих работах чередует вымысел и документ, воспоминания и фантазии и представляет некую нарезку из кусков настоящего и прошлого, объяснить которую можно лишь с позиций некоего личного переживания. То, что в представлении художницы остается место надежде, высветляет ее произведения, в общем, скорее скорбные и использующие тяжелые человеческие переживания.
Работая со временем, художники увлекают им зрителей. Они являют время, которое “болит” и в котором ничего не происходит (такое замедленное, ощутимое, “углубленное переживание времени” характерно для англичанина Даррена Алмонда и француженки Доминик Гонсалес-Фёрстер), или временной монтаж, где монтажные стыки суть еще и стыки между разными онтологиями, а не только часовыми поясами (так работают американец Пьер Хьюгхе и немец Тобиас Рехбергер). Какую бы реакцию (приятия или неприятия) это ни вызывало, зритель вынужден признать те удивительные находки художника, которые способны изменить традиционный взгляд на возможности человека. Не может оставить воспринимающего равнодушным инсталляция Тобиаса Рехбергера “7 уголков мира”, в которой действуют сто одиннадцать ламп, размещенных в замкнутом пространстве, но зависящих от изменений светового дня в разных городах планеты. Зритель, расхаживая между лампами, действительно, перемещается из одного часового пояса в другой. Ключевым понятием в этой работе становится понятие “синхронность”.
Синхронность актов и пребывание сразу в нескольких пространственных точках, которые сегодня человеку предлагают телевидение, Интернет и в целом медиа-искусство, напрямую связаны с развитием новых технологий. Но появление новых средств и обращение к зрителю через медиа – лишь одна из форм работы художника. Правда, такой медиа-арт сейчас часто заменяет собственно видеоарт – зону поисков и экспериментов. Даниэль Бирнбаум видит среди представителей обоих направлений прежде всего художников. И для него неважно, с помощью чего, устаревшего оборудования или новой техники, они достигают эффекта и, экспериментируя, предлагают новый взгляд на мир.
Произведения видеоарта, существующие на грани кино и изобразительного искусства, являют собой эксперименты как с одним, так и с другим. Видеоработы Даниэль Бирнбаум называет “расширенным кино”, поскольку они способны “задавать кинематографу вопросы, которые тот не в состоянии задать себе сам”, и ищут “новые, более богатые модели повествования”. Использование нескольких видеопроекций позволяет художнику создавать сжатые и “многослойные” образы. К этому стоит добавить работу с выставочным пространством, дающую дополнительные возможности, и мало с чем сопоставимую интерактивность. Все эти особенности помогают видеоарту обращаться к любой форме сознания (будь то коллективная или индивидуалистская) и задавать ему сложные, насущные вопросы.
Видеоработы художников часто доказывают, что новые формы субъективности возникают в результате воздействия технических средств. Так, автор проекта заключает зрителя в замкнутое пространство с множеством камер и экранов и заставляет видеть себя, смотрящего на себя же сейчас и пятнадцать секунд назад. Странно, но подобные перформансы оставляют неприятный осадок и в то же время вызывают живой интерес. Своей неизвестностью они пугают, а став ясными, начинают нравиться.
Такой эффект производит все, что связано с будущим. Поэтому редко кто заглядывает в него. Художники задают вопрос: “Кто я сегодня?”, но не спрашивают: “Кто грядет завтра?”. Тех, кто пытается предвосхитить завтрашний день, жалуется Даниэль Бирнбаум, очень мало. Они не пытаются увидеть новую жизнь, а нас скорее всего ожидает совершенно новая разновидность жизни старой.
г. Сургут