Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2007
***
детской школы искусств (будто их там очень много).
Кудри лежат завитком. Профиль античного бога
невозмутим: какой безупречный покойник!
Сам себе апологет: надменного вида,
белый, тупой и, похоже, небьющийся идол.
Тот, кто любил рисовать, – я не помню, со мной ли все было, –
тот, кто любил рисовать, – поневоле он был интровертом,
кисточкой длинной водил по серым картонам уныло
и наблюдал этих юных смеющихся нимф за мольбертом,
и от любви не спасало ничто: ни сигарета,
ни белый бог Аполлон, ни косяк в полутьме туалета.
Я стою на пороге – Улисс после долгой разлуки, –
в мороке воспоминаний плыву, почти неживая:
как я любила вас всех, о Аполлон сребролукий…
Вместо кнопки звонка – стою, пустоту нажимая.
Школу отдали под снос и корчуют остатки от сквера.
В гипсовой крошке земля. Начинается новая эра.
Юбилей
И совсем не из Библии это!
И. Кашежева
умолкает всякий соловей.
Так заведено ведь: дни короче,
ласки реже, слезы солоней.
Так во всем: утруска и усадка,
позабыл – и незачем смотреть:
мелкие монеты — три десятка,
сети, обветшавшие на треть.
Троекратно невод мы забросим,
и останется в моей сети –
славная, эпическая осень,
та, что стоит весен десяти.
Не сотрется листьев позолота
в окаймленье старого пруда.
Это зрелость – отворяй ворота!
…До краев налитая вода,
облака в воде – и в небе тоже
облака плывут… зовут, зовут
в небеса, которые дороже
десяти целующих иуд.
Раствориться в небе без остатка –
словно кануть в омут без следа.
Словно три монетки, три десятка
бросить в воду тихого пруда.
* * *
Кукушкин Игорек, –
он чашку неразлитой
до рта донесть не мог.
В его руках все билось,
ломалось и рвалось.
Понятно, им с супругой
невесело жилось.
Вот в голове созрело
сужденье таково:
“Наследственность такая
в подарок от кого?”
И в поисках ответа
листает он дневник
своих почивших предков,
всезнающей родни.
А там черным по белому:
“…И в этом захолустье
в это воскресенье
тебя нашли в капусте мы,
наше невезенье!”
Ливень
не моросит, а льет потоком.
Смотри: перед таким потопом
мои признания ничто.
Небесный горб, глухой отвес,
стена воды внезапно встала,
и в блеске этого металла
померкло золото словес.
Нам мало старого зонта,
на каблуках лепнины грязи.
Нас словно небо ставит наземь –
лицом к лицу, уста в уста.