Рассказы
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2007
Лев Николаевич и его дети
Лев Николаевич вышел на крыльцо, глубоко вздохнул, постоял, принюхиваясь, и медленно сошел по ступеням. Ступени уважительно заскрипели. День сегодня обещал быть прекрасным. Софья Андреевна с детьми уехала на крестины, каких-нибудь докучливых гостей не намечалось. Лев Николаевич сложил губы трубочкой и весело засвистал, стараясь слить свой голос с голосами утренних птиц. Птицы примолкли, заслушавшись. “Как славно, как хорошо сегодня, как будто непременно должно у меня в душе свершиться что-то важное, что-то ей необходимое. И мыслям хочется простора, пойду в поле, поваляюсь на траве”. Лев Николаевич снял домашние туфли и пошел босиком прочь со двора. В поле он лег на траву и закрыл глаза. “Вот трава, – подумалось ему. – Трава и скошенная хорошо пахнет, и жженая, и прелая, только из-под снегу – тоже хорошо пахнет. Чего не скажешь о человеке”. Он удобнее устроился на боку и взял в рот травинку. Вкус травинки понравился Льву Николаевичу. Было в нем что-то простое и правдивое.
“Вот бы люди ели траву… До чего проще было бы жить и думать. Что ж, подумаю о романе. Давно его пора бы кончить, затянулось дело. Линия Левина совсем ясна, а вот со Вронским…”
Солнце начинало припекать, нежно и осторожно. Все вокруг Льва Николаевича цвело, стрекотало и пело, пело и светилось. Всё лезло целоваться. Травинки щекотали пятки, жуки подползали поближе, червяки высовывались из земли, бабочки кокетливо мельтешили перед глазами.
Льву Николаевичу показалось, что со стороны леса к нему приближается фигура. Против солнца рассмотреть ее не получалось, Лев приподнялся на локте и, вглядываясь, стал ждать. К нему шла темненькая, полноватая женщина. “Хороша…”, – сразу заметил Лев Николаевич и заметил тоже, что в осанке и во всей ее фигуре чувствуется печаль.
Женщина встала перед ним, опустив глаза. Лев Николаевич хорошенько ее разглядел. На Машу Гартунг похожа, эти фамильные пушкинские кудри… Да это же Анна!
– Анна, ты?
– Я, Лев Николаевич.
– Очень рад. О тебе только и думаю с утра. Ну садись же, тут так хорошо, так чудесно пахнет травой. Славное выдалось лето. – Лев Николаевич посмотрел вдаль. – Так хочется чувствовать всею душою, любить, жить…. И комаров как будто нет. Ты грустна? Отчего?
– Это дурно – вот так нарушать ваш покой, но ничего не могу поделать с собою. Все думаю… Думаю… Мне все хочется плакать, спать не могу, измучили меня мысли. Нынче было совсем тяжело. Вот, не сдержалась, пришла к вам… – Анна энергично сжала маленькие руки в замок. Камешек на перстне поймал солнечный луч и сверкнул.
– О чем же ты все думаешь? – Льву Николаевичу показалось, что он знает, о чем она думает, но он не подал виду.
– Я боюсь чего-то. Я как будто предчувствую… Вы… Ах, как же трудно это сказать! Как трудно! – Ей стало жарко, она стянула кружевную косынку с головы, позволив солнцу наброситься на ее курчавую черную голову. Лев залюбовался естественностью и свободой ее жеста и подумал о том, что в ней нет и капли той жеманности, которая так свойственна светским дамам ее круга, которые, с их ужимками и искусственными волосами способны вызвать одну только печальную улыбку, которая… Тут мысль куда-то уплыла… Фигура печальной Анны все больше захватывала его, прогоняя все выводы.
– Говори, Аня, между нами не должно быть секретов!
Да, он знал, о чем она будет просить его. О своем женском счастии. О том, чтобы Алексей Александрович дал все-таки развод и оставил ей Сережу. Но это невозможно. Это нехорошо для серьезного романа. Это убьет весь замысел. Лев Николаевич уже обдумывал, что скажет ей в ответ.
Анна нервно повела плечами и кружевным платочком смахнула маленькую горькую слезу. Во всей позе этой женщины были мягкость и смирение просящей, но в энергических руках таилась и дрожала надежда.
– Я виновата. Я гадкая, я преступная женщина, конечно, но ведь не настолько, чтобы… чтобы… – Анна подняла голову и взглянула на него.
Полные слез черные глаза встретились с глубоко посаженными, мудрыми глазами Льва Николаевича.
– Не убивайте меня, пожалуйста…
Он выдержал этот взгляд. Большое сердце его сжалось, а в голове что-то на миг спуталось. Он любил и знал Анну, как собственного ребенка, и теперь он не мог взять в толк, откуда ей известны самые тайные его мысли, еще не написанный конец романа.
– Анна, успокойся, милая, и скажи мне, скажи, с чего ты взяла это?
– Я знаю. Я чувствую. Эти жуткие сны… К тому же лошадь…
– Какая лошадь, Анна? – Лев Николаевич притворялся. Он прекрасно знал, какая лошадь.
– Лошадь, которой Вронский сломал хребет на скачках. Бедная, загнанная лошадь. Умная. Разве вы не хотели намекнуть? – Руки Анны задрожали сильнее, она, опустив ресницы, принялась смотреть на них, словно хотела взглядом унять дрожь. Лев Николаевич молча, рассеянно глядя сквозь Анну, пощипывал свою еще не седую бороду. Анна заговорила быстро, испуганно.
– Я только не знаю, как это будет. Прошу вас, умоляю, скажите мне… Скажите мне, как вы хотите это сделать? Что это будет?
– Это будет поезд, Аня.
Каренина закрыла лицо ладонями, не в силах сдерживать рыдания.
– Нет, такого я не предполагала… Поезд. Ну конечно. Мы с ним там впервые увиделись… Это…
Лев Николаевич спокойно раскрыл объятия, и Анна уронила голову ему на грудь.
– Ах, простите меня, но я не могу… не могу этого вынести… Я не хочу умирать…
– Понимаю… – Лев Николаевич взглянул на солнце, потом на свежий зеленый луг, на лес, на кузнечика, раскачивающего своим тяжелым тельцем травинку. – Да, жизнь – это величайшее благо и величайшее мучение, которое есть долг. Долг перед всем человечеством. Ты не просто погибнешь, Анна, ты заставишь задуматься тысячи таких же, как ты, женщин, возможно, ты нравственно, духовно их спасешь, сохранишь семьи…Ты, верно, не осознаешь даже, какая важная и ответственная тебе выпала роль. Ведь жизнь… это…
– Довольно, умоляю вас… Я вот что скажу вам. Мне не нужен уже Вронский, я устала, я хочу домой, к сыну… Я даже мужа стерплю, с его ушами… Только сохраните мне жизнь. Пусть эта лошадь умрет вместо меня, пусть я струшу и сбегу, пусть болтают сплетники, и пускай все, все перестанут уважать меня, только…
Лев Николаевич нахмурился, ему было досадно и очень жаль ее. Он строго взглянул на нее: “Господи, как хороша. Как хороша. Неужели это я ее создал? И как ведь приходится теперь мучиться ей и мне”.
– Успокойся, Анна. Успокойся и ступай. Я подумаю, что можно сделать. Ну все, ступай же, ступай…
Анна медленно поднялась и, не отряхнув платья, побрела прочь, и вся ее фигура со спины была жалкой.
Лев Николаевич тоже поднялся и задумчиво направился в дом. Домашние, к счастью, пока не вернулись. Лев Николаевич вымыл руки, отобедал и заперся в кабинете.
“Какие же могут быть варианты? Хорошо, допустим, любовь Анны к Вронскому охладела, им стало пусто вместе (к тому все и идет), она кается и падает в ноги мужу. Но… гордая Анна, и вдруг такое поведение. Нет, не то. После всего, что случилось, жизнь с мужем немыслима. К примеру, в Анну страстно влюбляется Левин (ведь была уже его встреча с ней, и его очарование ею…). Но нет, мой Левин не таков, и его нежность к Кити… нет. Это никак не допустимо. Анна уходит в монастырь? Маловероятно, это так неестественно для нее… И потом, отношения ее к религии никак не ясны. И Сережа остается… Неудачная попытка самоубийства? А потом? Раскаяние Каренина и развод? Этого недостаточно, это слабый, тусклый финал!..”
Лев Николаевич утомился и стал смотреть в одну точку, подперев мощной рукою щеку, отчего правый ус его поднялся вверх, образовав волну.
Во дворе послышался топот копыт. Лев Николаевич улыбнулся, прислушиваясь к Сониным спокойным распоряжениям и веселым голосам Сережи и Тани.
Вдруг где-то вдали неприятно и резко дал гудок поезд. Протяжный и тоскливый, звук пронзил все посторонние шумы и надолго задержался в ушах Льва Николаевича.
“Нет, поезд – это удачно, очень удачно, Аня! Очень удачно”.
Он вдруг повеселел, облегченно вздохнул, встал с темного кожаного кресла и пошел к своей семье.
Новых сообщений нет
Пенелопа!
Четыре дня не пишешь. Что-то случилось.
1) Ты быстро-быстро влюбилась в другого.
2) Тебя изнуряет мысль: “А не влюбиться ли в другого?”
3) У тебя от тоски по мне начались провалы в памяти, и тебе кажется, что ты мне уже написала длинное, полное неприличных признаний, письмо.
4) Тебе хочется “просто помолчать” со мной. Это ведь признак настоящей, качественной любви – когда легко молчать вдвоем. Да?
5) У тебя отключили Интернет и телефон за неуплату.
6) Тебе лень.
А мне – нет. Поэтому читай. Я неплохо попал. Работенка адская! Хорошо одно – от этого напряжения время летит быстрее, чему я впервые в жизни рад. Пусть летит, только бы скорее пролетело. В офисе занимаюсь “недуманьем”, просто механически перевожу чужие слова. Вот те дневники В. я не перевожу – я в них живу. А тут только слова – плоские, без объема. И привязчивые, как скучные люди. Валовый продукт, Господи, валовый продукт. Квартирная хозяйка уговорила меня взять у нее котенка женского пола (как буду везти ее в поезде?). Шерсть какими-то торчками. Я назвал ее Скидка.
У моего босса маленькие глупенькие глазки, которые он строит секретарше. Босс сидит ко мне лицом, а она – за моей спиной, и поэтому иногда кажется, что он строит глазки мне. Еще он постоянно суетится, даже молчит суетливо. А перед обедом весело ойкает. Представляю, как, отмучив нас, приходит домой, а дома жена (катастрофическая женщина) крупным планом. Руки в боки. Содрогаюсь и хочу к тебе. Погода ничего. А знаешь, кстати, я тут подумал: почему Чехов так часто писал Книппер о погоде? Потому что не позволял себе ныть и жаловаться, и, когда ему было совсем плохо, когда он вспоминал, что скоро умрет, он писал ей про плохую погоду. Он не позволял себе роскоши страдать напрямую, он позволял это своим героям. Скучаю.
Целую… подробно. Если не ответишь сейчас же – начну биться головой о стену. Считаю до ста. Отвечай.
Тима, привет!
Как голова, не гудит?
Прости, что не отвечала, – были проблемы с электронкой. Тоже пыталась дозвониться и не дозвонилась. Бедный, я понимаю, как тебе мерзко заниматься этим всем коммерческим. Но ничего, всего месяц остался – немного, если относительно относиться ко времени.
Когда у Скидки родятся котята, мы назовем их Дебет и Кредит. В память о твоем доходном мероприятии.
У меня все по-старому. То есть все совсем по-новому. Я покрестилась. Из меркантильного интереса. Я вообще-то не хотела креститься, но мне теперь нравится заходить иногда в церковь, а некрещеным не рекомендуется. И, когда я захожу, мне делается страшно, что эти богомольные бабульки каким-то особым чувством почувствуют, что на мне “креста нет”, и погонят меня. А влюбленному человеку хочется, чтобы все вокруг было красиво, и даже хочется ставить свечки у икон. Когда после крещения я вышла в церковный дворик, была легкая пурга (это в октябре!), снег налетел со всех четырех сторон сразу. И весь растаял, пока я дошла до дома. Это знак. Снег как будто спешил мне на что-то намекнуть. Может быть, он хотел сказать, что людям не зря был прислан Бог в образе именно человеческом. Чтобы мы хотя бы одного человека полюбили по-настоящему, искренне. Ведь к нашим земным привязанностям столько всего примешивается. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
Целую.
Твоя Л.
Ладка, привет, ты что это? Совсем не похожие на тебя рассуждения… хм. И тон письма совершенно другой. Я даже тревожусь… Или просто настроение особенное? Загадками заговорила… Уж извиняй, я тебя люблю как тебя, а до Пречистой тебе далеко. Почему не пишешь мне, как себя чувствуешь, как занятия, как спишь по ночам?
Тима, мой хороший, привет!
Вчера у меня действительно необычное было настроение. Это разлука так действует, видимо. Давай лучше расскажу тебе про свой выходной. Проснулась почему-то рано, долго валялась и думала о нас. После завтрака читала, потом снова спала. Готовилась к занятиям. Потом снова читала. Я сейчас читаю Вудхауза – смешной. А ты читал его?
А кто такая эта твоя квартирная хозяйка, которая котенка подарила? Тебя разве не в гостинице поселили?
Я хотела написать тебе длинное письмо, но не терпится поскорей получить ответ. Пиши.
Целую тщательно.
Ладка!
С Вудхаузом удивляешь меня. Ты ведь, кажется, не любишь английский юмор? Видишь, а говорила, у нас мало общего.
К хозяйке ревнуешь, что ли? Мне мой временный начальник дал денег на отель, но я решил сэкономить, забрать их нам, а пожить у женщины, которую мне посоветовали. Я разве не писал тебе этого? Кажется, писал. Хозяйка – это поэма. У таких, как она дома невозможно ходить без обуви, всюду разбросано какое-то додревнее тряпье, новогодняя елка стоит до мая, зеркало украшено пыльными искусственными цветами, и среди всей этой красоты она ходит в шелковых коротеньких халатах, отороченных мехом, курит розовые дамские сигареты и накручивает волосы на мелкие деревянные палочки в количестве тысячи штук. Сначала я думал, что она актриса в отставке, оказалось – всю жизнь проработала массовиком-затейником. У меня изолированная комната, и вечерами я потихоньку перевожу те дневники В., о которых говорил тебе. Как только вернусь домой – займусь книгой вплотную. Недавно из издательства написали, сказали, что скучают и ждут моего приезда и кое-что уже для меня припасли. Жаль, слишком нематериально скучают. Сами вынуждают меня переводить еще и эти чертовы контракты.
Ну, покачто,
щекочу.
Тима, привет!
С хозяйкой тебе повезло, неряхи реже бывают занудами.
Не думай, что упомянула Вудхауза, чтобы понравиться тебе. Ты о нем не говорил со мной! А может, и говорил, но я забыла и так далее.
Вчера утром я шла в магазин через парк. Наблюдала за старой пони. Она медленно бродила вокруг деревьев и, роясь мордой в кленовых листьях, отыскивала остатки зеленой травы. Ее шерстка была покрыта инеем, и она не обратила на меня внимания.
Обнимаю твою трудолюбивую голову.
P.S. Я выбросила свой старый шелковый халат-кимоно. И целый день убиралась в комнате.
Ладка, привет!
Удивительно. Я думал, что скоро узнаю тебя уже до костного мозга. Даже боялся. Не люблю хорошо узнавать людей. Но я тебя, кажется, никогда не узнаю.
И еще ты очень здоровско написала про пони. Еще сильней захотелось домой. Считаю дни – осталось ровно 30. Обещай мне показать эту кобылку.
P.S. Не помню у тебя шелкового халата, ты что, скрывала его от меня? И ты совсем иначе пишешь. У твоих писем изменился стиль. Стал похож на мой.
Привет, Тима!
Не говори больше этих жутких вещей про костный мозг и узнавание. Первый раз прощаю, но не надо так больше говорить.
Попросила соседа, компьютерщика, отсканировать для тебя мою фотографию. У нас сканера нет, ты знаешь. Сосед почему-то отсканировал ее плохо, расплывчато, а вот снимок матери в молодости (ей здесь 24, как мне сейчас) получился замечательно. Примечательна фотка тем, что я там тоже есть. Я уже в ее животе, но в самом зачаточном состоянии. Я говорила тебе, что сильно на нее похожа? Сравни. (Если, конечно, еще не забыл, как я выгляжу.)
А халат ты просто не помнишь, я его редко при тебе надевала. Радуйся, что ты еще не мой муж и не все мои халаты знаешь.
Целую тебя.
Ладка, здравствуй!
Спасибо за фотку твоей матери, у нее хорошее, лукавое лицо. Но отсканируй и вышли свою, не тяни, пожалуйста. Ты изменилась? Успехи в эпистолярном жанре не испортили цвет твоего лица? Я звонил пять раз, и мне все время говорили, что я неправильно набираю номер.
Целую нижайше…
Мой хороший Тима!
Сегодня я думала о том, как хорошо быть молодой и любимой. Утром пошла в магазин, а оттуда бегом домой, проверять почту. Ответь скорее. Напиши что-нибудь ласковое.
Целую-целую.
P.S. Зачем звонить, если мы каждое утро переписываемся? Экономь деньги лучше. Если что, я сама позвоню.
Лада!
Ты что, уволилась с работы? У тебя же были курсы по понедельникам с утра? В какой магазин ты ходила? Или в этом семестре группу не дали? Если так, то не переживай, с английским всегда работу найдешь. А я приеду, и привезу кучу бабок и кошку. Послушай, у тебя сейчас-то деньги есть? Срочно ответь.
Твой
Тим!
Не переживай, я все так же преподаю, только теперь по другим дням. Деньги есть. Дома так солнечно сегодня. Я хожу по комнатам в красном коротком платье. Просто для себя надела его, хожу туда-сюда. Сейчас еще и туфли надену. Мои любимые, на таких самоуверенных каблуках. Послушай вот, что сейчас крутится у меня в голове:
Когда я слышу твое имя,
я мысленно добавляю к нему двоеточие:
как будто открываю форточку.
А многоточие слишком многозначительно.
Легко поскользнуться на нем,
упасть и удариться
о какой-нибудь восклицательный столб.
Видишь, у меня лирическое настроение. Целуй меня.
P.S. Как там твоя массовая затейница? Не пыталась еще затеять с тобой романчик?
Ладка,
пишу запоздало. Начальник заставил вчера работать до ночи – переводить ему в ресторане. Я даже не успел нормально поесть – язык был занят. Чувствовал себя Буратиной в гостях у Базилио. Противственно весьма. Я начальнику в отместку (а также под воздействием твоих верлибрических опытов) придумал:
Он действительно любит женщин.
У него над кроватью
Книга жалоб и предложений.
Предложений все меньше…
Я думаю таким образом накаркать ему судьбу. Мой босс – коллекционер самых глупеньких секретарш. Он, наверное, так думает о женщинах: “Интерьер, безусловно, важен, но как же манит экстерьер! Как манит!” А ты любишь мой интерьер?
А что до массовицы-затейницы – она заигрывает со мной своеобразно: беспрестанно просит советов, возможно, думает, что это льстит моему мужескому достоинству. Но ты не ревнуй, у Скидки больше шансов на мою привязанность, чем у этой Венеры в Летах.
Тима, привет!
Зря ты так про хозяйку. Я вот, например, надеюсь, что буду стареть, как вино, а не как овощ. А совсем уж в старости будет время подумать о чем-то еще, кроме секса и личных достижений. Может быть, мне откроются тайны мироздания… И вообще, знаешь, не рассуждай так поверхностно. Ты упрощаешь жизнь, как Добролюбов – русскую литературу. Вот состаришься, будешь по-другому думать. Будешь думать о том, насколько эти твои руки-ноги, волосатая грудь, глаза, рот – все это просто орудия труда, средства выражения того, что главнее.
Да ладно. Сегодня такой день, совсем не осенний. У меня теперь любимое время суток – утро. Просыпаюсь и сразу проверяю почту. И всегда письмо от тебя. Напиши, как ты меня любишь. Именно КАК? Что ты чувствуешь, когда читаешь мои слова.
Ладочка, да здравствуй!
Ого, тут у тебя еще и Добролюбов ночует! Надо же.
Про соседку я просто так написал, чтобы ты не ревновала. Конечно, я задумывался над тем, каким буду, когда начну стареть. Больше жалоб и меньше предложений, меньше свиданий, больше электронных писем. Вот только грудь у меня всегда была лысая (как ты могла забыть, обидно) и вряд ли в старости станет волосатой. Я даже слегка комплексую по этому поводу. Какой-то я не совсем настоящий мужик.
А что я чувствую, когда думаю о тебе? Какие-то волны радости и нежности в районе моего лысого солнечного сплетения. Ну и, конечно, еще кое-что.
Дорогой Тима,
прости, что так долго не пишу и вообще прости меня, пожалуйста. Просто не решалась… За мной давно уже ухаживал один человек, и твой отъезд все решил. Я сначала не могла выбрать, но вот оказалось, я способна жить без тебя. Не кляни меня. Пишу тебе из Англии, буду жить у него, не знаю, как долго. Все, заканчиваю письмо, чтобы не травить душу тебе. Не пиши мне на старый электронный адрес. У меня новый.
Счастья тебе, и прости меня, умоляю.
Лада
Мой хороший Тима,
как ты? А когда я думаю о тебе, мне просто ужасно хочется тебя обнять и не отпускать. Банально, но факт. Вчера не могла уснуть и все думала о том, что мы не ценим любовь, мы, как медведи, чтобы добраться до ягод, идем прямо по цветам. А потом оглядываемся на них, нами же помятые, и чувствуем, что нам не хочется больше на них смотреть. Прости меня за философствования. Я просто так боюсь, что что-то разрушит твое чувство ко мне. Что кто-нибудь затопчет… Да ладно, хватит ныть. Ты ведь не любишь этого. Просто сегодня холодно, и у меня дурацкие мысли.
Счастливо, люблю.
Ладка, здравствуй!
Представь, какой-то маньяк послал мне письмо с другого адреса, якобы от твоего имени! Сообщил, что ты уже в Англии с другим, с иностранцем! Просил, чтобы я не писал тебе, представь? Урод. Повезло еще, что твое настоящее письмо пришло сразу за этим, и я не успел ответить на фальшивое. Но расстроиться успел. Не то слово, как! У меня аж грудь покрылась от злости густыми волосами, и все они уже поседели. Нет, правда ужас, и теперь все еще не по себе. Значит, у тебя там появился тайный воздыхатель, который желает нашего разрыва? Приеду – всех твоих поклонников передушу, предупреди их, чтобы готовились. Пенелопа, блин. Ты не догадываешься, кто это может быть? Я – пока нет, но подумаю на досуге.
Ку—ку,
Ладка, почему не отвечаешь? У тебя все хорошо? Мне интересно, что ты думаешь об этом дурном происшествии с якобы твоим письмом. У меня из головы это не выходит.
Ладка, почему не пишешь?
Я думаю что тебе привезти. Телефон опять отключила?
Лада, опять нет письма, ты где???????? Волнуюсь. Что случилось?
Дорогой Тимофей!
Непривычно обращаться на “вы”, но в этом письме на “ты” уже не получится. Простите меня, пожалуйста. Поймите, я сделала себе все равно больнее, чем Вам. Я не знаю, какая кара последует за этим и вообще не представляю, что теперь. Простите, я путаюсь, я просто спешу, боюсь, что утром уже не будет храбрости написать правду. Я думаю, что чувство стыда – это и есть самая страшная кара для меня, и она уже действует, и еще как. В моем возрасте так поступать – глупо и нелепо. И смешно. За это люди дорого платят. Вы же ни в чем не виноваты, Вам будет просто тяжело и противно, а мне невыносимо тяжело, поверьте. Я обворовала Ваше сердце, только так можно назвать мой грех. Хочется провалиться куда-нибудь и чтобы никто меня больше не видел. Как тяжело мне было решиться на это письмо! Хотелось просто перестать отвечать на Ваши. А потом, когда приедете, не открывать Вам дверь. Но когда-нибудь ее все равно пришлось бы открыть, Вы бы, конечно, требовали объяснений. Поэтому лучше сейчас все сказать. Я не вынесу встречи с Вами с глазу на глаз. Не ищите меня для отмщения, пожалуйста. Лада действительно уехала с иностранцем. Не проклинайте ее, она еще очень молодая девушка, и ее трудно понять. У нее ветер в голове и в душе. Может быть, за этот ветер Вы ее и любили, или все еще любите. Это у нас семейное…
Это было помрачение, я не обманываю. Я же просто очень эмоциональный человек, понимаете… Это помрачение немножко рассеялось только совсем недавно, и я поняла, что могу наконец написать Вам правду. Я умоляю Вас не мстить мне. Не говорите обо мне своим знакомым, пожалуйста, не выставляйте меня посмешищем. У меня сейчас темнота в сердце. И голова болит. Поверьте мне, я так давно (так много лет!!!) не чувствовала ничего похожего на те моменты, когда открывала почту и находила Ваши письма… мне. То, что я сделала, – ужасно и стыдно. Я залезла в Ваше сердце и осквернила его этим обманом. Я все это время обворовывала Вас. Но прошу Вас попробовать совсем немножко понять меня. Я расскажу, только прочитайте внимательно.
Это началось, когда Лада уехала и не стала брать с собой ноутбук. Я проверила почту (я вообще немного зависима от Интернета, часто сижу на форумах разных, даже на чатах), увидела в ее ящике Ваше письмо и, конечно, не стала сначала его читать. В тот же день позвонила Лада, и я сказала ей, что Вы ей написали, и спросила, собирается ли она отвечать. А она, да, это ужас, но она сказала вот что: “У меня не хватает смелости все написать ему, может быть, позже, или ответь ему сама, скажи, чтобы больше не писал сюда, скажи, что я уехала, и все”. Подумав, я решила ответить Вам от лица Лады, чтобы ее уход не был таким бесчеловечным. Я прочитала Ваше последнее письмо, оно было таким обаятельным и теплым. Я начала писать Вам правду, но поняла, что не могу. В Вашем письме к ней было живое чувство, мне страшно было становиться палачом, который исполняет Ладин приговор. Я выпила вина для храбрости, потом зачем-то стала смотреть фотоальбом. Я очень переживала тогда Ладин отъезд. Я ведь осталась совсем одна. С мужем мы развелись пятнадцать лет назад. Там, в этой фотожизни наши с Ладой фотографии рядом… Я в молодости и Лада сейчас – мы так похожи. И все вдруг так нахлынуло. Молодость, первая любовь. Я забылась и прикончила целую бутылку или даже две, не помню. Потом села за компьютер и прочитала другие Ваши письма, предыдущие. А потом, уже под утро, взяла и ответила Вам. Так, как если бы Вы были… МОЙ. Как если бы Вы писали МНЕ. Я не знаю, что это было, до сих пор не пойму себя. Получив буквально через час Ваш ответ, я вдруг вернулась в то время, когда мне было лет семнадцать. Даже Вам, наверное, уже трудно чувствовать так, как в ранней юности, что же обо мне говорить! Я словно попала в другое время, в другую реальность. Дальше Вы все знаете. Читали. То письмо из заграницы, наверное, отправила сама Лада. Видимо, решилась. Она ведь в любой момент могла написать вам, а я об этом даже не думала. Я была, как наркоман, тогда.
До свидания, Тима. Спасибо Вам. Вы оживили мертвеца. Эти несколько писем – за них я вполне могла бы отдать несколько моих тусклых лет. Я больше никогда не коснусь Вашей жизни, обещаю Вам. Вы вправе обругать меня, сорвать на мне злость и обиду. Но не делайте этого, пожалуйста, я очень впечатлительная, мне это мой психолог говорит… хотя вряд ли Вам теперь что-то обо мне интересно.
Новых сообщений нет
Дорогой Тим!
Вот Вы обиделись, вот ты обиделся, Тима, и не отвечаешь. Но подумай, мы же всегда, всю жизнь примеряем маски, с разными людьми ведем себя по-разному. Давай будем продолжать играть, а? Пиши мне хотя бы раз в месяц, и я буду отвечать тебе. У тебя будет своя жизнь, а у меня своя. Разве тебе жалко подарить мне несколько слов? У тебя же есть воображение. Ну восприми это как благотворительность. Неужели тебе так трудно сделать человека счастливым? Пусть виртуально, но… пожалуйста. Ведь на форумах мы не знаем, с кем говорим. И тем не менее продолжаем общаться. Я ведь большего не прошу.
Очень жду ответа.
Новых сообщений нет
Тим,
но оцените хотя бы мой талант перевоплощения. Отнесемся к этому с юмором. Мне пятьдесят лет. А я могу писать письма, как Вы. Я и думать могу так, и жить так. Легко и просто. Экстерьер, безусловно важен, но ведь интерьер важнее… Интереснее ведь. Я когда-то хотела стать писательницей. Но воли не хватило. И постоянные “реальные” романы отвлекали. И где все это теперь? Эти связи, влюбленности? А слова остаются. Тим, у меня идея. Мы с Вами могли бы написать эпистолярный роман. Например, о том, как человек от одиночества пишет сам себе письма. От возлюбленной. Я бы сочиняла за возлюбленную, а Вы за этого человека.
Очень жду ответа.
Новых сообщений нет
Тим,
я кружу у компьютера как сумасшедшая, не отхожу от него. Ответь, пожалуйста. Пожалуйста. Как же так, мы узнали друг друга, тебе же нравились мои письма! Ну не надо реализма, ну пусть все будет – сплошная фантазия. Ведь души – они вечны. Какая разница, кто сидит за компьютером. Ну посмотри на жизнь проще, ну ты же умеешь. Ведь главное, под каким углом смотреть. Ведь можно относительно относиться к возрасту. И к реальности.
Новых сообщений нет
Ну и ладно. Ну и Бог с тобой. Раз ты такой заштампованный человек. Раз ты не можешь подняться над условностями. Ну и уходи из моей жизни. Пошел ты вон, пошел вон, пошел вон…
Новых сообщений нет
Новых сообщений нет
Новых сообщений нет…