Роман
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2007
О к о н ч а н и е. Начало см. “Октябрь” №2 с.г.
Х. ЧТО ИЗ ЭТОГО ВЫТЕКАЕТ?
Несколько слов нужно сказать о Сторожевом Хранителе, которому Ник Оризон всегда посылает ответные электронки с обращением Dear Guardy. Уже давно мальчику стало казаться, что Хранитель бродит всегда где-то поблизости. В рутинной школьной жизни Западного Корнуэлла присутствие этого ментора хоть и ощущалось, но не так уж сильно, а вот во время путешествий Нику едва ли не мерещилось, что этот человек следует за ним буквально по пятам. В школьные дни Хранитель обычно интересовался отношениями внутри класса. Он знал всех учеников по имени и по интересам, но особенно интересовался теми ребятами, с кем Ник, как это бывает в школах, временно сближался то по спортивной линии, то по музыкальным пристрастиям, по коллекционированию виниловых пластинок, по культу древних Flower Kids или, скажем, по толкованию Толкиена. Иногда он давал юнцу некоторые ненавязчивые советы. Ну, например, пишет что-то вроде следующего: “Мне кажется, старина, что ты слишком много времени отдаешь футболу. Почему бы тебе не перестроиться на крикет? Футбол все-таки – это утеха плебса, которая все больше и больше по всему миру становится глобальным бизнесом, а вот крикет как был, так и остается истинно британским джентльменским видом спорта. Все же, дружище, если ты соберешься с приятелями на стадион, ну, скажем, на матч с непобедимым “Челси”, обязательно дай мне знать, на каком стадионе этот матч состоится, чтобы я смог вовремя разработать твой маршрут в обход автомобильных пробок”. Этим, в общем-то, забота и ограничивалась, если не считать того, что впоследствии выяснялось. Оказывается, он успел за несколько дней узнать, какие клики воинствующих фанатов собираются посетить данный матч. Нику иногда даже казалось, что были предприняты какие-то меры по отсечению группы корнуэльских мальчиков от сгущения хулиганствующих пьянчуг; иначе чем можно было бы объяснить присутствие по соседству на трибунах каких-то мощных парней с невозмутимыми физиономиями?
Что касается путешествий, то тут активность Сторожевого приобретала совсем иной размах. Едва лишь Ник сообщал ему, что собирается, скажем, в Южно-Африканскую республику, а точнее, в Дёрбан, чьи пляжи отличаются особенной устойчивостью океанского наката, как Хранитель начинал развивать такую серьезную активность, что ее нельзя было считать ничем иным, как выстраиванием настоящей системы безопасности. В аэропорту его будет ждать большой такси-кэб с вмятиной на правом фендере и с рекламой турецких бань на крыше. За рулем там будет сидеть симпатичный феллоу средних лет с короткой стрижкой, покрашенной в зеленый цвет, а в левой ноздре у него будет медное кольцо времен Англо-бурской войны. Запомни: зеленые волосы и кольцо в л е в о й ноздре. Ты подойдешь в нему и скажешь: “А вы, мой друг, кажется, из Свазиленда?”, на что тот ответит долгим приступом смеха, переходящим в икоту. В конце концов он скажет: “Вы правы, сэр, я восемьдесят седьмой племянник короля”.
Он привезет тебя в отель “Рокпорт”, что в десяти милях к востоку от города, прямо на пляже. В этом комфортабельном заведении девяносто процентов служащих принадлежат к нашей системе. Остальные десять – неграмотные. Будь осторожен с уборщицами; ты понимаешь, что я имею в виду, а если не понимаешь, перечитай роман Набокова “Ада”. Категорически не заказывай капучино и вообще держись подальше от молока. На следующий день после твоего прибытия в отель к ланчу заявится большое мальгашское семейство Дурадананганвладехов. Они скажутся твоими близкими родственниками, что ни у кого на этом пляже не вызовет удивления, несмотря на этническое различие. Можешь для простоты называть их Влахами; никто не обидится. Они только что переехали в новый большой дом в непосредственной близости от “Рокпорта”. Так же, как и ты, они являются страстными поклонниками музыки барокко и старых фильмов итальянского неореализма. Я был бы очень рад, если бы ты с ними сошелся и вечерами проводил время у них на террасах. Влахи принадлежат к удивительному поколению мальгашской интеллигенции. Ну а лучше товарищей, чем дети твоего возраста, Джесси и Кензи, вообще не найдешь ни в южном, ни в восточном полушариях. (Ник в этом убедился, когда заметил, как Джесси и Кензи обшаривают биноклями окрестные дюны. Их отцы и дядья между тем прогуливались вдоль пляжа с чем-то продолговатым в чехлах.)
Пожалуйста, выходи со мной на связь не реже двух раз в день и сообщай по возможности больше подробностей. Твой Гуарди.
Приблизительно такой же сценарий был разработан и для путешествия в Биарриц, однако здесь Ник Оризон не считал себя обязанным выполнять все сюжетные ходы Гуарди: все-таки он был здесь не в первый раз, знал всю округу, да к тому же находился под опекой своего учителя, всемогущего старче Винсента Лярокка. Хранитель, очевидно, все это учитывал и не особенно давил на мальчугана, за исключением одного престраннейшего обстоятельства.
Однажды вскоре после прибытия в Страну Басков маячок его суперсовременной доски замелькал и запищал в тревожном режиме. Сторожевой в категорических, если не в грубых, тонах рекомендовал юнцу ни в коем случае не пользоваться прошлогодним мотоскутером, оставленным в самодельном гараже на пляже Бидар. Ник был поражен странным совпадением: ведь именно такое же наставление он получил от какого-то русского писателя с американским именем, с которым совсем недавно его познакомил Лярокк. Он вспомнил, с какой настойчивостью мистер Окселотл увещевал его забыть тот отменный скутер, который и сейчас мог бы стать здесь великолепным средством передвижения, невзирая на то, что его владелец действительно увеличился за истекший год. Интересно отметить, что, когда он вернулся с пляжа к гаражу в предвкушении веселого, под общий восторг, проезда на спине этого глазастого жука, двери гаража оказались наглухо закрыты, а пульт дистанционного управления начисто исчез с места их пикника. А мистер Окселотл, судя по следам его шин, отправился восвояси. Не исключается вероятность того, что писатель перед отъездом закрыл двери гаража, а пульт забросил далеко в заросли бамбука. Ник был уверен, что найти этот инструмент будет нетрудно, если прочесать тамарисковую или бамбуковую рощу, но дел на пляжах было так много, что он никак не мог взяться за этот поиск.
Однако нарастающая дружба с Дельфиной требовала все большей автономности в передвижениях. Несколько дней назад Ник все-таки отправился на пляж Бидар, надеясь отыскать там свой пульт, а стало быть, и обрести своего быстроходного монстрика. То, что он увидел, потрясло его до глубины… до глубины чего?.. может ли быть у души глубина?.. может ли душа трястись от увиденного? Ник Оризон в буквальном смысле основательно сотрясался, даже зубы постукивали. Может ли душа стучать зубами – вот в чем вопрос. Перед ним вместо аккуратненького гаража зиял отвратительный кратер. Зона взрыва была окружена желтой ленточкой. Внутри зоны работали полицейские эксперты. Вынимали из еще слегка дымящегося кратера мелкие искореженные штучки металла, весьма напоминающие, между прочим, обгоревшие куриные косточки. Кто-то из проходящих мимо сёрферов предположил, что в гараж сунулся жадный до металла тяжелоногий динозавр. Их движения намного быстрее человеческих поползновений. Вполне возможно, он успел схватить своими челюстями вожделенный скутер, после чего и погиб вместе со своей добычей. Но дело совсем не в том, кто действует быстрее, завр или хомо, дело тут в том, что гараж был заминирован, и с тем же успехом мог бы погибнуть и хомо с его спокойными движениями, а этим хомо мог оказаться не кто иной, как любимец всего побережья Ник Оризон.
В тот вечер Хранитель прислал ему e-mail message следующего содержания: “Ник, ты видишь, что я был прав. Хочу тебе напомнить, что до меня тебя предупреждал об опасности сочинитель романов Базз Окселотл, а эти люди нередко в своих предположениях опережают даже профессионалов охраны и разведки. Должен тебе также сообщить, что автором дурацкой шутки о голодном динозавре был твой друг из устья Амазонки Вальдехо Наган. Если бы ты не был так растерян, ты мог бы заметить устремленный на тебя его недобрый взгляд. Категорически прошу тебя сообщать мне о всех странностях в его поведении. Можешь рассказать о нашей переписке великому Лярокку и твоей чудесной Дельфинии”.
Упоминание девушки, которая пленила его сердце, наполнило душу трепетом совсем другого сорта. Гуарди прав: надо рассказать ей о всех преткновениях моей судьбы. Что может быть лучше, чем полностью доверительные отношения между влюбленными! Гнусная дымящаяся яма на месте гаража очень быстро выветрилась из сознания. После этого произошло и важнейшее в масштабах нашей Галактики соитие двух юных тел. Ночь в тамарисковом парке, витающие в воздухе ароматы, память о ее поцелуях заполнили все его естество. Всевозможные попискивания XXI столетия кружили ему голову. На экранчике селлфона он нашел ее послание: “Мы с тобой только что побывали в космическом пространстве. Твоя Дельф”. Он тут же отправил ей свое: “Жажду новой встречи в Стожарах. Твой Ник”. К этому добавлялись послания Хранителя, предполагающие какой-то новый поворот в судьбе. Последнее гласило: “Возьми фургончик мистера Окселотла и немедленно поезжай в аэропорт Парми. Ночной бармен по имени Уазо проведет тебя на летное поле. Там произойдет наша встреча”.
Улица Жан-Жака О’Дессю, несмотря на свою кривизну, а может быть, благодаря ей, была неплохо освещена галогеновыми фонарями. В их свете стоящий на холме за ветвями магнолии и пальмы белый домик казался сущим привидением, если так можно сказать о чем-нибудь несуществующем. Бросив на него беглый взгляд, Ник подумал, что Базза, по всей вероятности, нет дома. Мысль о том, что писатель может просто-напросто мирно почивать в этот час даже не пришла ему в голову. Спали тут несколько автомобилей, оставленных на ночь вдоль троттуара, и среди них самым сонным казался фургончик “Рено-Кангу”.
Он потянул переднюю левую дверцу. Она открылась. Приподнял коврик; связка ключей в свете фонаря казалась гибридом устрицы с осьминогом. Самый острый щуп, явная смесь титаниума с латанидом, легко вошел в створ зажигания; все сразу вздулось в машине, зазвучало пиано; любовь андрогинов, ноктюрн. Не дожидаясь полного прогрева масла, они тронулись в путь. Жан-Жак, превратившись на несколько минут в подобие горной дороги, выкатился на авеню Президента Кеннеди. Здесь тоже было пусто. Кроме фонарей светились вывеска магазина свежемороженой пищи “Пикар”да банкомат “Сосьете Женераль”, уличный термометр показывал 19 градусов. Встречным курсом медленно проехал автомобиль жандармерии. Ник, заметив его, немедленно надул щеки и нахмурил брови, чтобы не приняли за несовершеннолетнего. Жандармы хохотнули, один из них, высунув из окна ладонь, изобразил сёрфинг; дескать, знаем, знаем, кто вы такой, молодой мсье.
Проехав несколько круговых разворотов, Ник выскочил на автобан №10. Пространство широко ракрылось на юг. Там, под звездами и луной, отчетливо обозначились отроги Пиренеев. Какая ночь, думал Ник, сколько удивительных мгновений проскальзывают мимо, сменяя друг друга, как будто давая мне знать, что я дружелюбно опознан.
Большой, наполовину стеклянный зал был совершенно пуст, если не считать какой-то студенточки, что дремала в кресле, положив ноги на рюкзачок, да одинокого бартендера Уазо, который смотрел футбольный матч – Аргентина против Сербии и Черногории, записанный на кассету его предшественником.
Ник присел на высокую табуретку у бара и вежливо обратился к болельщику: “Какой счет, мсье Уазо?” Лысоватый парень внимательно на него посмотрел и ответил по существу: “Шесть ноль, мон ами. Аргентинцы показывают чудеса футбола. Только что забили мяч после пяти передач в одно касание”. После этого он, не отрываясь от экрана, приготовил для Ника большую чашку кофе и продолжил: “Ваш друг прибудет сюда примерно через полчаса, так что можно не спешить”.
Прошло минут десять, прежде чем с экрана исчезли трагические фигуры славян и развеселые аргентинцы. Уазо пригласил юношу зайти за стойку и открыл маленькую дверь в стене. Вдвоем они прошли по узкому коридору, открыли еще одну дверь и оказались прямо на летном поле. Занимался рассвет. Вокруг не было ни души. Смутно виднелись контуры двух аэробусов и нескольких маленьких самолетов. Ник подумал, что Хранитель, очевидно, прилетит на какой-нибудь крохотной “Сессне” в полном одиночестве. Это было бы логично для завершения таинственности. Впервые он ощутил некоторое беспокойство. Зачем понадобилось выводить его на летное поле? Чего доброго его тут увидит охрана и примет за какого-нибудь террориста. Беспокойство усилилось, когда он ощутил полнейшую оторванность от своей доски. Она лежит там, в “Кангу”, включает свой маячок, но от него не видит ни ответа ни привета. “Послушайте, мсье Уазо…” – начал было он, но бартендер тут показал ему на пирамиду каких-то контейнеров и предложил забраться на вершину. “Ни о чем не беспокойтесь, Ник. Я сейчас сообщу вашему другу, где вы находитесь. Все будет тип-топ”. Он принес раскладную лестницу и попросил Ника втащить ее за собой наверх. После чего спокойно удалился, вернее, исчез, еще вернее – упорхнул, если уж говорить о птицах. Таким образом наш юный герой оказался один в самом темном углу ночного аэродрома.
Он растянулся на верхнем контейнере и прикрылся куском брезента. Грубая ткань была довольно влажной, однако вскоре высохла от соприкосновения с его горячим телом. Теперь она его защищала от остренького ветерка, то и дело долетавшего сюда из пиренейских расселин. Накрывшись с головой, он в щелку наблюдал восточные своды небес, где все яснее проступало свечение рассвета. Вот оттуда, должно быть, появится одинокий летун Сторожевой. Если он не зайдет на посадку из все еще темных глубин Запада. Кто он такой, этот человек, столь активно вмешивающийся в его жизнь с помощью электронной почты? Гендерная недостаточность английского языка в первом лице мешает даже предположить, что это мужчина. Также невозможно предположить его/ее возраст. Он/она, безусловно, умудрен/а богатым житейским опытом. Он/она также располагает широко раскинутой сетью связей в мировом бизнесе отдыха и туризма, а также с чинами администрации всевозможных регионов. В этой роли может легко оказаться кто-то вроде всемирно известной миссис Робинсон, осуществляющей контакт между ООН и ЕС. С другой стороны, настороженность и пытливость электронной персоны отошлет нас к кому-нибудь вроде мистера Беарбага, этого засекреченного специалиста по нанесению точечных ударов по гнездовьям экстремистов. Кто-то вроде Брюса Уиллиса, если не он сам. Узнав о том, что мальчик из Корнуэлла вместе с его скутером попадает в список намеченных экстремистами жертв, Брюс Беарбаг вместе со своий партнершей Робинсон, временами выступающей под маской Сигурни Вивер, принимают соответствующие меры в регионе Земли Басков. Как вдруг выясняется, что вся эта каша заварена не кем иным, как сочинителем Баззом Окселотлом, потому что именно этот старче как раз и является Хранителем мальчика из Корнуэлла.
Этот последний поворот в многоступенчатом “сне преследования” пробудил Ника. С вершины своей погрузо-разгрузочной пирамиды он увидел, что над восточными предгорьями уже разгорелась широкая полоса медного свечения, и в этой полосе появилась черная точка приближающегося самолета. Через несколько минут на носу увеличивающейся точки загорелся огонек направляющего прожектора. Еще через несколько минут Нику показалось, что черный объект с ярким свечением на носу намного превышает “Сессну” вместе с возможным у нее на носу фонарем. Прошло еще несколько минут, и огромный “Боинг-756” приземлился и покатил по отдаленной от здания аэропорта посадочной полосе. В тот же миг в небе на низкой высоте возникли два “Миража”, одно из патрульных звеньев Пятой Республики. Ник не успел досчитать до пяти, как эта двойка, качнув крыльями, заракетилась в высоту и исчезла.
Двери открылись, из здания аэропорта вышла значительная толпа таможенников, полиции и чинов префектуры, мужчин и женщин. Над этой толпой важных персон, между прочим, покачивалась голова Лярокка. Приземлившийся лайнер теперь не спеша, словно выставочный автомобиль, катил по бетону и с каждой минутой приближался. Он остановился метрах в ста от пирамиды контейнеров. Тут же к нему подъехали два высоких трапа. Открылись два люка. Из Боинга вышла дюжина парней в отменно сшитых костюмах; преобладали светлые тона. Тут же они рассредоточились вокруг трапов. За ними выскочила на трап какая-то девчонка в тренировочном костюме. Она откинула назад растрепанные волосы и воссияла своей лучшей из улыбок, которую Ник никогда, невзирая на долгие разлуки, не мог позабыть.
“Мамка!” – завопил он по-русски и, забыв про все меры предосторожности, сиганул с вершины контейнерной пирамиды.
Они не виделись больше года, потому что Ашка не могла себе представить встречи с сыном в то время, когда его отец сидит в тюрьме. Теперь, когда так ловко подстроенная встреча состоялась, у нее прервалось дыхание и заплясали колени. “Димка! Димка! – кричала она, как будто случайно увидела его в толпе. – Посмотрите, это же мой Никодимчик!” Пляска колен не давала ей спуститься по трапу. Он, прыгая через три ступени, достиг своей возлюбленной матушки и прижал ее к себе. “Боже мой! – бормотала она. – Как ты вырос! Эдакая Большуха! – И закричала через плечо из сыновьих объятий: – Ген, посмотри, кто нас встречает! Это наш сын Никодимчик по прозвищу Огромная Большуха!” Он целовал мамулю то в одну щеку, то в другую, а то и в ближайшее ухо, запускал свою пятерню в ее волосы. “Димка, родной мой!” – услышал он голос отца. Ген на трясущихся ногах спускался к ним по трапу. Как странно выглядит этот главный Стратов, подумал сын. Мощные бицепсы распирают короткие рукава тенниски, а щеки ввалились, в глазах лихорадка, по серой коже струится пот.
Достигнув двух своих самых близких, Ген окружил их объятием и, не в силах больше держать равновесие, съехал на трап. Теперь они трое сидели на ступенке и бормотали что-то любовное и бессвязное. Никто из них, конечно, не видел, как за спинами официальных представителей из здания аэропорта вышел бартендер Уазо вместе с девушкой-студенткой, которую мы мельком заметили в пустом зале. Теперь ее тощий рюкзачок висел у нее на спине, придавая ее тоненькой фигурке дополнительную прямкость. Читатель наверняка уже догадался, что это была не кто иная, как четвертый член многострадальной семьи олигархов, 19-летняя Парасковья. Уазо показал ей галантной ладонью на трап самолета. Девчонка взвизгнула и понеслась, расталкивая габаритные спины истеблишмента департамента Пиреней-Атлантик. Через минуту она уже была в центре семьи. В дверях самолета запричитали на бабский русский манер стюрдессы корпорации “Таблица-М”, а вместе с ними и самая голосистая от переизбытка эмоций Стомескина Елена, посеянная в этом сезоне в первую десятку почти непобедимых игрочих. Пашка врезалась в сердцевину семьи, прыгнула на колени к отцу, головкой бодала мамку, щипала и тыркала Огромную Большуху.
Неожиданно подрулил грузовичок СМИ. На открытой платформе работала камера Шестого канала и несколько фотографов из “Фигаро”, “Лё Монд” и “Юго-Запада”. В тот же день снимки воссоединившейся семьи российских миллиардеров обошли весь мир и сравнились по своей изобразительной силе, ну не знаю уж с чем, разве что с прыжком балетного гения Рудольфа Нуриева. Пожилые мальчики и девочки еще помнят тот снимок, он назывался “Прыжок к свободе”. Драматизм стратовского момента потряс западную публику. Пресса писала: “Организованный мадам Стратовой невероятный побег ее мужа, короля редкоземельных элементов Гена Стратова из мрачной московской твердыни, тюрьмы “Фортеция”, становится вдвойне или втройне более значительным событием благодаря тому, что на сцене как раз к прибытию самолета появились их очаровательные дети, 19-летняя Парасковиа и 13-летний Никодим. Дети выросли практически без родителей, поскольку в течение ряда лет их приходилось прятать в неустановленных местах, чтобы избежать их захвата в качестве заложников могущественной теневой структурой, поставившей своей задачей уничтожение стратовской корпорации “Таблица-М”. Вот в таких непростых условиях приходится существовать предпринимателям новой России. За развитием этой темы следите в наших следующих выпусках”.
Представители официальных кругов старались избегать слова “побег”. Ни для кого не было секретом, что франко-российские отношения претерпевали в этот период весьма суровые испытания. Стратовская корпорация была основным поставщиком очищенных редкоземельных металлов и элементов для военной и космической технологии Пятой Республики. Новые сплавы к тому же сулили колоссальный толчок в развитии потребительской индустрии. Используя все возможные открытые и закрытые каналы, правительство старалось воздействовать на Кремль, чтобы добиться освобождения Стратова. Увы, аристократы из администрации российского президента, прибегая к всевозможным эвфемизмам, давали понять, что на данный момент они ничего не могут поделать с МИО, этой опутавшей все общество псевдопатриотической паутиной. Французское правительство тогда отстранилось от этого скандального дела, однако по каким-то неясным каналам – мы можем здесь вообразить, что по некоторрым финансовым, а может быть, и по литературным каналам – довело до сведения Леди Эшки, что в каких-нибудь форс-мажорных обстоятельствах оно не будет возражать против прибытия в страну семьи Стратовых; напротив, предоставит им надежное политическое убежище.
Между тем, пока мы уточняли для себя политику Франции, официальные лица образовали возле трапа полукруг, внутри которого оказался штатив с микрофоном. Стратовы, а вслед за ними господа Бразилевич, Алмазов, Окселотл, Мастер Сук и Мастер Шок и все присутствующие Самые Надежные, похожие на богатых спортивных грандов Европы, образовали второй полукруг, и таким образом, стало быть, возник полный круг, расцветший сдержанными, но вполне приязненными улыбками. В центр круга вышел супрефект Густав Тарталь и предоставил слово представителю спортивной комиссии при мэрии города Биаррица Винсенту Лярокку. Великий старче был краток:
“Госпожа и господин Стратовы, члены семьи, друзья семьи и сотрудники всемирно известной корпорации “Таблица-М”, от имени собравшихся здесь представителей общественности я хочу вам сказать “Добро пожаловать!” Желаю вам на скалах Биаррица благополучно отдохнуть от политических бурь и набраться сил от бурь океанских. Тамарисковые парки Земли Басков к вашим услугам. Спортивная комиссия при мэрии от всей души желает вам приобщиться к нашим усилиям по развитию излюбленных в нашем краю видов спорта, а именно к гольфу, теннису – прежде всего это касается великолепной мадмуазель Элен Стомескин, финалистки прошлогоднего турнира Ролан Гаросс, – а также к регби, в котором наша команда стяжала немало национальных и международных призов – надеюсь, это привлечет внимание ваших молодых атлетов, – и особенно к нашему главному, ставшему в последние годы поистине массовому виду спорта, к сёрфингу, тем более что одной из самых заметных фигур на волне является юный англичанин Ник Оризон, оказавшийся на поверку русским мальчиком Никодимом Стратовым. Иными словами, allez-y donс!”
Краткая речь великана произвела весьма благоприятное впечатление на членов администрации: двусмысленное политическое событие превращалось в спортивное мероприятие. Строгие лица разулыбались. Начались рукопожатия, переходящие временами в полуобъятия, а Леди Эшки и Ленка Стомескина получили немало французских двойных поцелуйчиков. Еще до начала церемонии приземлился второй самолет корпорации, и к ее завершению подошла еще одна толпа русских, среди которой было немало дополнительных молодцов, похожих на профессионалов регби. Хорошо подготовленные к встрече, они пели “Марсельезу” на языке, напоминающем смесь французского с нижегородским. Словом, триумф!
Далее началось выполнение формальностей. В зале таможни был сервирован пти-дежоне, после чего пошло заполнение десятков, если не сотен всевозможных анкет и составление различных заявлений, связанных с временным размещением и последующей покупкой намеченных заранее домов и земельных участков.
Семья Стратовых сидела за отдельным столом. Изо всех сил они старались преодолеть огромнейшую эйфорию и не разразиться рыданиями. Обменивались шутками, вообще юмором, как будто разлучены были ненадолго лишь в связи со школьными каникулами. Пашка, например, рассказывала о ежедневных о б я з а т е л ь н ы х велосипедных прогулках, которые практикуются в ее колледже, в кантоне Гельвеция. Если, например, какая-нибудь девочка старается от этой процедуры увильнуть, тут же сбегаются бонны, грозят ей пальцами и говорят: “тю-тю-тю”. Зато потом, когда удается отправить всех девиц на колесную променаду, бонны аплодируют и звонкими от счастья голосами поют что-то вроде: “Едут леди на велосипеде, клетчатые юбочки, белые чулки”. Папочка, мамочка и ты, огромное чудовище, признаюсь, после выхода из колледжа не могу смотреть на велики, мутит.
А вот у нас, тут же подхватывал Никодимчик и начинал, как водится у подростков, рассказывать совершенно не связанную с предыдущей историю о своем друге, бразильском юнце, которого зовут Вальехо Наган. У него очень короткие ноги, но зато очень длинные мускулистые до жути руки. Крокодилы в дельте Амазонки тут же прячутся, когда видят, как Наган скользит на доске, стоя на руках. Любопытно, что в их племени, которое в условиях Интернета стало называть себя йаху, существует древняя традиция ненавидящего взгляда. Таким взглядом обладает и Вальехо Наган. Всем мужчинам полагается владеть ненавидящим прожигающим взглядом, что они и делают, а вот женщины там милы. Иной раз даже становится не по себе под такой концентрацией ненависти, однако всем нашим, то есть сёрферам, известно, что для друга этот парень готов на все. Однажды он на моих глазах перехватил атакующего крокодила и порвал его вдоль на две части.
Мама Ашка тут довольно смешно, немного как-то по-волчьи взвыла, уронила личико на поверхность стола, чуть не попав носиком в вазочку с джемом, и застучала по столу кулачками; прошу прощения за избыток уменьшительных. Она сказала, что руки у человека теперь бывают разные, и стала рассказывать о кисти левой руки общего любимого друга Гурама Ясношвили. Очень ловко показывала эту кисть – как прихватывает то одно, то другое. Скажем, вилку. Скажем, салфетку. Скажем, нос собутыльника. Скажем, нос Бутылконоса. Может ласкательно, может терзательно. Все пять пальцев плюс дополнительные, самые неожиданные, сделаны из уникальных сплавов титана с редкоземельными элементами. Как по силе, так и по чувствительности они превосходят наши. Какие наши? Что, разве непонятно – человеческие!
В этот момент в зале запели сигналы не менее дюжины мобильников: у кого “Хабанера” Бизе, у кого “Рэгтайм” Джоплина, у кого “Шествие” Прокофьева, ну и так далее. Послышался голос Ясно:
“Извините, ребята, подслушал ваш треп. Вношу небольшую поправку. Моя левая – это кисть будущего, а ваши пока что влачатся в прошлом. Теперь по делу. В Москве сущая паника. Публика вся перемешалась. Бросаются друг к другу с сумасшедшими гипотезами. “Эхо” утверждает, что получает какие-то странные сигналы из космоса. Будто бы приблизился НЛО из зазведности. Есть, однако, и достоверные неожиданности. Звонил Белосельский-Белозерский из президентской администрации. Надеюсь, говорит, что хоть вы нас не бросите, Гурам Ушангович. Убедительно просим сохранять спокойствие, не ломать графика. Большой привет семье Стратовых. Уверены, что в близком будущем…” Тут, пардон, связь была прервана каким-то воем юрского периода. Только что пронесся слух, что по всей стране восстанавливаются сталинские глушилки. Голос исчез, послышалось у-у-у-у-у. Что это было: Ясно дурачился, или действительно машины взвыли? Так или иначе стратовские дети, а заодно с ними Ленка Стомескина прям-таки грохнулись со стульев от смеха. Ген Стратов, все еще исполненный некоторой деревянности, взял своей правой левую благоверной и постучал ее косточками по столу.
Те, кто думает, что в крытке не смешно, уверяю – ошибаются. У нас там главный был громила по части юмора, майор Блажной, комендант долгосрочного блока. У него там такая была “комната смеха” с кольцом в стене. Бывало, заходил к нам в камеру, вроде бы оттянуться на интеллигентские темы – ну там шорт-лист Русского Букера или итоги Московского кинофестиваля. Часами сидит и бубнит и на каждого по очереди смотрит: дескать, я с вами, у меня,мол, такие же вкусы, как у вас, даже в смысле женского пола, я такой же узник, как и вы, хоть и комендант. А потом начинал кого-нибудь прихватывать, чаще всего Игоря Велосипедова. Ох, Игорек, нравится мне твоя Фенька Огарышева, ты даже одной ягодицы ее не стоишь…
“Ну что ты такое несешь, Ген?! – вскричала тут Ашка. – Ну что за бред?”
Муж строго ее пресек. Помолчи, Ашка, ты тюремного юмора не понимаешь. В общем, Игорь тут нервно вскакивал, пытался там бегать, но места для бега не хватало, тогда он отсаживался от компании на стульчак. Ну разве это не смешно? Блажной интересовался, что бы тот сделал, если бы он с Фенькой Огарышевой побаловался. Я бы вас задушил, товарищ майор, ответствовал тот. А за такую диссидентщину, товарищ Велосипедов, придется вам на цепи посидеть в “комнате смеха”, а вы, товарищ интеллигенция, следуйте за нами, чтобы полюбоваться на товарища. Все отправлялись тогда за майором, но по дороге Фил Фофанофф притирал его своим пузом к стене, а Сашка Корбах хохотал, как бешеный. Он эту цепь, ребята, для себя самого придумал, а ведь в советских тюрьмах такие цепи вроде бы не предполагаются. Майор хихикал, как будто к чему-то сокровенному приближался, а мне все время шепотком: мы, мол, пацаны с одного двора. Не знаю уж, как я удержался, чтобы не…
“Замолчи, Ген! Прекрати! Я знаю этого майора, он сумасшедший, но не гад!” Ашка с досадой отвернулась от освобожденного мужа.
Тут к их столу подошли Вадим Бразилевич и Макс Алмазов. За ними помощники несли немалые стопки французских деловых бумаг. Известно, что французская бюрократия по числу и по сложности таких бумаг занимает неоспоримое первое место в мире.
“Ну вот, пока все идет как по маслу, – сказал горделиво Вадим. – Скажите спасибо вашему Высоколобому Бутылконосу!”
Юный Никодимчик ахнул и уставился на него. “Так это были вы, сэр? Вот уж никак не предполагал, что мой виртуальный Хранитель в жизни так похож на Высоколобого Бутылконоса!”
Все переглянулись, а матушка потянула детище за ухо. “Ты, Димка, кажется, растерял свои прежние манеры среди кукурузных полей?”
В.Б. похлопал мальчика по могучему плечу. “На самом деле я был всего лишь помощником твоего настоящего Хранителя, мой мальчик. Вот кто твой настоящий наставник и организатор оптимального пространства”, – и с этими словами он показал на Макса Алмазова.
Никодимчик снова ахнул. Перед ним сидел длинноволосый, в стиле аргентинского футболиста, вполне еще молодой, то есть слегка нестарый красавец в серебристом свитере, оттенявшем кирпичного цвета будку лица, то ли атлантического яхтсмена, то ли сибирского землепроходца. Он улыбнулся юнцу. “Hi, Nik! It’s me, your Guardy, Max Almazov, at your service”. И протянул мальчугану свою тяжелую руку, чтобы “потрясти” в прямом переводе с английского тоже не легкую руку опекуемого. Получился своего рода космический захват, своеобразная стыковка. Оба сияли друг на друга своей сигнализацией, то есть глазами, которые помогли им не разойтись в пространстве, чреватом полным и навсегда исчезновением; без дальнейших встреч. Теперь сияли, чувствуя какую-то удивительную, хоть и неизреченную близость.
Макс Алмазов! До ареста отца тайными большевиками Земли мальчик не раз слышал это имя во время законспирированных встреч с родителями. Как-то мало вязались с этим именем электронная почта и английский язык. Речь вроде бы шла о каком-то таежном старателе с особым нюхом на редкоземельные элементы. Будто бы ходит там с группой таких же как он косолапых-бородатых в регионе всех трех Тунгусок, равном по площади десятку Франций с весомым довеском Англии. И вдруг сидит перед ним эдакий плейбой из секции Fashion какого-нибудь самого гламуристого гламура! Но как – скажите, джентльмены, и вы, гламурные леди, включая юную мамочку, – как мог этот сибиряк так быстро приближаться к своему подопечному во всевозможных регионах мира, будь это родная Англия или Южная Африка, не говоря уже об устье Амазонки, где обитают мужички с ненавидящими взглядами? Конечно, электронная паутина обеспечивает мгновенный контакт по всему миру, однако Хранителю удавалось возникать не только в виртуальном мире, а вроде бы как бы в мире непосредственной близости, создавать эффект непосредственного присутствия. Впрочем, если этому человеку удавалось годами ускользать от скрытно- большевизма, то ему ничего не стоило в третьем тысячелетии появляться там, где надо, особенно с помощью могущественной “Таблицы-М” с ее высокомудрым, хотя и не лишенным британского юмора Высоколобым Бутылконосом.
Тем временем вновь обретенная дочь Парасковия Стратова тоже не без интереса поглядывала на Максима Алмазова, также известного в корпорации под именем Пришелец. Ее вовсе не удивила ударная внешность этого молодца, поскольку, в отличие от братца, она немало о нем знала от Стомескиной. Теннисистка до того плотно слилась с людьми “Таблицы” и особенно с семьей Стратовых, что никогда не отказывалась от предложения совершить связное путешествие к запрятанной в горной Швейцарии Пэрасси Стрейт. Больше того, она у довольствием общалась с милой девочкой, которая была всего на четыре года ее моложе и души в ней не чаяла. Девушки помоложе довольно часто ищут общения с девушками постарше, чтобы стать лицом посвященным, ну и, наоборот, девушки постарше любят посвящать тех, что помоложе; короче говоря, они стали закадычными подругами. Странное выражение, не правда ли? Можно ли так сказать о персонах, не снабженных мужиковатыми кадыками?
Так или иначе, но Пашка узнала от Ленки, что у мамочки были романтические контакты с Алмазом, в связи с чем вечный обожатель мамочки, то есть папочка, завел романтические контакты с самой Ленкой, которая давно уже была влюблена в этого данного папика, несмотря на то что временами позволяла себе некоторые вихри в отношениях с другими классными папиками “Таблицы”. Словом, у игрочихи, посеянной – напоминаем – в первой десятке, был порядочный внеспортивный опыт, которым она могла увлечь тихую девчушку и вдохновить ее на будущее.
Ленка нередко посылала Пашке в аттачментах фотографии, сделанные в основном на пляжах или в бассейнах. Внешность Алмаза с его фигурой десятиборца производила на юницу весьма серьезное впечатление, но даже больше, чем фигура, действовали на нее его лицо и глаза, исполненные какой-то странной смеси очарования и страдания. Ленка иной раз намекала, что за плечами у этого парня стоит нечто страшное. Будто бы он иной раз впадает в ужас при виде собственной тени. Будто бы прежде, когда вы с Никодимчиком были маленькими, эта тень упала на детей, которых он должен был по приказу миошников либо похитить, либо убить. Что это были за дети, уж не мы ли сами с Никодимчиком? Ленка на этот вопрос не отвечала. Она говорила только, что с тех пор Алмаз поклялся вырваться из дьявольского круга. С тех пор он стал беззаветным редкоземельцем. В любую минуту готов жизнь отдать за своих друзей. И за их детей. Вот такой появился там у нас Пришелец, еще тогда, когда я в юношеской группе стала в теннис играть под их патронажем. Вот так получилось, Пашка-кошка, но для тебя он уже староват.
Через пару часов все предварительные дела были завершены, все бумаги подписаны. Для начала корпорация брала в аренду весь третий этаж гостиницы “Отель дю Пале” с его высоченными императорскими окнами, открывающимися в необозримый бискайский простор. Также в аренду с возможной покупкой в близком будущем пошел комплекс великолепных резидансов на холме, над пляжем Илбарриц и обширным полем для гольфа. Семиэтажный резиданс попроще на пляже Миледи, предназначенный в основном для будущих регбистов, был с ходу закуплен, как говорится, flat. В дальнейшем вступал в силу обширный план закупок земли и недвижимости, разработанный в Москве всезнающим Бутылконосом.
По дороге в отель Ген, с отсутствующим видом следящий за проплывающими пейзажами шикарного курортного города, вдруг задал всем присутствующим, то есть в основном своему семейству, череду отчасти ошеломляющих вопросов: “Что все это значит? Что из этого вытекает? Что с нами произойдет?”
Несколько минут в плавно скользящем лимузине королевствовало молчание. Потом растворила свои пламенные уста Хозяйка, Леди Эшки, Ашка Стратова, в девичестве Вертолетова: “Я не знаю. Никто не знает. Быть может, лишь летописец Базз Окселотл немного знает или предполагает. Кстати, где он?”
(Полностью роман опубликован в бумажной версии «Октября».)