Киноповесть. Предисловие Александра Кабакова
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2007
Всякого рода литературные игры и фокусы расставляют ловушки для авторов. Стоит увлечься – и от твоей затеи ничего не останется, кроме самой игры, кроме старательного и более или менее удачного выполнения ее правил. Рядовые изделия литературного постмодерна тем и неинтересны, что игра есть, а выигрыша нет. Там игра, выражаясь по-старинному, не на интерес. Там – пересмешничество без смысла и цели, там – пародирование ради гротескного сходства и только, там – разрушение сделанного другими как самоценный акт, там – использование чужого как вторсырья: вроде резки линкора на металлолом для ширпотреба.
Играть стоит только ради того, чтобы выигрывать: получать самостоятельный художественный результат. Тогда все можно пускать в дело – бродячий сюжет, чужой стиль, истинную историю, газетную заметку… Все годится, лишь бы на выходе, как говорят технари, возникли ощущение, состояние, мысль, облеченная в образ, – которых не было прежде.
Киноповесть Дмитрия Иванова – безусловно, литературная игра, причем игра как нельзя более рискованная. Автор переписал, существенно уменьшив объем, разнообразно знаменитый роман Александра Фадеева “Молодая гвардия” (самим Фадеевым, к слову, дважды переписанный). Действие перенесено в наше “непростое”, как говорят телекомментаторы, время. Кто теперь “плохие парни” и кто “хорошие”? Понять куда труднее, чем тогда, когда были просто “немцы” и “наши”. Все аналогии, а исторические особенно, как известно, хромают… Словом, задачу перед собой сочинитель поставил сложную и в чисто техническом смысле, и в художественном отношении.
Скажу прямо и пристрастно: Дмитрию Иванову удалось ее решить безукоризненно. Возможно, этому способствовал выбор жанра: киноповесть не предполагает романного проникновения в психологию и стилистических экспериментов, зато позволяет прояснить суть авторского послания. И, слава Богу, суть эта состоит в том, что, казалось бы, прочно забыто современной литературой: в авторском восхищении мужеством, верностью, способностью пожертвовать всем ради романтических иллюзий и твердой верой в то, что это не иллюзии, а единственная реальность.
Мне кажется, что форма ремейка была выбрана (может быть, подсознательно) от смущения: вроде бы неловко теперь всерьез писать о подвигах. Но, к счастью, получилось как раз то, что надо: современная кривоватая усмешка не скрывает самых что ни на есть натуральных слез. Большая, надо сказать, по нынешним временам редкость.
Александр Кабаков
Старший лейтенант Лобода по утреннему холодку возвращался от бабы с хутора Заячьего. Баба была ненасытная, и Лобода ушел от нее еле живой. Если бы не служба эта проклятая, сутки бы отсыпался. Старлей клевал носом за рулем милицейского мотоцикла и пару раз чуть не загремел в кювет.
Выбравшись, наконец, на бетонку, Лобода притормозил и привычно осмотрелся. Колыхающаяся седыми волнами ковыля степь была пуста. Но зоркий глаз гаишника ухватил вдалеке какое-то движение. И сразу же у старлея несмотря на усталость проснулся охотничий инстинкт. В руки ему шла добыча. Свидетелей нет, и придраться к любой чепухе, чтобы содрать с водителя пару сотен, самое оно.
Лобода выключил движок и стал терпеливо ждать со сложенными на груди руками, символизируя собой и судью, и палача.
Марьяна Хромова в некотором смятении стояла перед зеркальным шкафом, позволявшим увидеть себя в полный рост.
Итальянский купальник-бикини оказался слишком уж откровенным. Крохотный треугольничек материи еще кое-как прикрывал низ живота, хотя для приличия бритвой там пройтись не мешало бы. А вот с грудью был полный облом. Ее никак не удавалось втиснуть так, чтобы не выглядывали предательски розовые кружочки сосков. Марьяна перекинула со спины на грудь толстую косу, которую упрямо не хотела остричь, несмотря на советы подруг. Однако и коса не спасала. Возможно, где-нибудь на пляжах Багамских островов или Французской Ривьеры, где девчонки запросто разгуливают “топлесс”, этот купальничек был бы в самый раз. Но появиться в таком здесь – все равно что выйти на люди голой.
Марьяна обернулась к Сашке, глядевшей на нее с открытым ртом, и неуверенно спросила:
– Ну как?
– Ваще!.. – восхищенно сказала Сашка, покачав головой.
Этим исковерканным “вообще” она выражала большинство своих эмоций. В данном случае – восторг.
– И у вас в таком виде можно загорать?
– Можно-то можно… – вздохнула Сашка. – Только все подумают, что ты бэ… Ну ты понимаешь.
– Да уж чего тут не понять!
Марьяна за дверцей шкафа стащила с себя бикини и натянула закрытый, целиковый купальник, благоразумно прихваченный из дома. Он был отечественного производства и прикрывал тело таким надежным панцирем, что, добавив юбочку, в нем можно было бы спокойно ходить по улицам, не привлекая особого внимания.
– Ну а этот? – спросила Марьяна.
– Этот нормально. Сойдет.
Марьяна и без Сашки это знала, но все-таки ощутила легкое разочарование. Фигурка у нее была очень даже неплохая, и закрытый купальник ее не портил. Однако в бикини – это был бы шок. Марьяна представляла себе, как обалдел бы Алик. Однако тут же устыдилась своих мыслей и даже слегка покраснела. Она как-то не думала раньше о таких вещах. И потом, кто он ей – этот Алик?..
У себя в Ставрополе Марьяна Хромова считалась девушкой серьезной и даже неприступной. В школе училась старательно и уже с седьмого класса твердо знала, что станет врачом. Душещипательным телесериалам она предпочитала книги, что было предметом особой гордости родителей. При этом затворницей Марьяну не считали. Она не сторонилась шумных компаний и на дискотеках порой отрывалась. Но без особого к этому интереса. А уж что касается “бухалова” или “травки”, которую тайно покуривали многие сверстники и сверстницы, этого Хромова себе ни разу не позволила. Она и девственность свою сохранила в неприкосновенности, а насмешки подруг на этот счет отскакивали от нее, нисколько ее не раня.
На медаль по окончании школы она не потянула, хотя аттестат получила очень даже пристойный. Это стало неприятным сюрпризом, поскольку все вокруг заранее записали Хромову в медалистки. В результате Марьяна категорически отказалась ехать с родителями на отдых в Анталию, куда семья зачастила в последние годы. Никакие уговоры не помогли. Марьяна засела за учебники, чтобы ненароком не провалить вступительные экзамены в медицинский. К тому же ее уже тошнило от турецких отелей с их непомерной жратвой и приставаниями горластых аниматоров.
Родители отправились в Турцию без Марьяны. Но оставлять дочь одну в городской квартире не рискнули. На семейном совете был вынесен окончательный вердикт. Марьяна на это время поедет в Краснокумск, к тете Тоне, где можно и к экзаменам подготовиться, и отдохнуть от ставропольской суеты и пылищи.
Хромов-папа на все лады расписал тихий, зеленый городок на реке Куме, где, правда, был всего однажды и то сто лет назад. Подпевавшая ему мама взахлеб расхваливала тамошние помидоры величиной с детскую голову и прочие груши-яблоки, которые сами падают в руки, не выдерживая тяжкой спелости. Но главное, конечно, было то, что Марьяна останется под присмотром тети Тони – женщины не только радушной, но и ответственной. А если Марьяне понадобится компания, то, пожалуйста, – у тети Тони есть дочка Александра, Сашка, почти тех же лет. Тем более с двоюродной сестрой давно пора познакомиться.
Они подружились сразу. Толстая, простодушная Сашка намертво приклеилась к ставропольской родственнице, смотрела на нее с немым обожанием и изо всех сил старалась развлечь.
Это Сашка вчера уговорила Марьяну пойти на единственную в городке дискотеку, куда съезжались девчонки и ребята даже из соседних сел. Дискотека располагалась в бывшем Дворце культуры, носившем теперь гордое название Культурного центра, в котором мирно соседствовали кинотеатр, парикмахерская и крохотное кафе с ассортиментом привокзального ларька.
Марьяна долго не поддавалась на уговоры Сашки. Что там может быть интересного на провинциальной дискотеке? Но Сашка пристала как банный лист:
– Ну пойдем, Марьяша! Там здоровско, честное слово! Нормальная музыка. Как у вас в Ставрополе, вот увидишь! И потом, у нас там Алик!
– А это кто такой?
– Алик – это ваще!.. – убежденно сказала Сашка.
Это была высшая степень похвалы в устах Сашки, и Марьяна нехотя сдалась.
Больше она ничего не спрашивала про загадочного Алика, но вычислила его сразу, едва переступив порог дискотеки. Не заметить его было невозможно. Рослый, плечистый блондин с карими глазами и сережкой в ухе словно явился из самых сладких девичьих снов. К тому же Алик был ди-джеем. Это он решал, какой диск поставить на вертушку. Это он зажигал, выкрикивая в микрофон всякую смешную чепуху, и подпевал иногда на корявом английском. Его авторитет среди ребят был непререкаем. А девчонки так просто писали кипятком, когда Алик заводился по-настоящему.
Марьяна издалека присматривалась к местному кумиру. Неистребимый налет провинциальности угадывался в Алике с первого взгляда, но почему-то не портил его.
Толстая Сашка сходу ринулась в месиво танцующих и затерялась в скачущей толпе. Марьяна осталась подпирать стенку. Танцевать она не собиралась. Да ее никто и не приглашал. В ней как-то сразу опознали чужую, связываться с которой – только время тратить попусту.
Но Алик вскоре приметил незнакомую девушку с косой, не желавшую принимать участие в общем веселье. Такого на памяти Алика еще не случалось, и он почувствовал себя задетым. Здесь он правил бал, и безучастность Марьяны явно ставила под сомнение его безграничную власть.
Алик менял диски, стараясь угадать, чем он может зацепить незнакомку, но та даже бровью не повела. Тогда он пошел в лобовую атаку.
– Девушка! – громко сказал Алик в микрофон, остановив музыку. – У нас тут стенки прочные, их подпирать не надо!
Марьяна ощутила, как десятки взглядов скрестились на ней, и начала мучительно краснеть.
– Я тут уродуюсь для вас, – продолжал Алик, – а вам по барабану! У нас такое не прохиляет! Короче, танцуют все!
Загремела музыка. Растерянная Марьяна стала потихоньку пятиться к выходу, но на ее пути неожиданно возникла драка.
Она, должно быть, назревала раньше, а тут выплеснулась, захватывая в свой круговорот все больше участников. Оглушительно завизжали девчонки. Марьяна в испуге снова отступила к стене. Кулаки замелькали уже прямо перед ее носом. Музыка между тем продолжала греметь, и все это напоминало какую-то жалкую пародию на сцену из дешевого боевика.
Кто-то схватил Марьяну за руку и выдернул в коридор. Марьяна обернулась, ожидая увидеть перед собой Сашку. Но это был Алик.
– Не бойся! – весело сказал он. – Со мной не тронут!
Открытый пятнистый джип военного образца шел по бетонке, держа скромные девяносто, чтобы не отрываться от раздолбанного “Икаруса”, с одышкой поспешавшего за джипом. Солнце еще только поднялось над степью, но все окна автобуса были наглухо зашторены.
В джипе молча сидели трое здоровенных бородатых мужиков: двое – на переднем сиденье, один – на заднем.
– Мент впереди, – нарушил молчание водитель, увидав там, где грунтовая дорога соединялась с бетонкой, Лободу на его мотоцикле.
Сидевший сзади бородач ничего не ответил, только властно махнул рукой – поезжай, мол. Сосед водителя сунул руку за пазуху и, обернувшись, вопросительно взглянул на сидевшего сзади. Тот в ответ отрицательно покачал головой.
Милицейский мотоцикл стоял посреди бетонки, перекрыв проезд. Джип затормозил. Скрипнув, остановился и автобус с зашторенными окнами. Лобода не двинулся с места, ожидая, что водитель джипа сам подойдет к нему. Но из джипа никто и не подумал выйти. Тогда старлей, играя желваками, спешился и вразвалочку направился к машине.
– Инспектор Лобода, – невнятно произнес он, коснувшись ладонью козырька фуражки. – Куда так гоним, водитель? На тот свет?
Реакция сидевших в джипе была неожиданной. Они, переглянувшись, засмеялись. Лобода вспылил.
– Документы попрошу! – сказал он с грозовой интонацией.
Как назло, права у водителя оказались в порядке. Но Лобода уже завелся.
– Куда направляемся? – резко спросил он.
Бородач, сидевший сзади, наконец, соизволил открыть рот.
– Мы строители, – сказал он с еле уловимым акцентом. – На работу едем. Животноводческий комплекс будем строить.
Лобода краем уха что-то слышал о начавшейся стройке. Но добыча явно уплывала из рук, и он продолжил допрос:
– В автобусе у вас что?
– Люди, – пожал плечами бородач с заднего сиденья. – Бригада.
– Посмотрим…
Лобода уже сделал шаг в сторону “Икаруса”, но бородач, сидевший сзади, протянул старлею сложенную вчетверо бумажку:
– Лучше документы посмотри.
Лобода развернул бумажку и едва не выронил вложенные туда купюры. Пять штук по сто долларов. Лободу бросило в жар. Колебался он считанные секунды. Доллары, как по волшебству, исчезли в нагрудном кармане гаишника.
– Все в порядке? – насмешливо спросил бородач с заднего сиденья.
– Все нормально… Ехайте… – пробормотал Лобода, комкая в руке пустую бумажку. – Я и сопроводить вас могу… Мне все равно в ту же сторону…
Через минуту маленькая колонна продолжила путь. Теперь ее возглавлял на своем мотоцикле довольный старлей Лобода.
Алик Куренной ни секунды не сомневался, что сегодня же трахнет приезжую. Он настолько привык к обожанию местных девчонок, готовых лечь под него – только мигни, что иного исхода даже представить себе не мог. И то, что эта Марьяна приехала из Ставрополя, его ничуть не смущало. Можно подумать, у ставропольских баб все не вдоль, а поперек устроено!..
Было всего около девяти утра, а безжалостное июльское солнце уже наяривало на полную катушку, как в какой-нибудь Африке. Алик зашел за угол – вроде как укрыться в теньке, но на самом деле, чтобы не обнаружить себя. Марьяне ни к чему знать, что он приперся на место свидания первым. А то еще вообразит себе невесть что.
Залитая солнцем центральная площадь была совершенно пуста. Городок будто вымер. Еще на рассвете почти все взрослое население уехало на огороды, как случалось каждую субботу. Там они и переночуют в шалашах и времянках, чтобы вернуться домой только воскресным вечером.
У Куренных огорода не было. Мать с незапамятных времен трудилась учительницей в местной школе, посвящая все выходные проверке накопившихся за неделю тетрадок. Сейчас, правда, было лето, но и по дому дел хватало. Старший Куренной, отвечавший в городской управе за коммунальное хозяйство, вообще белого света не видел: то канализацию где-то прорвет, то электричество отрубят без предупреждения, то ретранслятор выйдет из строя и во всех телевизорах городка исчезнет с экранов картинка. А тут и самому Куренному-старшему понадобился срочный ремонт. Сердце забарахлило, и отца уложили в больницу под капельницу на неопределенный срок…
Алик взглянул на часы. Марьяна опаздывала уже на семь минут. А вдруг она решила вообще не приходить? Вот это будет облом! Хорошо еще, никто не знает, что он договорился с ней о встрече…
Алик Куренной родился лидером. И, может быть, поэтому ему все давалось легко. Учился он шутя, без напряга, но всегда на твердые четверки. Мог бы запросто стать и отличником, да только желания такого не имел. Ему было все равно, куда поступать после школы. Институт он считал лишь надежным средством откосить от армии. Родителей это возмущало. Особенно отца, который вспоминал свою армейскую службу с умилением и свято верил, что только там можно стать настоящим мужиком.
– А дедовщина? – спрашивал Алик.
– Это как себя поставишь, – возражал отец. – Будешь тряпкой, так об тебя хоть в консерватории будут ноги вытирать!
– Есть все-таки долг перед родиной! – встревала мать. – Этого понятия, Алик, еще никто не отменял!
Алик с легким сожалением смотрел на нее. Училка и есть училка. Даже дома не может без прописных истин. И не объяснишь ведь ей, что если ты кому-то и должен, то родителям, а уж никак не родине, которой ты до фонаря. Была бы война – тогда нет вопроса. Сам бы пошел, без проблем. А так – извините!
Но этого всего Алик матери, конечно, не говорил. В глубине души он мать любил по-настоящему, хотя и без телячьих нежностей.
Короче, в августе все-таки надо было определяться с институтом. А уж там-то…
В мечтах Алик видел себя фронтменом какой-нибудь забойной рок-группы, вроде “Раммштайна”. Однако сколотить ее здесь, в своем городишке, было немыслимо. Кое-кто из местных пацанов бренчал на гитаре, но все это Алик презрительно называл коровьими рыданьями. Он-то, найдя самоучитель, вполне прилично овладел акустической шестистрункой. А покупать электрогитару не имело никакого смысла.
И тогда Куренной всерьез занялся дискотекой, которая до его прихода имела только мигающую неоновую вывеску, оставаясь унылым зальчиком без окон, в котором раньше занимался хореографический кружок, давно загнувшийся. Был там еще хриплый пленочный магнитофон, на котором вечно пьяный радист крутил каждый вечер древние записи Магомаева, Пьехи, Ободзинского и других динозавров.
Алик раздобыл фирменную вертушку с двумя мощными спикерами, выпросил на местном радиоузле списанный микрофон и, смотавшись в Ставрополь, разжился там десятком дисков с клевыми записями. Стены унылого зальчика он обклеил яркими постерами зарубежных поп- и рок-звезд. После этого Куренной сам стал за пульт, превратившись в первого местного диск-жокея.
И начался лом. Дискотека с трудом вмещала всех желающих. Плата за вход была смешная. Но уже через месяц Алик отбил все бабки, взятые в долг на устройство дискотеки. И даже кое-какой навар оседал у него в кармане.
Лишние деньги еще никому не мешали, но не это было главным. Алик купался в лучах славы, чувствуя себя настоящим идолом, пусть всего лишь местного розлива.
Теперь он являлся домой после полуночи, измотанный до крайности, но счастливый. Озабоченная мать, не выдержав, однажды тайно проникла на дискотеку и, естественно, пришла в ужас. Она описала все увиденное отцу в самых ядовитых красках, назвав то, что творилось на дискотеке, “каким-то балом Сатаны”. Алику по этому поводу дома был утроен настоящий Сталинград. Но тут уж ему вожжа попала под хвост. Алик стоял насмерть, и родители отступили, решив дать ему возможность перебеситься…
Вчерашняя драка, возникшая в разгар танцев, не была чем-то из ряда вон выходящим. Выяснения отношений случались на дискотеке частенько. Но это были честные кулачные бои без кастетов и поножовщины. Утерев кровавые сопли, бойцы расходились по домам, чтобы завтра снова отплясывать вместе как ни в чем не бывало.
Зачинщиком последнего сражения с деревенскими был, конечно же, Андрюха Тюменев. Он всегда зорко следил за тем, чтобы чужаки не щупали краснокумских девок, которые, впрочем, визжали больше для порядка. С особой ревностью Тюменев приглядывал за Людкой, на которую пацаны слетались, как мухи на мед. Людка Швецова – это вообще была отдельная песня. Шаровая молния в юбке. Правда, юбки она носила чисто условные. Спасибо, они хоть трусики закрывали. А вчера Швецова пришла на дискотеку в лосинах цвета “электрик”, от чего пацаны вообще заторчали.
Что там с Людкой произошло, Алик не видел, но наверняка Андрюха Тюменев кому-то врезал в табло. И понеслось. Алик никогда не вмешивался в разборки. Он был выше этого и знал, что на него-то никто не посмеет поднять руку: ни чужие, ни свои. Но, увидев перепуганную Марьяну, Куренной, как благородный рыцарь, поспешил ей на помощь. Он за руку вытащил девушку в коридор и сказал весело:
– Не бойся. Со мной не тронут.
– У вас тут всегда так? – пролепетала Марьяна, приходя в себя.
– Бывает, – усмехнулся Алик. – А что? Нормальный ход. Самцы из-за телок бодаются.
Он увидел, что его слова покоробили девушку, и неожиданно смутился.
– А вы вообще-то как сюда попали? – спросил Куренной от смущения переходя на “вы”.
– Да сестра меня притащила.
– Сестра? Кто такая?
– Саша Назарова. Знаете?
– Сашку? А то!
– Она моя двоюродная сестра. Я к ним отдыхать приехала.
– На выходные?
– Нет, на две недели.
Сердце Алика радостно екнуло, и он сам этому удивился.
– Ну что, будем знакомиться? Лично я – Алик.
– Я знаю. Мне Саша про вас рассказала.
– Что рассказала?
– Ну что вы здесь самый крутой.
Сашка действительно по дороге на дискотеку вовсю расхваливала диск-жокея, хотя Марьяна об этом ее не просила.
– Да ля-ля это все! – отмахнулся Куренной. – Гонят, сами не знают что.
Но от Марьяны не укрылась его довольная усмешечка.
Их разговор был прерван появлением участкового Шульгина.
– Опять у тебя дебош, Куренной? – сурово спросил он.
– Почему у меня? Я-то тут при чем? – возразил Алик.
– А кто весь этот бардак организовал? Пушкин? Сам-то, небось, стоишь в сторонке, девушек клеишь. Призвал бы своих охламонов к порядку.
– На это милиция есть, – пробурчал Алик в спину участковому, который уже входил в зал, где продолжалась драка.
Через секунду там все стихло. Потом распахнулась дверь, и в коридоре появился Андрюха Тюменев – всклокоченный, с рассеченной губой. За ним – пацан из деревенских, прикрывавший ладонью фингал под глазом. Последним шел сумрачный Шульгин. Процессия проследовала мимо примолкших Алика с Марьяной и вышла на улицу.
– Куда он их? – спросила Марьяна.
– В околоток, – ответил Алик. – Да ничего, утром отпустят. Нет проблем.
– Ну ладно. Я, пожалуй, домой пойду.
– Я провожу, – быстро сказал Алик. – А то мало ли что.
– А как же дискотека?
– Все! На сегодня финиш!
Обратная дорога к теткиному дому оказалась намного длинней, и Марьяна догадалась, что Алик повел ее кружным путем. Но это ее ничуть не встревожило. Алик руки не распускал, разговаривал вежливо. Только попросил:
– А можно, мы на “ты” будем?
– Давай, – согласилась Марьяна.
Алик никак не мог понять, с чего это вдруг его одолела какая-то робость. Эта приезжая девчонка, конечно, была в полном порядке. Но ведь и он себя не в дровах нашел. Марьяна тоже с удивлением прислушивалась к себе. Ей определенно льстило, что избалованный вниманием ди-джей послал подальше всех и вся, включая свою дискотеку, чтобы только остаться вдвоем с ней, с Марьяной.
Позади парочки, шагах в двадцати, тащилась толстая Сашка Назарова, не перестававшая удивляться тому, что Куренной сразу запал на ее двоюродную сестру. Сашка никогда не видела, чтобы Алик кого-нибудь провожал до дома.
– Слушай, а поедем завтра купаться, – предложил Алик, когда они остановились у подъезда. – Тут у нас островок есть один на Куме. Вообще полный отпад. Песочек, зелень и все такое. А главное – вокруг ни души.
– В каком смысле? – с подозрением спросила Марьяна.
– Да нет, ты ничего такого не думай, – торопливо добавил Алик. – Мы целой компанией собираемся. Поехали, а?
– Я подумаю, – сказала Марьяна.
– Чего тут думать? Приходи завтра в девять утра к дискотеке. Соберемся – и вперед!
– Посмотрим, – уклончиво ответила Марина и скрылась в подъезде.
Алик шумно вздохнул, глядя ей вслед.
Он не заметил, как между деревьями бесшумно мелькнула чья-то тень. Не заметила ее и подходящая к дому Сашка.
Радость, охватившая старлея Лободу в связи с тем, что ему удалось практически на пустом месте срубить пятьсот баксов, как рукой сняла всю сонливость. Но чем дальше он вел за собой маленькую автоколонну по ковыльной степи, тем больше его начинали одолевать сомнения. С чего бы это строительной бригаде откупаться от одинокого гаишника такими деньгами?
Он сперва как-то не придал значения внешнему виду бородачей, ехавших в джипе. В последнее время камуфляжная форма стала обычной одеждой. В ней щеголял кто попало. А сейчас Лободе это стало казаться подозрительным. Вдруг здесь что-то не так? И на кой хрен он, старлей Лобода, вызвался сопровождать колонну? Кто его за язык тянул? Надо было переждать немного и вернуться на место службы проселками, будто он этих джипа с автобусом в глаза не видел. А теперь уж поздно, никуда не денешься…
Через полчаса мотоцикл Лободы остановился перед полосатым шлагбаумом, перегородившим бетонку. Здесь размещался блокпост, проверявший весь транспорт, идущий с южного направления. Возле шлагбаума скучали двое автоматчиков. На шум моторов из будки блокпоста неторопливо вышел армейский капитан, приблизился к Лободе и сипло спросил, дыхнув в лицо старлею крепким перегаром:
– Кого сопровождаешь?
– Стройбригада, – ответил Лобода. – На строительство животноводческого комплекса едут.
– Откуда люди?
– Из Дагестана, – наугад ляпнул Лобода и тут же пожалел об этом.
Заплывшие глазки армейского капитана опасно блеснули.
– Строители, говоришь? – просипел он. – А почему окна в автобусе зашторены?
– Так спят, наверно… – замялся Лобода.
– Сколько их там?
– Бригада… Я не считал…
Лобода совсем потерялся. Ему показалось – капитан просек, что тут не обошлось без приличной взятки. Во взгляде его он прочел брезгливую насмешку.
– Скажи, пусть документы приготовят, – сказал капитан. – Моторы заглушить. Всем выйти из машин.
Лобода слез с мотоцикла и понуро поплелся к джипу.
– Какие вопросы? – спросил бородач с заднего сиденья.
– Проверка. По всей форме, – сокрушенно вздохнул Лобода. – Военные. Я для них – никто.
Бородач усмехнулся, сверкнув сквозь густую растительность ослепительно белыми зубами, с неожиданной легкостью выпрыгнул из джипа и направился к капитану. Он подошел к нему вплотную и спросил, почти не разжимая губ:
– Сколько?
– Не понял… – напрягся капитан.
– Штуки хватит?
– Опять не понял.
– Полторы. Теперь понятно?
– Зеленых? – спросил капитан, отводя взгляд.
– Само собой.
– Две, – сказал капитан, продолжая смотреть в сторону.
– Договорились, – кивнул бородач и сунул руку в карман комбинезона.
– Не здесь, – быстро сказал капитан. – Зайдем в помещение.
Они скрылись за дверью будки. Прошло минуты три, показавшихся Лободе вечностью. Наконец бородач вышел из будки, прошел к джипу и сел на свое место. Капитан, застрявший в двери, сипло скомандовал автоматчикам:
– Убрать заграждение!
Автоматчики безмолвно повиновались, подняв шлагбаум. Лобода торопливо оседлал мотоцикл и двинулся первым. За ним последовал джип, а потом и автобус, окутавшись сизым облачком выхлопных газов. Автоматчики равнодушно пялились на зашторенные окна.
Когда блокпост остался далеко позади, Лобода снял с головы мокрую фуражку и подставил потное лицо степному ветерку. Потом он обернулся и обнаружил, что джип с автобусом больше не едут за ним. Они свернули в сторону Краснокумска. Старлей удивился, но одновременно испытал облегчение. Их пути разошлись, и слава богу!
Если бы он только знал, что за этим последует!..
Ее разбудила песня. Два хриплых голоса – мужской и женский – самозабвенно выводили мелодию своей юности:
Я ждала и верила
Сердцу вопреки.
Мы с тобой – две берега
У одной реки!..
“Это уж точно!” – с привычной злостью подумала она. Ее предки и правда были двумя берегами у одной реки, в которой вместо воды текла плодово-ягодная бормотуха. В честь субботы они начали с самого утра, как будто у них наступили выходные, как у нормальных людей, как будто всю рабочую неделю они вкалывали, как папы Карлы. Теперь они будут голосить до тех пор, пока не опорожнят бутылку ноль-восемь и не вспомнят все когда-то популярные песни советских композиторов, застрявшие в памяти на всю оставшуюся жизнь.
Она обвела сонным взглядом свою комнатушку, стены которой поверх вылинявших обоев в цветочек были обклеены яркими фотками из журналов: раскоряченная Мадонна, телеведущая Дана Борисова, не то вправду дурочка, не то косящая под нее, знойная Наталья Орейро… Мужики были представлены побогаче. Кроме наших – непременного Киркорова, одетого карнавальным павлином, томного, словно три дня не евшего, Витаса, слащавой парочки из безвременно распавшегося дуэта “Смеш” – со стен глядели довольные жизнью Том Круз, Энрике Иглесиас, Антонио Бандерас и, разумеется, Леонардо ди Каприо, уже выцветший на солнце, но все равно неподражаемый.
Все эти небожители обретались в такой волшебной и недостижимой дали, что в реальность их существования верилось с трудом. И уж совсем не верилось, что ей, Чебурашке, когда-нибудь посчастливится не во сне, а наяву увидеть заморские красоты, где люди живут сыто и весело, как хотела бы жить и она, да вот родилась не в том месте и не в то время…
Она бы еще поспала, но тут же вспомнила, что сегодня утром у нее есть одно очень важное дело – проследить за Аликом Куренным. Вчера после дискотеки, куда ее из жалости пускали бесплатно, она, спрятавшись за деревьями, подслушала, как Алик сговорился о встрече с этой приезжей сучкой, с Марьяной. И надо было узнать, как далеко зайдет у них дело. Не из праздного любопытства, нет. Из жуткой ревности, поскольку Алик давно уже был причиной ее бессонных, залитых слезами ночей.
Она встала и, покачиваясь спросонья, направилась в совмещенный санузел, встретивший ее потрескавшимся кафелем, вечно капающими кранами и непобедимыми ржавыми подтеками в раковине. Плеснув ледяной водой в лицо, она подняла глаза к мутному зеркальцу на стене. Никаких волшебных превращений за минувшую ночь не произошло. Из зеркала на нее глянуло серенькое личико, похожее на мордочку хорька.
Она ненавидела эту мордочку. Ненавидела свою тощую, невзрачную фигурку без какого-либо намека на грудь. И это в пятнадцать-то лет, когда одноклассницы не знают, куда спрятать налившиеся сиськи и арбузные жопы. А ее от заморенного пацана не отличить в этих дешевеньких джинсах и застиранной маечке с надписью по-английски “Дотронься до меня!” Желающих дотронуться пока не нашлось ни разу. Разве что в драке. Она с малолетства дралась на равных с пацанами, которые брали ее в свою компанию, не считая девчонкой. Когда-то ей это льстило. Но чем дальше, тем больше она чувствовала себя обделенной их вниманием и оттого сделалась резкой и колючей. Она и постриглась коротко-коротко, под пацана. Научилась лихо материться, покуривала в открытую и никогда не отказывалась от пива, если, конечно, ей кто-то предлагал допить бутылку.
Однако подросшим ровесникам (а самое главное – Алику Куренному) она была неинтересна. Они уже вовсю обжимались по углам с ее подружками, а некоторые не только обжимались. Ей на этом убогом празднике секса места не было. И звать ее продолжали так, как звали в детстве, – Чебурашка. А ведь у нее было красивое имя – Кристина. В честь дочки Аллы Пугачевой, песню которой про айсберг в океане сейчас затянули предки.
– Блин! – сквозь зубы сказала Чебурашка. – Прям концерт по заявкам!
Отец Чебурашки когда-то работал сцепщиком вагонов на “железке”. Но однажды его, пьяного в дребедень, защемило между буферами. Да так, что пришлось ампутировать левую ногу по колено. Прежняя работа, естественно, накрылась медным тазом, а никакой другой для одноногого не нашлось, отчего отец запил еще злее. Мать от него не отставала. Мизерная инвалидская пенсия растворялась в дешевом портвейне за считанные дни. Если бы не огород, вся семья давно бы загнулась с голодухи. Огород, правда, как и у всех, находился далеко от дома, и никто им не занимался. Но из благодатного чернозема сквозь заросли сорняка каким-то чудом сами собой перли морковь и картофель, лук и огурцы. Все это было мелкое, увядшее, с гнильцой, но, когда живот подводит, и такое сойдет.
Под крышкой на сковороде Чебурашка нашла вчерашние оладьи, сделанные пополам из муки с крахмалом. С трудом проглотив резиновую массу, она заглянула в комнату.
Отец с матерью сидели в обнимку, слегка покачиваясь в такт песне. У обоих в глазах стояли пьяные слезы. Сюжет каждой песни они переживали всей душой, будто речь шла о них самих. Появления дочери они даже не заметили. Как не замечали того, когда она уходит, когда возвращается и возвращается ли вообще.
Чебурашка вышла на лестничную площадку, разящую кошатиной, и захлопнула за собой дверь. Вслед ей грянула следующая песня:
Я люблю тебя, Россия,
Дорогая моя Русь,
Нерастраченная сила,
Неразгаданная грусть…
– Да провалитесь вы вместе со своей Россией! – сквозь зубы процедила Чебурашка, сбегая вниз по лестнице.
Алик снова взглянул на часы. Четверть десятого. Еще ни одна девчонка не позволяла себе так опаздывать на встречу с ним. Наоборот, все приходили раньше времени и терпеливо дожидались его появления.
Площадь перед Культурным центром по-прежнему была пуста. Только неизвестно откуда вывернувшая Найда, увидев Куренного, потрусила к нему. Она привычно мела хвостом и скалила зубы в собачьей улыбке. Эта большая беспородная псина была здесь своего рода достопримечательностью. Ласковая ко всем несмотря на свою безрадостную уличную жизнь Найда, казалось, не умела ни рычать, ни лаять. Она безропотно сносила игры малышей, любивших прокатиться на ней верхом. Никто о ней не заботился, но подкармливали многие, хотя Найда никогда не выклянчивала еду, а протянутый кусок брала с чрезвычайной аккуратностью и вежливо отходила в сторону.
Вот и сейчас собака не стала просительно заглядывать Алику в глаза, а села у его ног и тихонько вздохнула, словно разделяя с человеком тягостное ожидание. Алик потрепал Найду по голове, и она блаженно закрыла глаза.
За этой умильной сценкой из-за угла украдкой наблюдала Чебурашка. Ей удалось перехватить Алика, когда тот выходил из дома, и незаметно проследить за ним до места встречи. Теперь Чебурашка, снедаемая ревностью, ждала, что будет дальше.
Куренной опять посмотрел на часы. И тут, наконец, вдалеке показалась Марьяна. Девушка вовсе не летела со всех ног, как полагалось опоздавшей, а шла неторопливо. Но не это взбесило Алика. Марьяна шла не одна. С ней рядом ковыляла толстая Сашка. Такого облома Куренной не ожидал. Весь его хитрый план летел к черту.
Вчера он нарочно сказал Марьяне, что купаться на острове собирается целая компания. Чтобы приезжая ничего не заподозрила. На самом-то деле Алик планировал поехать с ней вдвоем. И даже ночью сходил к своему однокласснику Ринату Касымову за ключами от моторной лодки. Добротная касымовская лодочка с подвесным мотором в шесть лошадиных сил была как раз то, что надо для поездки вдвоем на остров. А тут эта корова – Сашка!..
Алик стал лихорадочно соображать, как половчее отшить ее.
Между тем девушки подошли к нему вплотную.
– Привет! – сказала Марьяна. – Извини, пожалуйста. Давно ждешь?
– Только что пришел, – соврал Алик.
– Твоя собака?
– Общая.
– Погладить можно?
– Попробуй.
Марьяна почесала у Найды за ухом, и та благодарно лизнула ей руку.
– А где остальные?
– Да кто где… – туманно ответил Алик. – Больше никого ждать не будем.
Сашка испуганно посмотрела на двоюродную сестру. Сашка-то с самого начала подозревала, что никакой компании не будет, и потому долго отнекивалась от уговоров Марьяны, звавшей ее с собой. И оказалась права. Куренной смотрел на нее так, словно приказывал взглядом поворачивать оглобли.
Сашка уже была готова так и сделать. Но тут внезапный шум автомобильных моторов нарушил тишину. На пустую площадь выехал пятнистый джип с тремя бородатыми седоками в камуфляжной форме, а за ним – потрепанный “Икарус” с зашторенными окнами.
Все это выглядело так дико, что Марьяна с неуверенной улыбкой спросила:
– Что это у вас тут? Кино снимают?
Оторопевший Алик не успел ничего сказать. Шерсть на загривке Найды вдруг встала дыбом, и собака бросилась буквально под колеса джипа, захлебываясь злобным лаем.
– Найда! – крикнул Алик.
Но было поздно. Бородач, сидевший рядом с водителем джипа, быстро нагнулся и, схватив лежавший в ногах автомат Калашникова, дал прицельную очередь по собаке. Несчастная Найда взвилась в воздух и распласталась на земле. Щербатый асфальт вокруг нее окрасился кровью.
Джип и автобус, не останавливаясь, продолжили движение.
Потрясенные Алик, Марьяна и Сашка проводили глазами уезжающие машины, а потом, не сговариваясь, бросились к Найде. Из-за угла выскочила Чебурашка.
– За что? – крикнула на бегу Марьяна.
Когти Найды судорожно скребли асфальт. В недоумевающих глазах собаки стояли совсем человеческие слезы.
– Реальный свинарник! Хоть бы подмели для понта! – проворчал Тюменев, ступив в тесный милицейский “обезьянник”.
– Вот сам и подмети, – хмуро посоветовал Шульгин. – Или мамашу свою пригласи.
– Мать не трогай! – вспыхнул Тюменев.
Она работала уборщицей в управе, и Андрюха не любил, когда ему об этом напоминали.
– А ты не гоношись! – огрызнулся участковый, запер дверь “обезьянника” и ушел в дежурку, где боролся с зевотой его молодой коллега Коля Чванов.
Тюменев сплюнул, выматерился сквозь зубы и сел в углу на пол, привалившись спиной к стенке. Деревенский пацан, задержанный вместе с Андрюхой, переминался с ноги на ногу.
– Кончай отсвечивать! – буркнул Тюменев. – Сядь! Все равно до утра не выпустят!
Никакой злости к этому деревенскому валенку он не испытывал. Ну подрались и подрались. Не на Кавказе же, чтобы кровную месть заводить. А что касается “обезьянника”, так он для Андрюхи был вроде второго дома. Частенько приходилось здесь ночевать, потому что Тюменев был пацан вспыльчивый и, чуть что не по нем, сразу начинал махать кулаками. Страха он не знал. Мог ломануться в драку и с семерыми, не сдаваясь до последнего.
С ранних лет мать не могла его обуздать. Вот был бы рядом папаша… Но об этом и мечтать не приходилось. Мать понятия не имела, кто ей заделал ребенка, и долгое время пудрила Андрюхе мозги, что папка его – капитан дальнего плавания, скитающийся где-то по морям-океанам. Однако Андрюха еще в третьем классе допер, что мамаша пургу гонит, и про отца-моряка даже нигде не заикался.
Тогда же он понял, что защиты ему ждать неоткуда, и начал самостоятельно завоевывать место под солнцем. Будучи от рождения тщедушным шкетом, он поставил перед собой задачу стать сильнее всех. И настырно шел к своей цели, качая мышцы с помощью всяких увесистых железяк, подобранных на чужих дворах.
Школу он бросил после седьмого класса, совершенно утонув в целом лебедином озере двоек. Подрабатывал грузчиком в магазине и ждал с нетерпением призыва в армию. Он спал и видел, как попадет в десантуру и после дембеля вернется в камуфляжной форме, с крылатым значком ВДВ на лихо заломленном берете. А пока его вполне устраивало то, что даже взрослые побаивались с ним связываться. Все, кроме, пожалуй, Шульгина.
Участковый, хоть и отслужил всего-навсего в стройбате, был мужиком поразительно крепким. Давно, еще при первом задержании, Андрюха попытался от него вырваться. Но Шульгин зажал его стальными тисками, и Тюменев понял, что с этим ментом шутки плохи.
Шульгину еще и тридцати не стукнуло, однако подчеркнутая неторопливость в движениях и суровое выражение лица делали его взрослее лет на десять. Он всегда ходил в милицейской форме, словно она приросла к нему, и имел обыкновение появляться в самый неподходящий момент. Пивка нельзя было спокойно попить на улице прямо из ствола. Тут же рядом возникал Шульгин и начинал проповедь. И дискотеку, зараза, каждый вечер проверять повадился. Станет в дверях и смотрит презрительно, как молодежь отрывается. Ну а если уж драку пацаны замутят, намахаться вдоволь не успеют: Шульгин уже тут как тут. И, конечно, весь кайф испортит. Не только Андрюхе. Всем.
Однако участковый несмотря на тайное прозвище “мент позорный”, всегда выступал по делу, а главное – не имел сучьей привычки жаловаться родителям. И Тюменев его за это невольно уважал.
С личной жизнью у Андрюхи как-то не ладилось. Слава отстойного пацана и отморозка пугала местных девчонок. С ним и танцевать-то на дискотеке соглашались только из страха. Одна только Людка Швецова держалась с Тюменевым на равных, поскольку сама была та еще оторва. Андрюхе она нравилась, но он никогда в жизни в этом бы не признался. Всю эту любовь-морковь Тюменев считал недостойной настоящего пацана и поэтому лишь ревниво наблюдал за Швецовой издалека. Но уж если кто-то позволял себе в отношении Людки что-нибудь лишнее, как казалось Андрюхе, он заводился с пол-оборота. А ей, шалаве, это нравилось…
Задремав на полу “обезьянника”, Тюменев не беспокоился о матери. Она давно уже привыкла к тому, что сын не всегда ночует дома. А сегодня вечером мать, как все по выходным, уехала на огороды.
– Тюменев! Давай с вещами на выход!
Андрюха продрал глаза и увидел Шульгина, стоявшего возле раскрытой двери “обезьянника”. В окна ментовки ломился солнечный свет. Деревенского пацана уже и след простыл.
– Протокол задержания будем оформлять? – сонно поинтересовался Тюменев.
– Шлепай отсюда! – сказал участковый. – Бумагу еще на тебя тратить!
– Ну тогда дай закурить.
– Щас!.. А кофе в койку не желаешь?
Тюменев не успел огрызнуться. Раздался оглушительный треск. По окнам ментовки словно ударил заряд града. Стекла со звоном посыпались на пол.
– Что за хрень? – опешил Шульгин.
И тут по окнам ударило снова. Со стен посыпалась штукатурка.
– Ложись! – не своим голосом заорал Шульгин. – На пол, мать твою!
Он повалил замешкавшегося Тюменева, и сам плашмя упал рядом.
– Это чего? – враз осипшим голосом спросил Андрюха.
– Автомат, – ответил Шульгин. – Лежи, не дергайся. Убьют на хрен!..
Они действовали четко по разработанному плану. Джип и автобус уверенно подъехали к местному отделению милиции и остановились.
В этот момент молоденький милиционер Коля Чванов вышел покурить на крылечко да так и застыл, изумленно открыв рот с прилипшей к губе сигаретой. Из обеих дверей “Икаруса” вдруг горохом посыпались смуглые мужики в камуфляже, державшие наперевес автоматы. Бородач с заднего сиденья джипа поднялся во весь рост, махнул рукой и что-то гортанно выкрикнул. Тотчас затрещали автоматы.
Первая же очередь срезала остолбеневшего Колю. Он умер еще до того, как его тело коснулось земли. Стрельба продолжалась по окнам. Огонь был таким плотным, что за считанные секунды погибли еще трое захваченных врасплох милиционеров – почти все, кто находился на дежурстве в это роковое утро.
Выстрелы стихли так же внезапно, как и начались. В наступившей тишине над сонным городком раздавался только грай воронья, взметнувшегося над крышами.
Бородач с заднего сиденья джипа вновь поднял руку, прислушиваясь. Это жест остановил остальных, уже рванувшихся было в здание милиции. И тут из разбитого окна прозвучал одиночный выстрел. Стрелявший целил в главаря и сумел попасть, хотя не совсем точно. Пуля по касательной задела поднятую руку, только легко ранив бородача. По зданию милиции снова хлестнули автоматные очереди…
Шульгин отпрянул от окна, сжимая в руке пистолет. Он понимал, что больше выстрелить ему не дадут. Да и сколько он мог продержаться с одним “макаровым” против целой своры автоматчиков?
Андрюха Тюменев, продолжавший лежать на полу, взглядом спросил у мента: что делать?
– Уходим! – крикнул ему участковый. – Ползи за мной!
Он высунул руку с пистолетом чуть повыше подоконника и трижды нажал на курок, стреляя просто так, в белый свет как в копеечку. С улицы немедленно последовал ответ. Словно целый рой разъяренных свинцовых пчел ворвался в разбитое окно.
Но Шульгин уже по-пластунски полз к двери. Тюменев поспешил за ним. В коридоре, не имевшем окон, оба поднялись на ноги. Шульгин быстро проскользнул в сортир и начал лихорадочно рвать на себя решетку, закрывавшую крохотное оконце.
– Чего стал как заколдованный? – обернулся он к Андрюхе. – Подсоби!..
Вдвоем им удалось наконец вырвать решетку. Но оконце, выглядывающее во двор, было таким маленьким, что сквозь него, казалось, и ребенок не пролезет.
– Пошел! – крикнул участковый. – Пошел, Тюменев!
Андрюха ввинтился в узенький проем и, обдирая бока, вывалился головой вниз во двор. А вот Шульгину пришлось туго. Он застрял посередине – ни туда, ни сюда.
– Ну давай же, Шульгин! Давай! – в отчаянье шептал Андрюха, изо всех сил пытаясь выдернуть застрявшего участкового из проклятого окошка.
– Уходи, Тюменев! Уходи! Шлепнут! – пыхтел в ответ Шульгин с покрасневшим от натуги лицом.
Но Андрюха вдруг понял, что никуда он не уйдет, не бросит этого достававшего его все время мента. Тюменев дернул его за плечи из последних сил, и – о, чудо! – Шульгин вывалился из окна, придавив собой Андрюху. Оба тут же вскочили на ноги.
– Понял, что происходит? – спросил Шульгин, задыхаясь.
– Понял, не дурак, – ответил Андрюха.
– Предупреди людей!
– А ты куда?
Шульгин не ответил. Он бросился в сторону, затрещали кусты, и коренастая фигура участкового скрылась из глаз.
Андрюха помедлил секунду и рванул в другую сторону.
Людку Швецову знал весь Краснокумск. Все двадцать тысяч его жителей. Не каждый, конечно, был знаком с ней лично, но уж слышал про нее наверняка. Людка Швецова? Ну это ураган!..
Среди местной молодежи Людка была самой продвинутой. Чего стоил один только ее пирсинг, который она зафигачила у себя на пупке. И нарочно ходила по городу в коротком топике, выставляя напоказ живот с внедренной в кожу блестящей цацкой. Топики у нее тоже были – зашибись. Яркие, до рези в глазах, и обязательно надетые на голое тело, чтобы сосочки на груди торчали пиками.
Каждый месяц она перекрашивала волосы, появляясь то огненно-рыжей, то мелированной, то жгучей брюнеткой. И во всех обличьях была хороша. Окончание школы Швецова отметила тем, что стала блондинкой. Ее с трудом узнали даже на вручении аттестата зрелости, полного одних троек.
При этом Людка была веселой и необыкновенно доброй девчонкой несмотря на все свои прибамбасы и закидоны. Жизнь ее не ожесточила, а ведь могла. Отец ушел в другую семью, когда Людке еще и годика не было. Но она, в отличие от матери, не упускавшей случая облить бывшего мужа дерьмом, на ветреного фазера зла не держала и даже виделась с ним довольно часто. Мать вышла замуж вторично, уже без особого разбора, и достался ей в спутники жизни, по совести говоря, не мужик, а спитой чай.
Однако это не помешало отчиму однажды попытаться завалить падчерицу, ошибочно приняв ее вольные манеры за блядские повадки. Но Людка так понесла его по кочкам, что он готов был из дома без штанов бежать. И после притих, как мышь под веником.
А Людка продолжала рассекать по городу, наплевав на шлейф сплетен, тянувшийся за ней вопреки тому, что она никого из местных пацанов близко к себе не подпускала.
Год назад Швецова все-таки нашла приключение на свою аппетитную попку. Московский журналист Виктор Гаранин появился в Краснокумске с редакционным заданием написать очерк о потихоньку загибающемся городке. Краснокумск и в самом деле хирел на глазах. Из десятка предприятий, дававших хоть какой-то заработок местным жителям, в конкурентной борьбе устоял лишь консервный заводик, продолжавший по старинке выпускать овощные и фруктовые соки в трехлитровых банках. Но там было всего полтораста рабочих мест. Да приблизительно столько же народа трудилось в городском хозяйстве, включая чиновников управы и обслугу местной водокачки.
Столичный журналист лихой кавалерийской атакой взял городок за один день. Он приехал сюда уже с готовой концепцией очерка и нуждался лишь в фактических деталях. Случайная встреча с Людкой Швецовой в кафе Культурного центра круто изменила планы Гаранина. Он застрял в Краснокумске на три дня.
Скоротечный роман Людки с московским гостем стремительно развивался на глазах у всего городка. Гаранин сразу смекнул, чем можно взять амбициозную провинциальную красотку. Человек искушенный, он без труда разгадал Людкину мечту стать фотомоделью и пообещал поспособствовать этому в столице, где у него была тьма знакомых в модельном бизнесе. Людка, как последняя дурочка, попалась на это и сходу втюрилась в журналиста. Да так безоглядно, что осталась на ночь в его убогом гостиничном номере со всеми вытекающими последствиями. Утром Гаранин отбыл в Москву, как-то позабыв оставить номер своего телефона.
Швецова терпеливо ждала от него весточки, пока не выяснилось, что она залетела. И Людка, никому ничего не сказав, рванула в Москву. Когда она возникла на пороге редакции, Гаранин чуть дуба не дал. Все его посулы насчет модельного агентства оказались полной туфтой. Более того, журналист был прочно женат, имел в активе двух малолетних детей и до икоты боялся, что его командировочные шашни станут известны ревнивой супруге. Но какие-то остатки совести Гаранин еще сохранил и из своего кармана оплатил Людке аборт.
Несмотря на это Швецова вернулась в родной городок несломленной и продолжала выдрючиваться здесь со всеми своими прежними примочками. Она была уверена, что и без посторонней помощи станет фотомоделью. Только уж теперь ее на жеваное говно никто не купит.
Что касается Андрюхи, Людка, конечно, догадывалась о его тайных чувствах, но Тюменев, как говорится, был не ее уровень. Обожать себя издалека она позволяла, а все остальное – уж извините…
Тем не менее вчерашняя драка на дискотеке не выходила у Людки из головы. Как-никак это из-за нее все началось, и Шульгин забрал Андрюху в ментовку. Повинуясь внезапному порыву, Людка решила с утра навестить узника и своими показаниями ускорить его освобождение. Дождавшись, пока мать с отчимом отчалят на огороды, Швецова накрасилась, как индеец перед боем, и гарцующей походочкой двинулась к отделению милиции.
Издалека она услышала странные звуки: будто кто-то палкой прошелся по штакетнику. Раз, другой… А потом стрекотня стала беспрерывной, и изумленная Людка поняла – это стреляют из автоматов.
Отряд полевого командира Али-хана захватил городок буквально в считанные минуты. Субботнее утро было идеальным временем для налета. Взрослое население почти поголовно отправилось на огороды. Так что обошлось без сопротивления, если не считать единственного прицельного выстрела Шульгина. Али-хан на пустяковую царапину даже внимания не обратил. Ему наскоро перевязали руку, и он тут же думать забыл о своем нелепом ранении.
Правда, стрелявшему удалось уйти, но справиться с одним уцелевшим ментом была не проблема. Все другие так и остались лежать в здании райотдела, изрешеченные автоматными очередями.
Сейчас главная задача состояла в том, чтобы не выпустить из городка ни одной живой души. Чтобы информация о захвате Краснокумска не дошла раньше времени до властей.
Семьдесят шесть боевиков находились под началом Али-хана. Не так уж мало, если учесть, что все они – люди проверенные и хорошо обученные в секретных лагерях. Подробная карта Краснокумска была размечена условными значками. По ним и началась работа.
Первым был уничтожен телефонный узел. Потом наступила очередь телевизионного ретранслятора. Через полчаса Краснокумск ослеп, оглох и онемел. По периметру города Али-хан выставил сторожевые посты, наглухо заблокировавшие все входы и выходы. Под особую охрану попала больница с родильным отделением. В руках боевиков больница была особым козырем из-за полной беспомощности находящихся там людей.
А далее городок следовало срочно подготовить к возможному штурму. Федеральные войска не станут брать захватчиков на измор. Рано или поздно они получат приказ атаковать. К этому надо было подготовиться основательно.
Опытная команда подрывников уже начала минировать подходы к городку. Но кроме этого Али-хан решил окружить Краснокумск цепью окопов и обустроить надежные укрытия для пулеметных гнезд, гранатометов и “стингеров”, привезенных в автобусе с зашторенными окнами.
Только отдав все необходимые команды, Али-хан связался по сотовому с нужным человеком и произнес условную фразу по-арабски:
– Хвала Аллаху, Господу миров!
Это была первая строка из суры, открывающей Коран.
– Всемилостив Милосердный Он один! – прозвучала в ответ вторая строка.
Али-хан отключил мобильник.
Тот, кому надо, узнал, что начало операции прошло успешно. Разговаривать дальше было опасно. Так и вражескую ракету можно накликать на свою голову, что уже случалось не раз.
Российские СМИ рисовали Али-хана кровожадным зверем. Он принял это как неизбежность, обусловленную бесконечной, вялотекущей войной. Когда-то Али-хан был полковником погранвойск и до сих пор бережно хранил дома правительственные награды, которые заслужил честной службой канувшему в вечность Советскому Союзу. Нелепый и совершенно безумный пожар, разгоревшийся на Кавказе, поставил полковника перед нелегким выбором: присяга и офицерская честь против яростного бунта братьев-мусульман. После долгих, мучительных колебаний Али-хан встал под зеленое знамя ислама, глубоко запрятав сомнения, продолжавшие терзать его душу.
Профессиональный военный, он вскоре возглавил отряд боевиков и получил высокое звание амира. Во время многочисленных стычек с федералами в лесистых горах Али-хан старался не думать о том, что, может быть, стреляет в тех, с кем еще недавно плечом к плечу стоял на границе. Что поделать: человек не хозяин своей судбы.
Порой Али-хану бывало несладко даже в тех местах, где фактически властвовал его родной тейп. Совсем недавно ему пришлось с оружием в руках вступиться за старика из горного селения. Восьмидесятилетний Сослан Андиев во время Великой Отечественной войны прошел со своей геройской разведротой до самого Берлина. И День Победы был для него святым днем. В этот раз Девятого мая Андиев, как обычно, вышел из дома в стареньком пиджаке, до пояса увешанном орденами и медалями. Вскоре его окружила стая горластой молодежи, потрясавшей оружием, и потребовала, чтобы Андиев снял свои награды и бросил их в пыль. Парни словно забыли о традиционном почтении к старцам. Но и у Андиева кровь была горяча. Возникший конфликт грозил обернуться большой бедой.
На счастье, рядом случайно оказался Али-хан и решительно вступился за Андиева. Однако страсти уже накалились так, что даже авторитет амира не помог. И тогда Али-хан, выхватив пистолет, загородил старика собой. Парни были вынуждены отступить. Стрелять в амира никто не посмел.
Позже Ильяс, бывший в отряде заместителем Али-хана, довольно резко высказал командиру свое недовольство.
– Ты плохо читал Коран, – спокойно ответил ему амир. – В третьей суре сказано: “И не должны вы быть похожи не тех, кто разделились меж собой и предались раздорам”.
Али-хан обладал феноменальной памятью и многие суры мог цитировать дословно.
Ильяс опустил голову, чтобы скрыть гневный огонь в глазах, и промолчал. Спорить с Кораном было немыслимо. Но и после того случая между Ильясом и Али-ханом то и дело возникали ссоры из-за необузданной, а главное, неоправданной жестокости Ильяса. Однако бойцом он был умелым и отважным, за что ему многое прощалось.
Дисциплина в отряде была железная. Спиртное находилось под строжайшим запретом. А уж о наркоте и говорить нечего. Даже курили в отряде всего несколько человек. Одним из них был Ильяс. Правда, он делал это украдкой, и Али-хан догадывался – почему. Когда Ильяс подходил близко, чувствовался едва уловимый сладковатый запах анаши…
Боевики понятия не имели, сколько времени им придется держать оборону в Краснокумске. Не знал этого даже Али-хан, имевший приказ сопротивляться до специального сигнала старшего командира, который скрывался в недоступном для федералов месте. А приказ оставить город мог поступить лишь в одном случае. В случае выполнения российскими властями требования боевиков. Письмо с этими требованиями Али-хан держал в нагрудном кармане. Его следовало передать вражескому командованию после того, как в городке завершатся все оборонительные работы.
Амир с горечью понимал, что является всего лишь незначительной фигурой в большой игре. Федеральные войска ни за что не выполнят требования покинуть Кавказ, и вся эта громкая акция с захватом Краснокумска нужна для того, чтобы в Интернете, на сайте “Кавказцентр”, поднялась шумиха об очередном успехе моджахедов, чтобы в разных странах вновь встрепенулись разномастные правозащитники, чтобы не прерывался поток денег и оружия из-за кордона.
“Мы все умрем здесь”, – подумал Али-хан, но отнесся к этому с философским спокойствием. Пути назад все рано не было.
Между тем осада могла затянуться надолго, и надо было где-то разместить своих людей, нуждавшихся в пище, отдыхе и воде для омовения. Этим занимался Ильяс. Прежде всего, он позаботился о командире, у которого рана на плече внезапно дала о себе знать дергающей болью и новым кровотечением. Двухэтажный частный дом, чудом сохранившийся в центре, казался идеальным местом для постоя. Там проживала семья Куренных.
Ильяс, подгоняя хозяев дулом автомата, бесцеремонно выставил на улицу Алика, его мать и бабушку. Бабушка, совершенно бесстрашная оттого, что жизнь ее находилась на излете, учинила настоящий бунт.
– Вы что же это творите, фашисты! – ломким голосом закричала она, наскакивая на Ильяса, как отважная наседка.
– Прикуси язык, женщина! – отрезал Ильяс.
– Еще чего! Будут мне в моем доме приказывать всякие черно…
Алик не дал договорить оскорбительное слово, прикрыв бабушке рот ладонью. И очень вовремя. Глаза Ильяса побелели от бешенства, и палец лег на курок.
Бабушку с трудом удалось угомонить, усадив ее на лавочку в палисаднике.
– Что же нам теперь делать? – растерянно спросила у Алика мать.
– Не знаю…
– Может, к Фроловым пойти? Они приютят, я уверена.
Однако к соседям идти не пришлось. Появившийся Али-хан укоризненно покачал головой и тут же все перерешил. Он вернул семью в дом, а сам расположился в столовой, где прилег на диван и закрыл глаза.
– Я сейчас доктора приведу, – пробурчал Ильяс, явно недовольный поведением командира.
– Не надо, – поморщился Али-хан. – Делами займись.
Ильяс ушел, оставив в доме одного боевика для охраны.
Дел действительно было по горло. Поэтому рыть окопы пришлось местным. Боевики, поигрывая автоматами, прошлись по домам и выкурили оттуда всех, кто попался под руку. Взрослых среди них оказалось совсем немного. В основном это были пацаны и девчонки, всякими хитростями избежавшие поездки на огороды.
Вломились моджахеды и в квартиру Назаровых, где Марьяна пыталась напоить из пипетки едва дышавшую, но еще живую Найду. Хромова сделала псине перевязку (недаром же собиралась поступать в медицинский) и сейчас уговаривала перепуганную Сашку сбегать в аптеку за пенициллином.
– С нами пойдете! – сказал девушкам один из боевиков.
– Мы не можем! – возразила Марьяна. – Вы же видите, у нас больная собака!
В ответ раздался издевательский смех.
Второй боевик заметил лежавший на столе мобильник Марьяны, схватил его и сунул в карман. Он выполнял волю командира, приказавшего забирать у населения все мобильники, и протесты Марьяны ни к чему не привели. Потом боевики вытолкали сестер на улицу, где девушки присоединились к небольшой колонне, в которой уже стояли Алик Куренной, Чебурашка, Андрей Тюменев, Людка Швецова и еще десятка два человек, на беду оказавшихся дома.
Боевики наведались и в дом Касымовых, где за поздним завтраком сидели ничего не подозревавшие о происшедшем хозяин – Равиль Касымов, главврач местной больницы, его жена и четверо детей малмала меньше, старшим из которых был шестнадцатилетний Ринат.
Когда боевики поняли, что попали в татарскую семью да еще углядели на книжной полке Коран в золоченой обложке, пыла у них поубавилось.
– Мусульманин? – спросил один из боевиков у главы семьи.
– Да, – ответил тот.
Касымовы никогда не скрывали этого, и никто в городке не смотрел на них косо. Тут вообще был самый настоящий интернационал, и никому в голову не приходило вспоминать, что, например, Куренные самые настоящие хохлы, Тюменевы – русские, Швецовы – из кубанских казаков, а Чвановы – цыганских кровей. Доносившиеся до Краснокумска слухи, что где-то в больших городах случаются кровавые разборки – там таджика зарежут, там армянина до смерти изобьют – казались какой-то первобытной дикостью. А бритоголовых подонков, которыми в Краснокумске и не пахло, здесь считали самыми настоящими психами, непонятно почему разгуливающими на свободе.
Непьющая татарская семья Касымовых, жившая по своим строгим, хотя и непонятным правилам, считалась в городе примерной. Шамиль Касымов был уважаемым человеком. Скольких больных поднял на ноги! А с приветливой супругой его, Фатьмой, всегда можно было перекинуться добрым словом да взять у нее рецепт настоящего бешбармака.
Боевики стояли, нерешительно переминаясь с ноги на ногу.
– Вы кто такие? – спросил Касымов-старший. – И вообще что происходит?
– Ничего, – прозвучало в ответ. – Аллах акбар!..
И непонятные люди с автоматами убрались, оставив семейство Касымовых в недоумении и тревоге.
Как только за ними захлопнулась дверь, Касымов-старший бросился к телефону. Но в трубке стояла зловещая тишина, и стало понятно, что случилось нечто страшное.
Участковый Шульгин с чердака трехэтажного дома наблюдал за двигавшейся по улице небольшой колонной молодежи, вооруженной лопатами. По бокам шли несколько бородатых конвоиров.
Шульгин только что успел переодеться. Ему удалось стащить рубашку и штаны, которые сушились на веревке во дворе дома. Участковому пришлось пойти на это маленькое преступление. В милицейской форме он был бы слишком заметной мишенью для врага.
Вступать в бой с превосходящими силами противника не имело никакого смысла. Шульгина ждала бы неминуемая смерть. Может быть, красивая, но глупая. Совершенно бесполезная. А вот вырваться из города к своим, чтобы сообщить о том, что здесь происходит, следовало попробовать немедленно, не дожидаясь ночи, хотя темнота стала бы Шульгину надежной помощницей. Сейчас время работало на захватчиков, позволяя им укрепить оборону.
Шульгин сразу догадался, куда и зачем ведут ребят с лопатами.
Спрятав в углу свою милицейскую форму, участковый сунул пистолет за пазуху и начал спускаться с чердака.
Во дворе произошла легкая заминка. Там Шульгин неожиданно нос к носу столкнулся с крутобедрой теткой, в растерянности стоявшей возле веревки, на которой сушилось выстиранное белье. Шульгин сделал шаг назад, но было уже поздно. Тетка увидела его.
– Ой! – радостно воскликнула она. – Вот ты-то мне и нужен! Ты же из милиции, да? Я хочу заяву сделать. Брюки мужнины у меня украли. И рубашку. Вот тут висели…
Внезапно тетка осеклась, узнав на Шульгине пропавшие вещи.
– Тихо, тихо! – сказал участковый, прикладывая палец к губам. – Временная конфискация. Верну в полной сохранности, не сомневайтесь.
С этими словами он быстрым шагом пересек двор и исчез за углом. Тетка с изумленно открытым ртом проводила его взглядом.
Жирный чернозем легко поддавался лопатам. И все-таки вырыть окопы полного профиля было не так-то просто. Особенно без сноровки. У девчонок через полчаса работы на ладонях вздулись пузыри. У пацанов тоже руки горели огнем. Но боевики торопились и ни разу не дали передышки. Наоборот, подгоняли грозными окриками.
Особенно лютовал один из них, по имени Мовлади. В этом молодом парне с круглым рябым лицом без труда угадывался русский.
Бывший контрактник Сергей Варгузов был родом из подмосковного Ступина. В первом же бою с моджахедами его взяли в плен и наверняка поставили бы к стенке, если бы он по трусости не выразил горячего желания принять мусульманство. Вслед за Ильясом Варгузов громко повторил главное исламское свидетельство-шахаду: “Я знаю, верю всем сердцем и подтверждаю на словах, что Мухаммед – последний Посланник Аллаха”, – обрил голову и стал мусульманином. После этого Ильяс привел его к командиру.
Али-хан презирал изменников, справедливо считая, что предавший единожды может предать и во второй раз. Однако в Коране было сказано: “…если враг твой прекратит борьбу – Всемилостив наш Бог и Всепрощающ”. Спорить с этим было все равно что равнять себя с Богом, а это – великий грех.
Так Сергей Варгузов, получивший новое имя – Мовлади, стал членом отряда боевиков. Стараясь выслужиться, он изо всех сил пытался быть правоверней любого мусульманина. Но это выражалось лишь в особой жесткости, которой он превзошел даже свирепого Ильяса. Одно только огорчало Сергея-Мовлади. Как он ни старался, у него решительно не росла борода, от чего среди моджахедов он выглядел белой вороной…
Подгоняя грязной матерщиной тех, кто ковырял землю лопатами, Сергей-Мовлади заметил, что Людка Швецова откровенно сачкует, захватывая всякий раз не больше чайной ложки земли.
– Ты, шалава! – закричал он. – А ну, кончай халтуру! Копай как положено!
Людка распрямилась и обожгла надсмотрщика ненавидящим взглядом.
– Ты мне тут глазками не сверкай! – взбеленился Сергей-Мовлади. – Выколю!
– Да пошел ты! – отмахнулась Людка.
И тут Сергей-Мовлади заметил крохотный золотой крестик, висевший у нее на шее.
– А ну-ка, сними! – потребовал он, указывая на крестик.
– Может, тебе еще трусы снять? – дерзко ответила Людка.
– Сними, курва!
Швецову окрестили еще в младенческом возрасте. Она давно позабыла об этом, ни разу не заглядывала в церковь и не знала ни одной молитвы. Золотой крестик был всего-навсего данью моде. Но сейчас разъяренная Людка решила, что скорее сдохнет, чем подчинится.
Все вокруг прекратили работу, со страхом ожидая, что будет дальше.
Только Андрюха Тюменев, до боли сжав в побелевших пальцах черенок лопаты, начал с кошачьей ловкостью подкрадываться к бывшему контрактнику.
Сергей-Мовлади взял наизготовку болтавшийся у него на груди автомат.
– Считаю до трех!
Швецова закрыла глаза, но страшно ей не было.
Боевик выждал секунду-другую и опустил автомат.
– Ладно, – прохрипел он. – Живи пока. Но я тебя запомнил!..
Тюменев, уже готовый к прыжку, тяжело осел на дно окопа.
Сергей-Мовлади, играя желваками и матерясь сквозь зубы, пошел дальше. Конечно, нахальную лярву следовало шлепнуть на месте. Но это наверняка дошло бы до Али-хана, а командир не одобрял подобных расправ с мирным населением.
– Ну, Людка! – восхищенно шепнул Алик Марьяне. – Дала шороха!
– Я бы тоже не сняла, – тихо ответила Хромова.
Алик положил ей руку на плечо и сказал с улыбкой:
– Вот, значит, ты какая?
Этот жест заметила Чебурашка, не спускавшая глаз с Куренного, и сердце ее опять ужалила ревность.
– Работайте, суки! Чего встали? – заорал Сергей-Мовлади.
Отчаянный поступок Швецовой прорвал плотину молчания. Ребята, боявшиеся открыть рот, стали негромко переговариваться.
– Вот так и нам всем надо, – сказал Андрей Тюменев. – А мы тут на них ишачим, как негры. И главное – против своих!
– Забить их на хрен лопатами и ноги сделать, – подхватил цыганистого вида пацан, работавший рядом.
– Нет, – покачал головой Алик. – Перестреляют.
– Всех не перестреляют, – возразил цыганистый пацан.
– Это Витек, – объяснил Алику Тюменев. – У него братана убили. Кольку.
Милиционер Колька Чванов погиб первым на крыльце райотдела.
– Нет, – опять покачал головой Алик. – Надо по-умному.
– Как? – спросила Марьяна.
– Потом, – ответил Куренной. – Как отпустят, соберемся втихаря и что-нибудь придумаем.
Он опять почувствовал себя лидером и по глазам ребят понял, что так оно и есть.
К обеду были вырыты шесть окопов, и ребят отпустили на все четыре стороны. Для вида они вроде бы разошлись по домам, но уже через полчаса восемнадцать человек тайком пробрались на условленное место встречи в недостроенном доме, поднявшемся всего на один этаж. Пришли не все, только самые отчаянные.
– Значит, так, – первым заговорил Куренной, – дела хреновые. Родителей с огородов они обратно в город не пустят.
– Да они вообще только завтра к вечеру собирались вернуться, – напомнил кто-то.
– Короче, мы в глубокой жопе! – подытожил Тюменев.
Никто не возразил.
– И главная фишка в том, что пока никто не знает, какие у нас тут проблемы, – продолжил Алик. – Поэтому первым делом надо как-то сообщить нашим.
– Как? – пискнула Чебурашка. – Они же все телефоны на фиг отрубили.
– Значит, кто-то должен пойти.
– Я пойду! – вскочил Тюменев.
– Они, гниды, все выходы из города перекрыли, – сказал Витек. – Везде автоматчики стоят.
– Клал я на автоматчиков! – буркнул Тюменев.
– Я с тобой пойду! – сказала Людка.
Андрюха послал ей благодарный взгляд, но покачал головой:
– Нет. Не бабское это дело.
Все горячо заспорили, перебивая друг друга.
– Андрюха пойдет! – сказал Алик.
И все притихли.
– Давай, Андрюха. Прямо сейчас.
Тюменев молча кивнул и, перемахнув кирпичную кладку, скрылся из глаз.
– Осторожней там, Андрюха! – крикнула ему вслед Швецова.
– А мы что? – спросила Марьяна. – Так и будем сидеть сложа руки?
Все снова с надеждой посмотрели на Куренного. Диск-жокей наморщил лоб. Он не знал, что предложить.
– А давайте пока напишем листовку, – вдруг сказала Хромова. – Или даже несколько. И расклеим их по городу.
– Какую еще листовку? – удивилась помалкивавшая до сих пор Сашка.
– Обыкновенную, – спокойно ответила Марьяна. – Ведь все сейчас перепуганы до смерти, так? Надо людей поддержать. Чтобы не отчаивались, чтобы знали, что это ненадолго.
– Напишешь? – спросил Алик.
– Попробую. Ручка есть?
Нашлось не только несколько шариковых ручек, но и клочок бумаги.
– Листовки! Мура какая-то! – ревниво фыркнула Чебурашка. – Это как в войну, что ли?
– А сейчас что? Разве не война? – спросила Марьяна.
– Короче, начнем с листовок! – решительно объявил Куренной. – А там посмотрим…
Хромова еще билась над текстом, когда с окраины города вернулся злой как черт Андрюха Тюменев.
– Облом! – прохрипел он в ответ на немой вопрос. – Чуть на пулю не нарвался!..
– Ладно. – Куренной подавил тяжелый вздох. – Что-нибудь еще скумекаем.
– Жаль, эти сволочи у Марьянки мобильник забрали, – тихо сказала Сашка.
Хромова протянула Алику листок с готовым текстом. Он пробежал глазами по строчкам и кивнул:
– А что? Клево! Позырь, Андрюха!
Тюменев долго вчитывался в текст, шевеля губами. Потом сказал:
– Я чего-то не догоняю. Это зачем?
Тут уж все стали наперебой объяснять Андрюхе что к чему.
– Да детский сад это все! – отмахнулся Тюменев.
Однако решающее слово осталось за Аликом Куренным. Сашка мигом сгоняла домой за тетрадкой. Тетрадку разорвали на листки и сели переписывать текст. Дома все равно почти никого не ждали, а затея с листовками была прикольной. Хотя бы так можно было позлить боевиков.
– Только печатными буквами! – предупредил Алик. – Чтобы по почерку не догадались, кто писал!
– А как подпишемся? – спросила Швецова, подняв голову. – Надо подписать, а то как-то стрёмно.
– “Бригада!” – ляпнул Тюменев, припомнив любимый телесериал.
– Не, “Бригада” не прохиляет, – возразил Алик. – Там же одна крутая братва была.
– Ну тогда “Конкретные пацаны”, – не сдавался Тюменев.
– Еще скажи – “Кодла”, – поморщился Алик.
– А как же девушки? – подхватила Людка. – Нас, выходит, отцепили?
– Может быть, “Мстители”? – робко подала голос Сашка и жутко покраснела.
– Ага! Еще скажи – “неуловимые”! – язвительно заметила Чебурашка. – Вот тогда уж точно детский сад получится!
– “Команда”!– сказал Куренной и повторил убежденно: – “Команда”!
– Просто “Команда”? – спросил Витек.
– Просто. Мы же теперь одна команда, верно?..
Так и порешили.
Единственным человеком, которому удалось покинуть захваченный городок, стал одноклассник Куренного Ринат Касымов. Впрочем, сделал он это не по своей воле.
К трем часам дня, когда оборонные работы были в основном завершены, Али-хан решил, что пора переслать федералам, до сих пор находившимся в счастливом неведении, бумагу, в которой были изложены требования моджахедов. Послать с бумагой надо было кого-нибудь из местных. Гонца могли задержать, а лишаться даже одного своего бойца Али-хан не хотел.
– Есть тут один мальчишка здешний, – сказал Ильяс. – Мусульманин. Он справится.
– Хорошо, – кивнул Али-хан и, достав из нагрудного кармана плотный конверт, протянул его Ильясу…
Когда Ильяс постучал в дверь Касымовых, отца уже не было дома. Он, встревоженный странными событиями, умчался в свою больницу, обнаружил там вооруженных боевиков и, наконец все поняв, решил, что его долг находиться рядом с больными.
Ринат сначала не хотел даже притрагиваться к конверту. Без отца он оставался в доме старшим мужчиной и просто не мог бросить семью в такой напряженный момент. Ильясу пришлось от уговоров перейти к угрозам. И мать, глядя на Рината умоляющим взглядом, шепнула:
– Отвези ты это проклятое письмо, сынок. За нас не волнуйся. Они нас не тронут. Отвези. Пусть хотя бы люди узнают, что тут случилось.
Слова матери убедили Рината. К тому же у него имелся мотороллер, на котором можно было быстренько смотаться туда и обратно.
– Ладно, давайте, – пробормотал Ринат и принял от Ильяса конверт. – А кому передать?
– Начальству, – ответил Ильяс. – А еще лучше – журналистам.
Мать вышла на улицу проводить сына.
– Ты там останься, сынок. Не возвращайся, – тихо сказала она.
– Ладно, – вяло отмахнулся Ринат.
– Нет, ты поклянись, что останешься.
– Ну вот еще!..
Ринат оседлал мотороллер и с треском отъехал от дома.
Предупрежденный кордон беспрепятственно выпустил его из города. Выезжая на бетонку, Ринат услышал за спиной звуки внезапно возникшей перестрелки. Но вскоре они стихли…
А стрельба между тем велась как раз по Андрюхе Тюменеву. Он решил, что уже обманул боевиков, и бесстрашно вышел на открытое пространство. Однако умело замаскированные моджахеды тут же открыли по нему пальбу и наверняка бы подстрелили Андрюху, если б вдруг из заросшей бурьяном канавы по ним не открыли огонь. Боевики тут же принялись палить в неведомого Андрюхиного спасителя. А Тюменев со всех ног рванул обратно в город…
Отъехав на приличное расстояние от крайних домов, Ринат остановился, не слезая с мотороллера, достал из кармана конверт и вскрыл его.
Содержание письма его не удивило. Ринат нечто подобное и ожидал. Его ужасно разозлило, что он оказался невольным посланником захватчиков, вроде как их парламентером. Но деваться было некуда. И к тому же мать была права: чем скорее люди узнают о захвате Краснокумска, тем будет лучше.
Ринат выжал полный газ и понесся вперед на предельной скорости.
Первым, кто встретился ему на пути, по иронии судьбы оказался старлей Лобода. Сославшись на нездоровье, он снова направлялся на хутор Заячий к запавшей ему в душу бабе. Ринат отчаянно засигналил и замахал рукой, чтобы обратить на себя внимание. Лобода остановил мотоцикл, дождался, когда Ринат приблизится, и благодушно поинтересовался:
– Что у тебя стряслось?
Ринат в двух словах объяснил ситуацию и показал гаишнику конверт. Благодушие Лободы как ветром сдуло. Он сразу понял, что за стройбригаду сопровождал, польстившись на пятьсот баксов, и старлея прошиб холодный пот.
Дрожащими пальцами Лобода включил рацию, висевшую на портупее, и связался с начальством.
– Я тут на дороге пацана встретил… – начал сбивчиво объяснять старлей. – Он утверждает, что Краснокумск какие-то люди захватили… Вроде как боевики…
– Закусывать надо, Лобода! – насмешливо прохрипела в ответ рация.
– Я серьезно говорю! – взмолился Лобода. – Вот пацан рядом стоит… У него письмо какое-то от этих… Они вроде как условия выдвигают…
– Ну бери этого пацана за хобот и тащи сюда, – смилостивилась рация. – Разберемся.
Мотороллер был слишком тихоходен, а время поджимало.
– Садись ко мне сзади! – скомандовал Лобода.
Ринат быстренько стащил мотороллер в кювет, кое-как забросал его сверху жухлой травой, и они понеслись. Лобода гнал как сумасшедший. Ему казалось, что хотя бы этим он искупит часть своей вины. А иудины баксы придется запрятать подальше…
Рината допрашивали трижды. Сначала менты, потом – военные, а последними – два озабоченных человека в штатском. Но та информация, которую мог дать им Касымов, была ничтожной. Он не мог даже приблизительно назвать численность отряда, поскольку с утра не выходил из дома. Рината, возможно, не заподозрили в пособничестве моджахедам, но возвращаться в Краснокумск запретили. На всякий случай.
Он не стал спорить, но, как только его оставили в покое, незаметно выскользнул из здания, где проводился последний допрос. Тревога за семью не давала Ринату покоя, и он был готов тридцать километров пройти до дома пешком.
К счастью, ему на глаза вскоре попался чей-то велосипед, прислоненный к ограде. Ринат воровато огляделся, потом вскочил в седло и нажал на педали. Щеки у него полыхали огнем. Ни разу в жизни Касымов не брал чужого. Но место, где был позаимствован велосипед, четко отпечаталось в его памяти. И Ринат знал, что, когда все кончится, он непременно вернет велосипед хозяину…
У Касымова уже язык был на плече, когда он, наконец, добрался до припрятанного мотороллера. Теперь его место в кювете занял велосипед. А мотороллер, треща на всю степь, помчал Рината к родному дому.
Мать ахнула, увидев сына на пороге.
– Ну что тут у вас? – устало спросил Ринат. – Какие новости?
Новости были одна хуже другой.
Проходя по улице, Сергей-Мовлади увидел кучку местных жителей, что-то разглядывавших на стене дома.
– Эй, козлы! – заорал он. – Больше трех не собираться!..
Такого приказа Али-хан не отдавал. Но Сергей-Мовлади очень уж любил показать свою власть, которую ему давал болтавшийся на груди “калашников”.
Люди расступились, и боевик чуть не лопнул от злости. Еще одна листовка! Три штуки он уже сорвал, бродя по улицам, и отнес командиру. Али-хан прочитал текст, полный оскорбительной ненависти к воинам ислама, и пожал плечами:
– Детские игры!
Ильяс отнесся к этому иначе.
– Надо бы найти этих шалунов, – прошипел он в ухо Сергею-Мовлади и добавил с яростью: – Шакалы!
Но как их найдешь? И времени на поиски не хватало, и были заботы поважнее. Письмо Али-хана, должно быть, уже дошло до адресата, и вскоре следовало ждать серьезных событий…
Сергей-Мовлади ногтем соскреб со стены очередную листовку, а когда обернулся, уже никого рядом не было.
Тем временем о листовках заговорил весь городок. Содержание своими словами пересказывали тем, кому не удалось их прочитать.
– Это что же за “Команда”, интересно? – спрашивали люди. – Кто такие?
А “Команда” снова собралась на прежнем месте. Куренной обвел взглядом ликующие лица ребят и сказал:
– Ну ладно. Это у нас клёво получилось. Но надо что-то покруче замутить. Давайте предложения.
Алик совершенно освоился с ролью теперь уже подпольного лидера и не играл, а жил в ней так естественно, что Марьяна Хромова поглядывала на него с живым интересом. Казалось бы, провинциальный диск-жокей, а вот поди ж ты!..
Никаких предложений, однако, не последовало. Все как в рот воды набрали.
– Ну что, тогда разбегаемся? – насмешливо спросил Алик. – Выходит, мы только на словах крутые?
– Мочить этих гадов надо! – угрюмо сказал Витек, сверкнув своим цыганским глазом.
– Голыми руками, что ли? – зло отозвался Тюменев. – Хоть бы финка была, блин!..
– А ты бы смог? – спросила Людка.
– Легко. Как нечего делать!
Людка не поверила, но все равно посмотрела на Андрюху с уважением.
– Сейчас другое главное, – рассудительно заговорила Хромова. – Главное – нашим сообщить.
– Они и так скоро узнают, – сказала Чебурашка, которой обязательно надо было возразить ненавистной Марьяне.
– Засохни! – оборвал ее Алик. – Марьяна права!
– В чем права? В чем права-то? – визгливо закричала Чебурашка.
Она видела, что Алик с Марьяной сидят плечом к плечу, и смотреть на эту парочку было невыносимо.
– Закрой хлеборезку, кому сказали! – грубо одернул Чебурашку Тюменев. – Смотрите, что эти суки учудили!..
Он сунул руку за пазуху, вытащил оттуда скомканный кусок материи, разложил его на земле, и все увидели выцветший российский триколор с грязными следами армейских ботинок.
– Что это? – испуганно спросила Сашка.
– Флаг наш, – ответил Андрюха. – Не узнала? Я его возле управы подобрал. Они его, падлы, сняли и свой зеленый повесили.
Все потрясенно примолкли. Никто из ребят не обратил внимания на то, что над управой полощется чужой флаг.
– Ну я этот кайф им поломаю! – угрожающе пообещал Тюменев. – Сегодня же ночью!
– Только флаг постирать надо, – сказала Людка. – Дайте мне.
Хруст чьих-то шагов по битому стеклу заставил всех насторожиться. Людка мгновенно скомкала триколор и села на него.
– Чуть что, мы тут просто тусуемся! – успел шепнуть Алик.
Но тревога оказалась напрасной. Из-за угла выглянул Ринат Касымов.
– Вот вы где! – с облегчением выдохнул он.
– Подгребай, – сказал Куренной.
Через пару минут все уже были в курсе того, что произошло с Ринатом.
– А почему они именно тебя послали? – подозрительно спросил Витек. – Потому что вы одной веры, что ли?
И Ринат вздрогнул, почувствовав, что сейчас между ним и его друзьями может возникнуть незримая граница вражды.
Однако Куренной сказал, осуждающе посмотрев на Витька:
– Это ты зря, Витек. Ринатка свой пацан. И не надо ля-ля! А то, что он до наших добрался, так это же класс! Наши теперь в курсах. Сечешь?
Витек промолчал, но возникшее было напряжение спало. И Касымову не пришлось объяснять того, что он не раз слышал от отца: каждый волен толковать Коран по-своему, находя в нем тот смысл, который ему ближе. Так, например, для одних джихад – это борьба с неверными, а для других – с самим собой, со своими грехами и пороками.
– Ты там все рассказал, что у нас делается? – спросила Людка.
– А что я мог? – развел руками Ринат. – Я же толком не видел ничего. Дома сидел, пока они к нам не приперлись.
– Значит, нам все равно нужно какую-то связь с нашими наладить, – убежденно сказала Марьяна.
– Теперь-то на хрена? – не удержалась от реплики Чебурашка.
– Как это на хрена? – возразил Алик. – А сообщить, сколько тут боевиков, какое у них оружие, где они мины заложили, где снайперов расставили? У нас, например, их командир засел. Дать точный адрес, чтобы его ракетой накрыли!..
Наконец-то всем стало ясно, что надо делать дальше: собрать всю информацию о моджахедах. И придумать, каким образом ее передать.
Короче, азартная игра продолжалась, а привкус опасности всех только раззадоривал.
Алику Куренному неслыханно повезло. Он заскочил домой буквально на секунду, чтобы успокоить мать с бабушкой и чего-нибудь перекусить на скорую руку.
Дверь в столовую, где находился Али-хан, была закрыта, и возле нее стоял часовой по имени Азрет. Он был при командире вроде телохранителя. Али-хан не случайно приблизил к себе этого спокойного, молчаливого парня. В нем не чувствовалось той слепой ненависти к неверным, которая жила в большинстве членов отряда. И это Али-хану пришлось по душе.
Азрет и с семьей Куренных вел себя вполне нормально. Отчужденно, холодно, но все-таки по-человечески. Это даже мать с бабушкой отметили.
Еще с улицы Алик машинально заглянул в окно собственного дома и на мгновение замер. Он увидел Али-хана, говорящего по мобильнику. А на обеденном столе лежал еще один аппарат. Тот самый, который боевики отобрали у Марьяны Хромовой. Больше ни у кого в городке мобильников не было.
Алик на кухне торопливо глотал макароны с мясом, не чувствуя их вкуса. Все его мысли занимал лежавший в столовой мобильник. Вот она – та самая связь, которая им необходима! Но как же стырить эту чертову трубку? Ведь Азрет останется дежурить у двери и ночью. Может, дождаться того момента, когда Али-хану понадобится пойти в сортир? И тогда…
Алик весь извелся от нетерпения.
Удача, как всегда, пришла неожиданно. Наступило время вечернего намаза. Азрет скрылся за дверью. Куренной, подкравшись, заглянул в щелку.
Командир и телохранитель, расстелив маленькие коврики, стояли на коленях лицом к востоку. Перед Аллахом все были равны: и амир, и рядовой боец. Оба они так глубоко погрузились в молитву, что все окружающее просто перестало для них существовать.
Алик понял: сейчас или никогда! Он осторожно приоткрыл дверь и бесшумно проскользнул в столовую. Потом, обмирая от страха, сделал на цыпочках еще пару шагов. Алик не сводил глаз с боевиков, продолжавших с неясным бормотанием лбом касаться пола. Дрожащая рука Куренного потянулась к мобильнику на столе и уже почти коснулась его, когда за окном вдруг раздался истошный вопль уличного кота.
Алик чуть не бросился бежать. Однако молящиеся ничего не услышали. В следующую секунду Куренной схватил мобильник. Проклятая трубка чуть не выскользнула из потной ладони. Алик попятился, зацепился за порог и, тихонечко прикрыв за собой дверь, пулей вылетел из дома.
Он несся по улице сломя голову, когда его на бегу ужалила мысль: а что же станет с матерью и бабушкой, если Али-хан обнаружит пропажу?..
– Ой, это же мой мобильник! – радостно воскликнула Марьяна.
– Я так и понял, – ответил Алик, еще задыхавшийся от быстрого бега.
– Где ты его взял?
– Где взял, там меня уже нет.
Алик бы, конечно, похвастался, как ловко удалось ему увести мобильник из под самого носа у боевиков. Но тревога за мать и бабушку его не оставляла. Хромова по лицу Куренного поняла, что сейчас расспрашивать о подробностях не время.
– Здорово! Какой ты молодец! Спасибо! – сказала она и неожиданно для себя самой чмокнула Алика в щеку.
Оба смутились.
– Нет, правда, здорово! – торопливо заговорила Марьяна. – У нас же теперь есть связь!..
Она нажала кнопку. Мобильник словно только этого и ждал – запиликал модную мелодийку.
– Это мама, – сказала Марьяна.
И не ошиблась.
– Мариша, солнышко! – закричала мама. – Почему у тебя вторые сутки телефон не отвечает? Мы тут с ума сходим! Что случилось?
– Да все нормально. Просто батарейки сели, а я не заметила, – соврала Марьяна.
– Но у тебя все в порядке?
– Все хорошо. Не беспокойся.
– Ну расскажи, как тебе там отдыхается.
– Все нормально, – повторила Марьяна. – А как вы?
– Замечательно! Море – плюс двадцать пять! Мы с папой тебе тут кожаную курточку купили. Очень симпатичную. Как у вас там она называется? Косуха, что ли?
– Да. Большое спасибо.
– С папой хочешь поговорить?
– Ну чего зря деньги тратить? Передай, что я его целую!
– Он тебя тоже! Ты уж там последи за своим телефоном, чтобы мы тут на стенку не лезли, ладно?
– Обязательно. Целую!
Марьяна отключила мобильник и перевела дух.
– Что же ты матери ничего не сказала? – спросил Алик.
– А зачем? Чтобы они там икру метали? Они же в Турции. Чем оттуда поможешь?
В одиннадцать часов вечера, как договорились, вся “Команда” снова собралась в недостроенном доме. Алик подытожил разрозненные сведения, принесенные разведкой. Их оказалось не так уж много, но кое-что важное все-таки можно было сообщить своим. Однако тут возникла непредвиденная проблема: куда звонить? Этот, казалось бы, пустяковый вопрос привел всех в полное замешательство.
– В милицию! – вдруг осенило Хромову.
Все посмотрели на нее как на ненормальную. Но Марьяна уверенно набрала знакомый код Ставрополя, а потом – ноль два. Соединения не было. В трубке раздавались какие-то далекие шорохи и щелчки. Хромова упрямо ждала. Наконец в трубке жалобно пискнуло, и ленивый женский голос сказал:
– Слушаю вас. Говорите.
– Это милиция? – встрепенулась Марьяна.
– Милиция. Говорите.
– Девушка, – закричала Марьяна, – это из Краснокумска звонят!
– Откуда?
– Из Краснокумска!
– Ну а мы-то тут при чем? – все так же лениво ответил женский голос. – Обращайтесь по месту жительства.
Раздались короткие гудки.
– Ну что? – нетерпеливо спросил Алик.
– Она трубку бросила, – ответила Марьяна растерянно.
– Дай мне!
Алик взял трубку. И опять соединения пришлось дожидаться сто лет. А потом снова послышался знакомый ленивый голос:
– Слушаю вас. Говорите.
– Девушка, это опять из Краснокумска, – напористо заговорил Алик. – Только не бросайте трубку. У нас тут чрезвычайная ситуация. Город боевики захватили, понимаете?..
– Вы там пьяные, что ли? – раздраженно задребезжало в трубке. – За такое хулиганство знаете что бывает?..
И опять раздались короткие гудки.
– Они не верят, – безнадежно сказал Алик.
– Я так и знала! – мстительно заметила Чебурашка. – И нечего, блин, дергаться!
Несмотря на отчаянную ситуацию, она была рада хоть чем-то уколоть Марьяну, выставить ее дурой перед Куренным.
– Чего же еще от ментов ждать? – пробормотал Тюменев. – Они же тупые, как бревно!
Но Хромова не собиралась сдаваться. Она взяла мобильник из рук Алика и набрала другой номер.
– Кому? – спросил Куренной.
– Подруге.
– А подруга-то что может? – угрюмо поинтересовался Витек.
Марьяна сделала ему знак замолчать.
– Светка! – радостно закричала она в трубку. – Привет! Это Марьяна… Да нет, я тебе из Краснокумска звоню. Тут, понимаешь, такое дело… Только ты не думай, что у меня крыша поехала… Короче, тут на нас напали… Да не на меня конкретно, а на весь город. Боевики. Целый отряд. Жуткие такие, бородатые, с автоматами… Да какие шутки? Я тебе честное слово даю! Они тут связь по всему городу отрубили. Только у меня мобильник остался, понимаешь?.. Светка, надо срочно сообщить, что мы тут в плен попали… Я не знаю, в милицию, наверно… Что значит “попрут”? Ты им объясни, что нас тут всех поубивать могут. Поняла?.. И еще, у нас есть важная информация об этих боевиках… Ну это потом. Беги сейчас же!.. Нет, нет, не по телефону! Сама сходи. У тебя номер моего мобильника записан? Скажи им. Это для связи, поняла? Светка, ты меня слышишь? Светка!..
Хромова опустила трубку и сказала с досадой:
– Ну вот, накаркала! И правда батарейки сели.
– Но она все поняла? – спросил Алик. – Сделает?
– Надеюсь…
Али-хан не заметил исчезновения мобильника. Его сейчас занимали более важные вещи. В письме, посланном федералам, был указан номер контактного телефона, по которому моджахеды ждали ответа на свои требования. Но связаться напрямую с командиром отряда, захватившего город, федералы не могли. Где находился контактный телефон, не знал даже Али-хан. Скорее всего где-то далеко в горах, а может быть, даже за пределами России. Там, где высшее командование моджахедов принимало решения.
В тот момент, когда Алик Куренной увидел Али-хана, говорившего по своему мобильнику, высшее командование как раз вышло на связь с командиром отряда. Ответ от федералов уже поступил, и был он вполне ожидаемым. Никаких переговоров с террористами. Безусловное освобождение Краснокумска. На размышление – двадцать четыре часа. После этого спецназу будет отдан приказ взять город штурмом. И уж тогда – никакой пощады захватчикам.
Али-хан был готов к такому повороту событий. Дополнительных инструкций не требовалось. Все было обговорено заранее, еще до начала рейда.
Амир отключил мобильник и опустился на колени для молитвы, поскольку наступило время намаза.
После этого командир на джипе лично объехал позиции и убедился, что все сделано как надо и его отряд готов к бою. Через сильный бинокль в степи не было видно никакого движения, но Али-хан знал, что вокруг города уже сжимается плотное кольцо солдат и военной техники. Через двадцать четыре часа здесь начнется такая мясорубка, что небу жарко станет. Увы, Али-хан бессилен был это предотвратить.
Местные жители наверняка попрячутся по подвалам при звуках первых выстрелов, и большинства невинных жертв можно будет избежать. В случае совсем уж критической ситуации боевики сгруппируются в больнице и вокруг нее, поскольку по этому объекту вряд ли станут вести прицельный огонь. Это был уже испробованный прием. А что будет дальше, ведомо одному Аллаху…
Между тем в больнице бурную деятельность развил Шамиль Касымов. По случаю выходных там находился всего один дежурный врач и две медсестры. Касымов трезво просчитал создавшуюся ситуацию и понял: штурм неизбежен. Поэтому вместе со всем своим немногочисленным персоналом главврач занялся срочным разбором завалов в подвальном помещении. Туда он решил эвакуировать всех больных, а также беременных женщин на сносях. Слава богу, таковых было немного.
Отец Алика, Куренной-старший, пластом лежал под капельницей. Касымов присел рядом, коснулся его руки. Куренной открыл глаза.
– Ты чего это в субботу прискакал? – спросил он.
Мужчины давно и хорошо знали друг друга.
– Так надо, – ответил главврач.
– Ко мне вызвали? Плохи мои дела?
– У всех у нас дела неважнецкие, – ответил Касымов. – Ты только не психуй, ладно? Я тебя сейчас введу в курс дела.
Выслушав главврача, Куренной сделал попытку привстать.
– Лежать! – прикрикнул на него Касымов. – Не создавай мне лишних проблем. Их у меня и так выше крыши.
– Шамиль, как там мои, не слышал? – слабым голосом спросил Куренной.
– Нет. Но пока все спокойно. Не стреляют.
– Позвонить домой можно?
– Нельзя. Телефоны не работают. Отключены. Я тебя сейчас в другое место переведу. На время.
– Зачем?
– Так надо.
Куренной снова закрыл глаза, почувствовав непреодолимую слабость.
Главврач втащил в палату каталку и с величайшей осторожностью переместил больного на нее. Потом, отдышавшись, пристроил на каталке капельницу. Затем он вывез каталку в коридор, впрягся в нее и потащил за собой в подвальное помещение.
За поворотом путь Касымову преградил Ильяс.
– Поворачивай назад! – сказал он, поигрывая автоматом.
Он понял, что главврач переводит больных в наиболее безопасное место, а это никуда не годилось. Кого же тогда выставлять в окнах в качестве прикрытия?
– Дайте пройти! – раздраженно сказал Касымов.
– Ты что, плохо слышишь, доктор? Давай назад, я сказал!
– Не могу. Человек умрет.
– Значит, такова воля Аллаха! – покачал головой Ильяс.
– Здесь я командую! – отрезал Касымов и сделал шаг вперед.
Прозвучала короткая автоматная очередь. Пули вспороли деревянный пол у самых ног Касымова.
– Ну шагни еще! – прошипел Ильяс.
Лицо главврача стало мертвенно бледным. Он помедлил секунду и двинулся вперед, глядя прямо в глаза боевику. Ильяс отступил к стене и замер, прожигая ненавидящим взглядом спину уходящего по коридору Касымова.
Али-хан строго-настрого приказал не трогать врачей. Они могли понадобиться в любую минуту. Ведь эти ненормальные, верные своей клятве, бросались на помощь всем без разбора: и своим, и чужим.
Ильяс в бессильной злобе скрипнул зубами. Сейчас ему не удалось настоять на своем. Но, когда будет нужно, он за волосы вытащит спрятанных пациентов из всех щелей.
Ночь как назло выдалась ясная. Огромная луна, повисшая над городом, ярко освещала притихшие улицы.
Андрюха Тюменев и Людка Швецова осторожно пробирались к зданию управы, прячась в тени домов. Людка несла в руке пластиковый пакет, в котором лежал выстиранный и тщательно отглаженный российский флаг.
– Стой! – вдруг шепнул Тюменев и схватил Людку за руку.
Они прижались к стене.
– Что? – спросила Людка.
– Смотри! Видишь?
На ступеньках управы, негромко переговариваясь, сидели два вооруженных боевика. Они охраняли боеприпасы, сложенные в здании, о чем “Команде” не было известно.
– Облом! – Людка прикусила губу. – Чего они тут расселись?
– А я знаю?
– И что теперь делать?
Подойти к управе было невозможно. Прогонят наверняка, а то еще и подстрелят сдуру. Швецова задумалась, прижимая к груди пакет с флагом, а потом вдруг что-то горячо зашептала Тюменеву на ухо, будто боевики возле управы могли ее услышать.
– Ты что, сбрендила? – отшатнулся Андрюха.
– Да все получится! Вот увидишь!
Два боевика продолжали свою неторопливую беседу и вдруг разом примолкли.
По пустынной улице, залитой серебряным светом луны, к ним приближалась стройная фигурка. Девушка шла, нарочно поигрывая бедрами, и ее вызывающе выставленная вперед грудь подпрыгивала в такт шагам.
В раю моджахедов ждали, конечно, соблазнительные невинные гурии, но обещанный рай был где-то далеко, а тут прямо к ним шла земная радость.
Людка, остановившись в двух шагах от замерших боевиков, сказала нарочито томным голосом:
– Мужчины, у вас сигаретки не найдется?
Боевики продолжали молча пялиться на нее.
– У тебя есть? – спросил, наконец, первый боевик у второго.
Второй, на счастье, оказался курящим. Он сбросил с себя оцепенение и торопливо похлопал по карманам. Сигареты нашлись, и он протянул Швецовой пачку. Людка долго выуживала сигарету, неторопливо размяла ее в пальцах и только потом спросила все так же томно:
– А огонька?
Чиркнула зажигалка. Прикуривая, Людка краем глаза увидела, как за спинами боевиков Андрюха крадется к дверям управы. Вот он приоткрыл дверь, бесшумно проскользнул внутрь, и дверь за ним закрылась. На этот раз, к сожалению, с предательским скрипом.
Швецова вздрогнула. Оба боевика мгновенно обернулись на звук. Однако было уже поздно.
– Спасибо, – сказала Людка, но не тронулась с места.
Табачного дыма она на дух не переносила и с трудом удержалась от кашля.
Боевики переглянулись. Похоже, девушка была не прочь познакомиться поближе. Она, конечно, была не их веры, но молодые, полные сил мужчины настрадались от бесконечного воздержания, прячась по лесам. Горячая горская кровь в них так и бурлила. Однако они были простыми парнями из аула и немного робели перед городской красоткой.
– Тебя как зовут? – осипшим от волнения голосом спросил первый боевик.
– Наташа, – на всякий случай соврала Людка. – А вас?
Тем временем Андрюха Тюменев уже вылез на крышу. Стоптанные кроссовки скользили по оцинкованному скату, и он полз медленно, не быстрее гусеницы. О себе Андрюха не думал. Его сжигала тревога за Людку. Сколько еще она там сможет продержаться? И не сделают ли с ней боевики все, что захотят? Их ведь все-таки двое. Зря он послушался Швецову. Надо было придумать что-нибудь другое…
Наконец рука Андрюхи уцепилась за флагшток. Скрючившись на остром ребре крыши, он поймал болтающийся шпагат и изо всех сил потянул за него. Зеленое знамя нехотя поползло вниз. Тюменев, ломая ногти, развязал тугие узлы и швырнул зеленое полотнище в черный провал двора. Потом достал из-за пазухи российский триколор и приладил его к шпагату. Подъем флага занял считанные секунды, показавшиеся Андрюхе вечностью. У основания флагштока Тюменев надежно прикрепил картонку, на которой крупными печатными буквами было написано: “Заминировано!!!” Вот теперь можно уходить.
Спускаться оказалось еще сложнее. Один раз Андрюха, поскользнувшись, едва не навернулся. И проползти без шума по жестяной крыше было еще той задачкой. Однако все кончилось для Тюменева счастливо. Он осторожно приоткрыл дверь и выглянул на улицу. То, что он там увидел, ему совсем не понравилось.
Боевики, поднявшись на ноги, загородили дорогу Людке и уже тянули к ней свои жадные лапы.
– Только без рук! – крикнула Швецова. – Я вам что сказала, козлы!
Но ее слова не произвели на боевиков никакого впечатления.
Тюменев шагнул вперед, шваркнул дверью что было силы и трусцой побежал по улице.
– Стой! – раздался сзади грозный окрик.
Андрюха наддал. Вслед ему прозвучала автоматная очередь. За ней еще одна. Свинец засвистел у Тюменева над головой. Андрюха рванулся в одну сторону, потом в другую, уходя от огня.
Людка, воспользовавшись тем, что про нее забыли, метнулась в ближайший переулок, прежде чем пули, посланные ей вдогонку, впились в угол дома…
Они встретились в условленном месте, через четыре квартала от управы. Обоих колотила нервная дрожь.
– Нормальный ход! – не своим голосом сказал Тюменев.
Людка вдруг бросилась к Андрюхе и спрятала лицо у него на груди. Тюменев услышал приглушенные всхлипывания.
– Не плачь, чего ты? – растерянно сказал он. – Ведь уже все…
Но Людка прижалась к нему еще теснее, и вдруг на Андрюху накатила такая волна нежности, неведомой ему ранее, что он принялся целовать Швецову куда попало. Людка подняла мокрое от слез лицо, и их губы встретились.
Настоящий глубокий поцелуй, совсем непохожий на торопливое чмоканье, пронзил Тюменева, как удар тока. Они оба задохнулись, отстранились на мгновение и снова слились в долгом поцелуе.
– К тебе можно? – наконец шепнула Людка, задыхаясь.
– Ко мне? – изумился он.
– К тебе, к тебе! У меня одна старуха вредная напротив живет. Целыми сутками от дверного глазка не отходит.
– Пошли, – пробормотал Андрюха, не чуя под собой ног.
В пустой квартире Тюменевых они опять бросились друг к другу.
Андрюха оказался таким неумелым, что Людка даже растрогалась.
– Да не торопись ты, дурной! – сказала она ласково.
Он подчинился. И правильно сделал…
Эта ночь осталась в памяти Андрюхи Тюменева на всю оставшуюся жизнь.
Чебурашка устроила свой наблюдательный пост на дереве.
Взобраться туда при ее ловкости было проще простого. Но отнюдь не желание проследить за действиями боевиков заставило Чебурашку сделать это, а все та же неутихающая ревность. Алик Куренной не ограничился проводами Марьяны до дверей. Он вошел в подъезд вместе с ней и остался в доме. Чебурашку мучило подозрение, что на всю ночь. А там уж, ясное дело, чем он займется с приезжей. Не кроссворды же они станут разгадывать.
Устроившись на уровне второго этажа, откуда хорошо просматривались окна квартиры, Чебурашка стала наблюдать.
Сначала все выглядело вполне невинно. Марьяна поставила на подзарядку сдохший мобильник. Потом она, Куренной и толстая Сашка пили за столом чай и о чем-то разговаривали. Но Чебурашка была уверена, что парочка найдет повод, чтобы избавиться от Сашки.
Сашка на самом деле вскоре почувствовала себя третьей лишней.
– Я, наверно, спать пойду, а? – робко спросила она.
– Иди, – кивнул Алик.
И Марьяна его поддержала:
– Конечно, иди, Саша.
Куренной и Хромова остались вдвоем. Им обоим хотелось этого, но, когда их тайное желание стало явью, и Алик, и Марьяна ощутили непонятную скованность.
– Ну и что мы будем делать? – спросила Марьяна, глядя в сторону.
– Сейчас или вообще?
Марьяна промолчала.
– Мне уйти? – спросил Алик.
– Я этого не говорила.
Марьяна подошла к лежавшей в углу Найде, присела на корточки рядом с ней и нежно погладила собаку по голове. Найда в ответ слабо шевельнула хвостом. На большее сил у нее не было.
– Как она? – спросил Алик.
– Немножко получше. Может быть, поправится.
И опять повисла пауза.
Марьяна вернулась к столу.
– А жаль, что у нас сегодня не получилось на остров поехать, – вдруг ни с того ни с сего сказал Алик.
– Да, – согласилась Марьяна. – А ведь ты меня обманул, сознайся.
– Я? – вытаращил глаза Алик. – Тебя?
– Конечно. Насчет компании. Никто больше туда ехать не собирался. Ты меня одну хотел заманить.
– С чего ты взяла?
– Ладно, ладно, – усмехнулась Марьяна. – Я же видела, как ты завелся, когда увидел, что я с Сашкой пришла.
– Ну и что? – внезапно перешел в атаку Куренной. – Если мне девушка понравилась, почему ее не закадрить?
Марьяна пропустила мимо ушей пошлое словечко “закадрить” и спросила:
– А я тебе, значит, понравилась?
– А то ты не поняла!
– И на что же ты рассчитывал?
– В смысле?
– В смысле, на острове.
– Там бы видно было.
– Не расстраивайся. Ничего бы у нас там не было, Алик.
– Это почему же?
– Потому.
– А-а, понятно. У тебя парень в Ставрополе есть, да? – с ревнивой ноткой спросил Алик.
– Парня нет.
– У такой девчонки? Так я и поверил!
– Правда.
– А почему? Упакованного, что ли, ждешь? – с кривой усмешечкой спросил Куренной. – Принца на белом “мерине”? Тогда, конечно, тебе со мной не в кайф. Я же для тебя вроде как лапоть деревенский.
– Дурак! – пожала плечами Марьяна и отвернулась.
Алик смотрел ей в затылок, не понимая, с чего это вдруг его назвали дураком.
– Ты чего? Обиделась? – виновато спросил он.
– Ладно, проехали, – отмахнулась Марьяна. – Я вот что думаю. Надо бы еще листовочку написать. Иначе, зачем мы собрали нашу “Команду”?
– Напиши, – тут же согласился Алик.
Марьяна нашла у Сашки еще одну тетрадку, раскрыла ее и задумалась, покусывая кончик шариковой ручки.
– Ну, я тогда домой отчалю, чтобы тебе не мешать.
Занятая своими мыслями Марьяна его, кажется, не услышала. Куренной встал и направился к двери.
– А я думала, ты мне поможешь, – неожиданно раздался сзади тихий голос Марьяны. – Ведь надо штук двадцать написать. И еще до утра по городу расклеить.
Сердце Алика радостно подпрыгнуло.
– Без проблем! – сказал он. – Я только своих предупрежу – и сразу же назад.
Честно говоря, Куренной только сейчас вспомнил про мать с бабушкой. Они, наверно, уже с ума сходят от тревоги за него. Да еще и отец как назло в больнице…
Чебурашка со своего наблюдательного пункта на дереве увидела, как из подъезда выскочил Куренной и бегом помчался по улице. Значит, приезжая дала диск-жокею от ворот поворот. Удовлетворившись этим, Чебурашка соскользнула с дерева и потащилась домой.
Марьяна чертила в тетрадке кружки и треугольнички, с отчаяньем все больше убеждаясь, что ничего написать не может. Все гневные слова она выплеснула в первой листовке.
Тишину нарушило пиликанье ожившего мобильника. Родители не стали бы звонить посреди ночи. Может, это подружка Светка из Ставрополя? Марьяна схватила трубку:
– Алло!
– С кем я говорю? – спросил железный мужской голос.
– А я с кем говорю?
– Ваша фамилия Хромова?
– Допустим.
– Марьяна Хромова?
– Да…
– С вами говорит полковник ФСБ Аксенов.
– Кто, кто?
– Моя фамилия Аксенов. Ваш телефон мне дала Светлана Чуева. Есть у вас такая подруга?
– Светка? Есть! – У Марьяны перехватило дыхание. – Значит, она вам все рассказала?
– Рассказала, рассказала… – Железный голос Аксенова стал чуточку мягче. – Теперь вы расскажите. В общих чертах ситуация ясна. Мне подробности нужны.
– Какие подробности?
– Численность отряда, как расположены огневые точки, где у них штаб. Понимаете, о чем я?
– Понимать-то понимаю… – растерялась Хромова. – Только я не местная. Я сюда отдыхать приехала к родственникам и совсем города не знаю. Вы не могли бы перезвонить минут через пятнадцать? Тут один человек придет. Он это… Он командир нашей “Команды”.
– Какой такой команды? – нетерпеливо спросил невидимый Аксенов.
– Ну он тут “Команду” организовал из местных ребят. Против боевиков, понимаете? Мы информацию для вас собрали, но она вся у него.
– Вы там что, в подпольщиков решили поиграть?
– Мы не играем! – обиделась Марьяна.
– Слушайте, Марьяна, – озабоченно заговорил Аксенов, – вы там свою активность поумерьте. Слышите? Моджахеды таких шуток не любят. И пощады не знают. Не лезьте на рожон! Это приказ!.. Я перезвоню через пятнадцать минут.
Вернувшийся Алик застал Марьяну в чрезвычайном волнении. Она едва успела рассказать ему о звонке полковника Аксенова, как мобильник снова ожил.
– Ответь ты! – шепнула Марьяна, протягивая Алику трубку.
– Говорит Александр Куренной! – суровым голосом сказал диск-жокей.
– Это ты, что ли, командир “Команды”? – спросил Аксенов.
– Я, – ответил польщенный Алик и стал еще серьезнее.
– Так вот слушай, командир, что мне от тебя нужно…
Куренной в разговоре с полковником оказался на уровне. Аксенов имел перед собой детальный план Краснокумска, и Алик точно обозначил по адресам позиции боевиков. Назвал приблизительную численность отряда и его вооружение. Не забыл упомянуть про минные заграждения и окопы.
– Спасибо, Александр, – сказал полковник в конце разговора. – Оставайся на связи. Будем вместе работать. И поаккуратнее там, ясно?
– А вы… Вы когда начнете?
– Как только, так сразу, – ответил Аксенов и отсоединился.
– Когда? Что он сказал? – спросила Марьяна.
– Скоро.
Марьяна схватила ручку. Теперь ей было ясно, что писать.
К утру в городе снова появились листовки. Короткий текст призывал жителей не оказывать никакого содействия моджахедам и не падать духом, поскольку о захвате города уже знает вся страна, помощь близка, и скоро Краснокумск будет освобожден, а захватчиков постигнет суровая кара. Листовки заканчивались броской подписью – “Команда”.
– Когда же ты успел? – удивленно спросил у Алика Витек.
– Один бы не успел, – ответил Куренной. – Это мы вдвоем с Марьяной.
Чебурашка вздрогнула. Так, значит, Алик потом вернулся к Хромовой, и они всю эту ночь провели вместе! Ну часок они писали листовки. Еще час ушел на расклейку. А что они делали все остальное время?
Чебурашка впилась взглядом в Алика, потом в Марьяну. Но по выражению их лиц ничего понять было нельзя.
– А флаг вы видели? – спросила Швецова.
Они с Андрюхой Тюменевым сидели рядышком, чуть ли не в обнимку.
– Какой флаг? – не поняла Сашка.
– Наш, российский! На управе, – с торжеством сказала Людка.
И потом, захлебываясь, описала в ярких красках их ночные приключения с Тюменевым.
Вся “Команда” пришла в неописуемый восторг.
– Эти гады все равно наш флаг сорвут и обратно свой повесят, – желчно заметила Чебурашка.
– А мы опять их умоем, – буркнул Тюменев. – Как нечего делать!
Все одобрительно загалдели.
– Тихо, тихо! – поднял руку Алик. – То, что Андрюха с Людкой сделали, – это супер! Но с этой минуты больше никакой самодеятельности, ясно? Я полковнику обещал, что никто на рожон не полезет.
– Какому полковнику?
Куренному пришлось подробно рассказать о телефонном разговоре с Аксеновым.
– Я теперь с ним на связи, – заключил Алик, показывая всем мобильник. – Когда наши начнут атаку, будем им сообщать, что тут у боевиков делается. Просекли?
– Здорово! – восхитился Витек. – А когда они начнут?
– Не знаю.
– Скорее всего ночью, – подал голос молчавший до сих пор Ринат Касымов. – Или под утро, когда самый сон. Так всегда делают.
Все согласно закивали головами. Ринат читал больше других, смотрел по телевизору не только музыкальные программы и знал многое такое, о чем остальные понятия не имели.
– Значит, будем ждать до утра, – сказал Алик.
– Скукота! – скривился Андрюха. – Может, мы все-таки чего-нибудь такое оттопырим?
– Например? – спросила Марьяна.
Андрюха пожал плечами. Ответа у него не было.
Конечно, можно было распустить “Команду” по домам до начала осады, но и Куренному бездейственное ожидание резко не нравилось.
– Ладно, – сказал он. – Сейчас разбегаемся, а вечером приходите на дискотеку.
– На дискотеку? – изумился Тюменев. – Ты что, опух?
Но Куренного неожиданно поддержала Людка.
– Правильно! – крикнула она. – Алик дело говорит. Соберемся и будем там зажигать назло этим козлам! Пусть не думают, что они нас задавили! А то еще прикажут всем в платки закутаться и вообще!.. Надо им показать, что нас не сломаешь! Хренушки!
Куренной бросил быстрый взгляд на Марьяну. Та кивнула, давая понять, что согласна.
Эта короткая переглядка не укрылась от Чебурашки, и она ощутила новый укол ревности. Ах, как бы ей хотелось тоже придумать что-нибудь эдакое, чтобы заслужить одобрение Куренного! Только ничего ей в голову не приходило.
– В двадцать ноль-ноль, – сказал Алик. – Как всегда. И всех знакомых позовите. Сегодня вход бесплатный!
К восьми вечера в дискотеке собралось человек тридцать. “Команда”, разумеется, явилась в полном составе. Только Марьяна с Сашкой запаздывали. Но Алик не сомневался, что они вот-вот появятся. Уж Марьяна-то точно.
Почему-то не пришла еще и Чебурашка, но ее отсутствия никто не заметил.
Куренной сразу же поставил на вертушку самый забойный диск и вывел звук динамиков на предельную мощность. Стены тесного зальчика содрогнулись.
– Поехали! – заорал в микрофон Алик. – Чего стоите, как волос в супе?
Традиционная шутка диск-жокея подстегнула собравшихся. Первыми отклеились от стен девчонки, за ними – пацаны. Через пару минут все как будто позабыли о том, что город находится в плену у моджахедов. Народ начал отрываться по полной программе…
Доносившаяся издалека веселая музыка насторожила Ильяса. Слишком уж странной казалась она в испуганно притихшем городке. Странной и вызывающей. Ильяс остановился и прислушался, стараясь определить, где происходит это неуместное веселье. Вместе с ним остановились и трое сопровождавших его моджахедов.
– За мной! – скомандовал Ильяс.
Они подошли к зданию Культурного центра, держа автоматы наизготовку. Ильяс ударом ноги распахнул дверь и замер. Казалось, под звуки ненавистной музыки здесь прыгали и кривлялись черти в аду.
Ильяс несколько секунд наблюдал эту оскорбительную картину, а потом вскинул автомат и дал длинную очередь в потолок. Сверху посыпалась штукатурка. Танцующие застыли в нелепых позах. Их лица исказились страхом.
Но дьявольская музыка продолжала греметь. Ильяс запрыгнул на помост и ударом приклада расколол диск вместе с вертушкой. Следующий удар пришелся в лицо диск-жокею. Алик рухнул на помост, заливаясь кровью.
– Кончайте бардак! – раздался в мертвой тишине визгливый крик Ильяса. – По домам! Еще раз соберетесь, всех зарежу!
Бешено вращая глазами, он дал еще одну очередь в потолок, спрыгнул с помоста и пошел к выходу. Все испуганно отшатывались, уступая дорогу.
Куреной с трудом приподнялся и сел на полу, хлюпая разбитым носом. И тут к нему подлетела Чебурашка, взявшаяся неизвестно откуда.
– Алик… Алик.. – жалобно запричитала она, протягивая руку с несвежим носовым платком.
– Отвали! – отмахнулся Куренной. – Я в порядке!
Он поднялся на ноги и окинул взглядом дискотечный зал. Все стояли в растерянности, ожидая каких-то слов от своего лидера.
– Ништяк! – сказал Алик, силясь улыбнуться. – Они нам за все ответят!..
Он хотел добавить еще что-то, но осекся, увидев в распахнутых дверях бледную как смерть Сашку. Ее глаза были полны слез. Предчувствие непоправимой беды охватило Куренного. В два прыжка он оказался рядом с ней.
– Что случилось?
– Они Марьянку забрали… – пролепетала Сашка.
Существование какой-то таинственной “Команды” не давало покоя Сергею-Мовлади. Али-хан строго приказал больше не приставать к нему с этой чепухой. Ильяс, как известно, думал иначе, но и у него других забот было выше головы.
Поэтому, обнаружив на стенах домов новые листовки, Сергей-Мовлади не стал докладывать амиру о своей находке. Он решил самостоятельно обойти наиболее людные места в городке, где наследила эта сволочная “Команда”. Таких мест было не более десятка.
Соскребая очередную листовку со стены, Сергей-Мовлади спиной почувствовал чей-то пристальный взгляд и быстро обернулся. Перед ним стояло какое-то мелкое чучело. Не поймешь, пацан или девчонка.
– Чего вылупился? – злобно спросил Сергей-Мовлади.
– Ничего, – ответило чучело хриплым девчоночьим голоском.
– Ну и чеши отсюда!
Чучело отступило на шаг, но не ушло. Сергей-Мовлади едва расслышал его голос:
– А я знаю, кто это написал.
– Чего? – не поверил своим ушам моджахед.
– Я знаю, кто это написал, – повторило чучело немного громче.
– Ну-ка, ну-ка! – оживился Сергей-Мовлади. – Расскажи, что это за “Команда” такая.
– Да нет никакой “Команды”, – заговорило чучело, опасливо озираясь. – Это одна девчонка написала. Она вообще не наша. Приезжая.
– Как ее найти, знаешь?
– Улица Степана Разина, дом четырнадцать, квартира двадцать два, – быстро сказало чучело. – Ее Марьяной зовут. А фамилия Хромова, кажется.
– Пойдем, покажешь.
– Нет, нет… Вы уж без меня…
Чучело отступило еще на шаг и, круто развернувшись, бросилось бежать по улице.
Сергей-Мовлади и не подумал гнаться. Зачем? Названный адрес он запомнил…
Чебурашка дворами кралась за боевиком до самой улицы Разина. Когда Сергей-Мовлади безошибочно вошел в нужный подъезд, она спряталась за толстым стволом того самого дерева, на котором сидела прошлой ночью, и стала ждать.
Мысль о только что совершенном предательстве даже не приходила ей в голову. Ведь никого из своих она не выдала. Наоброт, убедила боевика, что никакой “Команды” нет в природе. А что касается этой Марьянки, то так ей и надо. Нечего охмурять чужих пацанов.
В том, что Алик Куренной запал на приезжую, Чебурашка его не винила. Все они кобели. У них на любую юбку сразу же встает. Но он был свой, а Марьянка – чужая. И пусть диск-жокей Чебурашку в упор не видел, ей казалось, что приезжая увела Куренного именно у нее. А такое не прощают.
Когда Сергей-Мовлади вывел из дома сникшую Хромову, у Чебурашки вдруг душонка ушла в пятки. Боевик конвоировал Марьяну под дулом автомата. Но Чебурашка тут же принялась уговаривать себя, что ничего страшного приезжей не грозит. Ну отлупят ее в крайнем случае. Ведь что такое эти листовки? Вроде как игра. Не расстреляют же Хромову в самом деле!
Главное, чтобы теперь не выплыло наружу, кто ее выдал. Иначе Алик так психанет, что мало не покажется. И другие тоже. Тогда хоть беги из города…
Девчонка оказалась на удивление упрямой. Сергей-Мовлади, как ни угрожал, как ни орал, не добился от Марьяны ни единого слова. Тогда, надежно заперев пленницу, он разыскал Ильяса.
– Ты где шляешься? – зашипел на него Ильяс
– Я девку поймал, – с торжеством доложил Сергей-Мовлади.
– Какую девку?
– Которая листовки писала.
– Потом! – раздраженно отмахнулся Ильяс. – Потом с ней разберемся. Сейчас все по своим точкам должны быть!
Время близилось к вечеру. Над городом начинали сгущаться ранние сумерки, и федералы, должно быть, уже готовились к ночной атаке.
Сергей-Мовлади обиженно засопел, но возразить Ильясу не осмелился. Тем не менее, прежде, чем занять отведенную ему позицию, он запихал пленницу в яму, неизвестно зачем вырытую в одном из дворов. Яму он плотно прикрыл досками, а сверху набросал кирпичей, валявшихся рядом. Получился самый настоящий “зиндан”, выбраться из которого без посторонней помощи не смог бы и здоровый мужик. И кричать в этом глухом дворе было бесполезно.
Ровно в восемь вечера Сергей-Мовлади занял свою боевую позицию на окраине города. Как раз в это время Алик Куренной врубил на полную катушку музыку в дискотеке.
Али-хан задремал только перед рассветом. Верный Азрет молча перебинтовал командиру раненную руку, и боль совсем отпустила.
Где-то далеко от Краснокумска велись бесконечные телефонные переговоры между федералами и главой джамаата. Ни одна из сторон не шла на уступки. Боевое столкновение было неизбежно, и Али-хан отчетливо понимал это, поскольку никаких новых приказов ему не поступало.
С восходом солнца напряжение несколько спало. Вряд ли федералы решатся на атаку при свете дня. Город окружала голая степь, и каждый наступающий был бы как на ладони.
Оставив на постах дозорных, боевики потянулись к центру города, где можно было умыться и нормально поесть.
В чахлом палисаднике возле одного из частных домиков полыхал жаркий костер. Над огнем пятеро моджахедов повесили большой котел с водой для будущего плова. Разумеется, плов полагалось готовить мужчинам. Но утомленные бессонной ночью боевики заставили хлопотать возле котла хозяйку дома, Лидию Антоновну, соседку того самого Витька Чванова, чей брат-милиционер стал первой жертвой захватчиков.
Мешок риса боевики привезли с собой. А вот барана, вернее, мирно пасшуюся в степи чью-то овцу, они уложили одним точным выстрелом и освежевали уже в палисаднике. Лидия Антоновна, глотая слезы, резала мясо под неусыпным контролем боевиков.
Все это сквозь щель в заборе увидел Витек и сказал маявшемуся от безделья Андрюхе Тюменеву:
– Вот бы яду им в котел подсыпать.
– Или хотя бы снотворного, – кивнул Андрюха.
– Тогда уж слабительного, – подхватила Людка Швецова, теперь не расстававшаяся с Тюменевым. – Чтобы они с толчка не слезали. Вот была бы фишка!
Представив себе эту картину, все трое засмеялись.
– А еще круче было бы свинины в плов подкинуть, – сказал Витек.
– Свинины? – удивился Тюменев. – Зачем?
– Ну как же! Ведь им свинину жрать нельзя. Кто хоть кусочек съест – все. Уже, считай, не мусульманин.
– Точняк? – спросил Андрюха.
– Зуб даю! – поклялся Витек.
Швецова увидела, как у Тюменева загорелись глаза.
– А как ты к их котлу подойдешь? – спросила она. – И потом, где мы свинину возьмем?
– У нас поросенок есть. В сарайчике. Пятимесячный, – сказал Витек и вопросительно посмотрел на Андрюху.
– И тебе не жалко? – спросила Людка.
– А они Коляна пожалели? – сверкнул своим цыганским глазом Витек и отвернулся.
– Ну так чего? – сказал Тюменев. – Может, попробуем?
Поросенку в тесном сарайчике деваться было некуда, и тем не менее отловить его удалось с большим трудом.
– Давай! – сказал Витек, задыхаясь, и протянул Тюменеву принесенный из дома большой кухонный нож.
– Нет, ты сам, – отказался Андрюха. – Твой же поросенок.
– Не… – затряс головой Витек. – Я не могу…
– Жалко… – едва слышно сказала Людка.
– Все равно зарезали бы к Новому году. Давай, Андрюха!..
Тюменев побледнел и, стиснув зубы, взял у Витька нож…
Через минуту все было кончено. Андрюха отшвырнул в сторону окровавленный нож, отошел в угол сарайчика и согнулся в три погибели. Его стошнило.
Людка уже была готова припомнить Тюменеву, как еще вчера он жалел, что нет под рукой финки, чтобы мочить боевиков, но вовремя прикусила язык. Андрюху сейчас не стоило трогать…
Подбросить свинину в котел удалось на удивление легко. Лидия Антоновна отлучилась на кухню за солью и перцем. А к палисаднику, как по заказу, вдруг подъехал на джипе Ильяс. Все пятеро боевиков тотчас встали, подошли к Ильясу и о чем-то заговорили по-своему. Котел, в котором варилась баранина, на минутку остался без присмотра.
Этого времени Тюменеву с Витьком хватило, чтобы перемахнуть через забор, бросить в кипящую воду пару больших кусков свинины и даже поросячье рыло. Тем же путем они быстренько вернулись на соседский двор, где нервно пританцовывала Людка.
– Супер! – восхищенно воскликнула она и наградила Андрюху поцелуем.
Потом все трое прильнули к щелям в заборе, ожидая, как развернутся дальнейшие события.
– А если они не расчухают свинину? – прошептала Швецова.
Но ее опасения были напрасны. Правда, чтобы убедиться в этом, ждать пришлось довольно долго.
Лидия Антоновна давно вернулась к костру, джип увез Ильяса, а ароматное блюдо все еще не дошло до кондиции. Наконец, хозяйка вынесла из дома суповые тарелки и стала раскладывать черпаком дымящийся плов. Боевики расселись на траве, поджав под себя ноги, и в полном молчании приступили к еде.
Но тут Лидия Антоновна зацепила черпаком поглубже, вытащила из бурлящего риса наглое поросячье рыло и на мгновение остолбенела, вытаращив глаза.
– Черт! Черт! – взвизгнула она и со всех ног бросилась в дом.
Боевики замерли. Потом один из них подскочил к котлу, увидел поросячье рыло и выронил из рук тарелку.
Дальше начался чистый цирк. Боевики вскочили на ноги, побросали за землю тарелки и стали яростно отплевываться, ругаясь на своем языке. Они никак не могли понять, как такое случилось. Лидия Антоновна была вне подозрений, ведь за ней все время присматривали. Кто-то пинком опрокинул котел. Остатки оскверненного плова загасили огонь.
А Тюменев, Швецова и Витек уже были далеко отсюда. Они с хохотом бежали по улице, радуясь тому, как удачно прошла их маленькая диверсия, похожая на азартную игру.
Алик, узнав, что боевики забрали Марьяну, мгновенно забыл про разгромленную дискотеку и свой расквашенный нос.
– Что же ты не проследила, куда ее повели? – заорал он на Сашку.
– Боялась я… – всхлипнула Сашка. – Прям ноги отнялись от страха…
– Но почему именно ее взяли? – спросила Людка. – Неужели из-за листовок?
– А как они узнали, что это именно она их писала? – сказал Витек.
– Ее кто-то продал. Сто пудов, – мрачно процедил Тюменев. – К гадалке не ходи.
Алик горящим взглядом обвел ребят, столпившихся вокруг, и сказал угрожающе:
– Узнаю – кто, я эту гадину своими руками придушу! А я узнаю!
Чебурашка тихонько спряталась за чью-то спину.
Все молчали, потрясенные тем, что среди них нашелся предатель.
– Да ты не гони волну! – Тюменев хлопнул Алика по плечу. – Найдем мы Марьянку.
С этой уверенностью все и покинули разгромленный Ильясом дискотечный зал. Однако ночные поиски Хромовой, устроенные “Командой”, не дали никаких результатов.
– Как сквозь землю провалилась! – огорченно сказал Ринат, не подозревавший, насколько он был близок к истине.
Забыв об осторожности, Алик отважился на отчаянный шаг. Он решил пойти к главарю моджахедов, по-прежнему жившему в доме Куренных. Молчаливый Азрет, стоявший у двери, преградил Алику дорогу. На все просьбы Куренного он только отрицательно качал головой.
– Да пойми же ты, чурка! – в отчаянии выкрикнул Алик. – Мне только два слова вашему командиру сказать!..
Азрет опять молча покачал головой. Но тут дверь внезапно распахнулась, и на пороге возник хмурый Али-хан.
– Что надо? – спросил он.
– Поговорить, – ответил Алик.
Мать и бабушка, ставшие невольными свидетелями этой сцены, замерли в ужасе. Они не знали, почему Алик попер напролом, и опасались самого худшего.
Но Али-хан, окинув взглядом Куренного с головы до ног, неожиданно сказал:
– Войди.
Прежде чем Алик переступил порог, по его телу быстро прошлись руки Азрета. Убедившись, что под одеждой не спрятано оружие, Азрет обернулся к командиру и кивнул.
Али-хан сел за стол, положил жилистые руки перед собой и разрешил:
– Говори. Слушаю.
– Ваши тут мою девушку забрали, – срывающимся от волнения голосом заговорил Алик. – Кто-то настучал, что она листовки против вас писала. А она вообще не при делах. Я это точно знаю. Она приезжая. Всего второй день в городе.
Али-хан нахмурился. Вчера Ильяс говорил ему про какие-то листовки, но все это было не стоящей внимания чепухой. И тем не менее Али-хан спросил:
– А кто же тогда писал, если не она?
– Я не в курсах, – быстро ответил Алик. – Но только не она. Это же моя девушка, понимаете? Я за нее ручаюсь. Если вам кого-то взять надо, меня возьмите. Хоть сейчас. Что же она будет за кого-то другого страдать?
– Так, может, это ты писал?
– Считайте, что я.
Али-хан, прищурившись, посмотрел на пылающее лицо Куренного. Этот парень с расквашенным носом был явно не робкого десятка, и амиру он понравился.
– Ладно, – кивнул Али-хан. – Я разберусь. Иди.
Куренной не двинулся с места, словно прирос к полу.
– Я сказал – иди! – повторил Али-хан с легким раздражением.
Тут же в комнате беззвучно появился Азрет и вытолкал упирающегося Алика за порог.
Али-хан выкинул эту ерунду из головы, как только за Куренным закрылась дверь. В целом море несправедливостей, творящихся вокруг, судьба одной русской девчонки не имела значения…
Между тем сменившийся с поста Сергей-Мовлади вытащил из земляной тюрьмы обессилевшую Марьяну и снова приступил к допросу. Он хотел самостоятельно вырвать у пленницы сведения о таинственной “Команде” и придти с ними к Ильясу. Тот оценил бы это по достоинству.
Но упрямая девка продолжала играть с ним в молчанку. Она даже не ответила, как ее зовут. Только еще сильнее стиснула зубы. Возиться с ней до бесконечности просто не было времени. Так и не получив ответа ни на один вопрос, Сергей-Мовлади пришел в бешенство и тяжелой ладонью ударил девушку по щеке.
Марьяна едва устояла на ногах. Но в ее взгляде не было страха. Только изумление и обида. Еще ни разу в жизни ее не били по лицу. Марьяна коснулась пальцами покрасневшей щеки и сквозь зубы сказала:
– Подонок!
Это было единственное слово, которое услышал от нее Сергей-Мовлади. Он повалил девушку на землю и стал яростно пинать ее грубыми армейскими ботинками, стараясь попасть в наиболее уязвимые места.
Когда стоны Марьяны затихли, Сергей-Мовлади остановился и, тяжело дыша, посмотрел на девушку. Юбка у нее задралась, обнажив стройные смуглые ноги до самых трусиков. Внезапно Сергей-Мовлади ощутил пульсацию в низу живота. Он воровато осмотрелся, быстрым движением стащил трусики с Марьяны и зачем-то сунул их в карман. Потом развел в стороны ее безвольные ноги, рванул “молнию” на ширинке и, сопя, навалился на девушку.
Но у него ничего не вышло. Необъяснимая слабость вдруг охватила Сергея-Мовлади. Девушка лежала под ним словно мертвая, и трахать такую не было никакого желания…
Ну что ж, придется подождать, пока она придет в себя. Он вернется сюда через часок и тогда уж отдерет ее так, что она надолго это запомнит.
Сергей-Мовлади поднялся, застегнул ширинку. Потом спихнул бесчувственное тело Марьяны обратно в яму, опять накидал сверху досок и придавил их кирпичами…
День уже клонился к вечеру, а никаких следов Марьяны так и не удалось обнаружить. Угнетенный этим обстоятельством Алик Куренной совсем пал духом. Да и вся “Команда” заметно приуныла. Исчезновение Хромовой было серьезным сигналом. Ребята впервые начали понимать: то, что им казалось увлекательной, прикольной игрой, обернулось смертельно опасным делом.
Никто, однако, не струсил или по крайней мере не показал, что испугался. Может быть, потому, что до слез было обидно за себя, за друзей и родных, за свой маленький городок. Участковый Шульгин, будучи постарше любого из “Команды”, возможно, объяснил бы это словами из своего любимого фильма: “За державу обидно!” Но в лексиконе местных пацанов не было слова “держава”. Никто из них не видел знаменитого “Белого солнца пустыни” и не умел выразить словами чувства, возникшего в их душах. Но оно становилось все сильнее, лучше всяких громких фраз сплотив пацанов и девчонок в единую “Команду”.
И тут подал голос Ринат Касымов.
– Мы не там Марьяну ищем, – сказал он. – Слышите? Не там.
– А где надо? – встрепенулся Алик.
– В зиндане.
Этого слова никто, кроме Рината, не знал. И Касымову пришлось объяснить, что у моджахедов принято держать пленников в закрытых земляных ямах. Он где-то читал об этом или, может быть, видел по телеку.
Версию Рината приняли сразу, без базара. А что еще оставалось делать! Но где могла находиться такая яма?
– Давайте, ребята! Шевелите мозгами! – призвал Куренной.
И опять озарение нашло на Касымова.
– Я, кажется, знаю, – сказал он. – У Котовых, на Садовой, в прошлом году колодец начали рыть и бросили. До воды не добурились.
– Бежим! – крикнул Алик.
“Команда” шумной гурьбой двинулась на Садовую. Вместе со всеми потащилась и Чебурашка. Ее колотил озноб. Ноги отказывались идти. А что если Хромова лежит в этой яме мертвая?..
Ильяс, все время колесивший по городу на джипе, проверяя надежность оборонительных позиций, заметил толпу ребят, куда-то направлявшихся с решительным видом. Это ему не понравилось. Он коснулся плеча водителя, и пятнистый джип с рычанием преградил дорогу “Команде”.
– А ну быстро по домам! – крикнул Ильяс. – Нечего по улицам шляться!
Ребята замерли.
– Кому сказал? Бегом! Стрелять буду!..
Ильяс поднял автомат. Взгляд у боевика был безумный.
– Сваливаем! – скомандовал Алик. – Быстро!
Марьяна, свернувшись калачиком, неподвижно лежала на дне ямы. Когда стало ясно, что ей не по силам приподнять доски, придавленные кирпичами, она попыталась копать землю. Но много ли накопаешь голыми руками! Каждая клеточка избитого тела на любое движение откликалась болью. Лицо Марьяны распухло от слез. Но главное – ее мучила совершенно невыносимая жажда. Сильнее ее было только отчаяние.
Даже если она доживет до того часа, когда моджахедов вышибут из города, не было никаких шансов, что ее найдут в этой яме. Кому придет в голову, что она заживо похоронена под грудой кирпичей в глухом дворе? А как переживут ее смерть мама с папой?
Дно ямы было таким холодным, точно Марьяна лежала на льду. Она еще плотнее подтянула колени к груди и провалилась в забытье. Ей чудились чьи-то далекие голоса, звавшие ее по имени, какие-то скрежеты и шорохи, но сил уже не осталось даже для того, чтобы поднять набрякшие веки.
Рядом с Марьяной что-то тяжело упало на дно ямы. Потом девушка почувствовала легкое прикосновение руки.
– Жива? – раздался сверху встревоженный голос.
– Дышит, – ответил тот, кто спрыгнул в яму.
Марьяна узнала голос Алика Куренного и попыталась ответить, но из сомкнутых губ вырвался только слабый стон.
– Что же они с тобой сделали, гады? – с болью сказал Алик, осторожно приподнимая голову девушки. – Ну ничего, ничего… Мы сейчас…
Сильные руки Куренного оторвали Марьяну от земли. Тюменев, Витек и Ринат приняли обмякшее тело и положили на траву. Через секунду Алик оказался рядом.
– Марьяша… – тихо сказал он, назвав ее тем ласковым именем, которым звала ее мама.
Марьяне удалось с трудом разлепить глаза. В лунном свете она увидела склонившихся над ней ребят.
– Нормалек, – пробормотал Тюменев. – Сейчас оклемается.
Девушка судорожно вздохнула. После сырой затхлости земляной тюрьмы свежий воздух казался живой водой.
– Ты идти сможешь? – дрогнувшим голосом спросил Алик.
– Попробую… – прошептала Марьяна. – Сейчас… Минутку…
Она вдруг заметила двоюродную сестру, смотревшую на нее глазами, полными слез.
– Сашка… – сказала она, с трудом шевеля разбитыми губами. – Сашка… Как там Найда?
От изумления Сашка не сразу сообразила, что речь идет о раненой собаке. Но ответить не успела.
– Стоять, падлы! – прогремел совсем рядом торжествующий голос.
Это был Сергей-Мовлади.
Он выкроил минутку, чтобы проверить, очнулась ли его пленница, от которой он так и не добился ни единого слова. Но теперь ее слова были ему не нужны. Приближаясь к земляной тюрьме, Сергей-Мовлади нащупал в кармане снятые с Марьяны трусики и ухмыльнулся, предвкушая потеху.
Он и мечтать не мог о такой удаче, которая, оказывается, ждала его возле зиндана. Эта гребаная “Команда” сама пришла ему в руки. О том, что сопливая шелупонь, стоявшая вокруг ямы, была той самой “Командой”, Сергей-Мовлади догадался сразу. Но тащить их к Али-хану – пустая трата времени. Да еще амир, того гляди, всех отпустит. Ильяс бы не отпустил, а этот…
Короче, кончать с “Командой” надо было здесь и сейчас.
Сергей-Мовлади передернул затвор автомата.
Алик быстро прикрыл собой приподнявшуюся на локте Марьяну. Остальные застыли, не смея шевельнуться.
Сухо треснул одиночный выстрел.
На лбу Сергея-Мовлади, между бровями, словно расцвел алый цветок. Лицо боевика еще успело принять обиженно-удивленное выражение, и в следующий момент он, нелепо взмахнув руками, рухнул на землю.
Из кустов бесшумно вынырнула фигура участкового Шульгина. Его узнали сразу, хотя мент был в штатском.
– Ну что, чижики? – с усмешкой спросил Шульгин. – Наложили в штаны? Это вам не дискотека!
Со вчерашнего утра участковый прятался по задворкам, злясь от собственного бессилия. Его попытке прорваться к своим невольно помешал Тюменев. Это Шульгин стрелял по боевикам, обнаружившим Андрюху на окраине города, и дал Тюменеву уйти живым, вызвав огонь на себя. Тогда Шульгин истратил даже запасную обойму.
Потом ему удалось пробраться в разгромленное здание райотдела милиции, где лежали тела его убитых товарищей. Там участковый с горечью убедился, что все табельное оружие и боеприпасы моджахеды предусмотрительно забрали с собой. В его “макарове” остался всего один патрон. А с одним патроном много не повоюешь. И тем не менее патрон этот пригодился в самый решающий момент, оборвав паскудную жизнь изменника Сергея-Мовлади.
“Мент позорный” на деле оказался отличным мужиком. Да что там говорить, настоящим бойцом! И Андрюха Тюменев прочувствовал это лучше всех, мысленно записав Шульгина в “Команду”…
Ребята еще не успели придти в себя, как послышался далекий гул, а потом на окраине городка громыхнули несколько оглушительных разрывов.
– Наши! – сказал Шульгин, весь подобравшись. – Началось!..
Минометный обстрел, начавшийся среди ночи, не застал моджахедов врасплох. Незадолго до первого залпа Али-хану позвонили по мобильнику. Разговор не занял и минуты.
– Ты готов? – спросил знакомый голос.
– Готов,– ответил Али-хан. – Когда?
– Одному Аллаху ведомо.
Это означало, что срок ультиматума истек и федералы вот-вот пойдут на приступ.
Звук разрывов, донесшийся вскоре с окраины городка, принес Али-хану даже некоторое облегчение. Ожидание боя держало его в постоянном напряжении.
Амир был уверен, что оборона организована по всем правилам военного искусства, а боевикам храбрости не занимать. Но первые же вести, поступившие с окраин, озадачили Али-хана. Федералы вели такой прицельный обстрел, будто имели перед собой точный план огневых позиций моджахедов. Четверых обороняющихся разорвало в клочья. Еще около десятка получили ранения разной тяжести.
О случайности тут не могло быть и речи. Предательство Али-хан исключал категорически. Значит, кто-то из местных жителей сумел все-таки сообщить осаждавшим необходимые сведения. Вот тут-то амир вспомнил о таинственной “Команде” и запоздало пожалел, что не придал значения словам Ильяса.
Однако еще далеко не все было потеряно. Али-хан приказал своим людям отойти на вторую линию обороны и пока не вступать в перестрелку, чтобы раньше времени не обнаружить себя. Пусть федералы думают, что огневые точки противника подавлены. А вот когда закончится артподготовка и они пойдут в атаку, их будет ждать горячая встреча. Очень горячая…
Между тем “Команда” тоже не сидела сложа руки. Истерзанную Марьяну несмотря на ее слабые протесты в сопровождении Сашки отправили отлеживаться домой. Заодно разогнали по домам и других девчонок. А ребята рассыпались по городу, чтобы высмотреть, как ведут себя боевики.
Вскоре было установлено, что те ушли из-под обстрела на запасные позиции. Об этом следовало срочно сообщить полковнику Аксенову, да только вот своего номера телефона он не оставил.
– Как же ты не догадался спросить? – с досадой сказал Алику Шульгин.
Куренной промолчал, опустив голову. Да, это был явный прокол. Но оставалась еще надежда, что Аксенов позвонит сам. Ведь не зря же он приказал Алику оставаться на связи.
Однако мобильник молчал.
– Давайте-ка и вы по домам, пацаны, – сказал Шульгин. – Тут скоро такая заварушка начнется, что мама не горюй. Никакого толку от вас все равно не будет, а схлопотать шальную пулю запросто можете.
Наверное, участковый был прав. Но Алик почувствовал себя задетым. Мало того, что Шульгин теперь стал вроде бы за старшего, да еще обращается с пацанами, как с детсадовской мелюзгой.
– Идите, идите! – продолжал участковый, не обращая внимания на упрямо набычившихся ребят. – А мобилу, Куренной, дай мне. Если твой полковник позвонит, я сам с ним поговорю.
– Не будет он с вами говорить! – сорвавшимся от обиды голосом ответил Алик. – Он вас не знает.
– Не твоя забота. Давай!..
Шульгин протянул руку.
И тут мобильник запиликал, словно только и ждал этого момента. Алик торопливо нажал кнопку:
– Слушаю!
– Александр, ты? – раздался голос Аксенова.
– Я.
– Ну рассказывай быстренько, что там у вас делается.
Страстное желание показать себя настоящим разведчиком сыграло с Аликом злую шутку. Он заторопился, захлебываясь и путаясь в словах.
– Не части! – крикнул Аксенов. – Ни черта не понимаю!
Куренной осекся и со вздохом протянул трубку Шульгину.
– Алло! – Шульгин откашлялся. – Вы слушаете?
– Слушаю. Это кто?
– Участковый Шульгин. Я тут вместе с пацанами. Докладываю обстановку…
Шульгин обрисовал ситуацию четко, в нескольких фразах. И Алик скрепя сердце вынужден был признать, что он бы так не смог.
Закончив разговор, участковый протянул мобильник Куренному.
– Не надо, – угрюмо сказал Алик. – Пусть у вас останется.
Но прятаться по домам сейчас, когда начиналось самое интересное, пацаны решительно отказались и стали убеждать участкового, что ему одному не по силам проследить за всеми перемещениями боевиков.
– А если кого-нибудь из вас ухлопают? – сердито спросил Шульгин. – Ведь я же как старший в ответе буду.
– Чего ты тут раскомандовался, Шульгин? – резко ответил Андрюха Тюменев. – Мы не дети!
Серафим Андреевич, отчим Людки Швецововй, имел вредную привычку курить по ночам. Виной тому был слабый мочевой пузырь, властно требовавший отлить в совершенно не подходящее время, когда у добрых людей самый сон. А потом уж рука сама тянулась к сигарете.
Вот и сейчас Серафим Андреевич, справив малую нужду в ближайшем овражке, присел на бугорок и задымил. Тишина вокруг стояла до звона в ушах.
Народ, умотавшийся за день на огородных работах, спал мертвым сном. Завтра все опять поднимутся чуть свет и начнут вкалывать дотемна. Потом погрузятся в прицеп, сделанный из кузова большого грузовика, и чихающий тракторишко потащит усталых краснокумцев в город, к родным стенам.
Серафим Андреевич сделал последнюю затяжку до самого фильтра, задавил окурок сапогом и уже собрался идти досыпать, когда возникший вдалеке гул заставил его насторожиться. Гроза, что ли?..
Серафим Андреевич задрал голову к черному небу, в котором ярко горела спокойная луна и перемигивались звезды. Ночь определенно была ясная. А далекие раскаты грома все не прекращались, и Серафим Андреевич почувствовал нервный озноб.
– Что за хреновина? – раздался за его спиной сонный голос Чванова, отца Витька.
Разбуженный странным гулом, он вылез из шалаша, где мирно спал рядом с женой.
– Да вот и я без понятия, – пожал плечами Серафим Андреевич. – Вроде гроза идет, а небо чистое.
Они стали прислушиваться вдвоем.
– Нет, это не гроза, – сказал Чванов, тряхнув смоляными кудрями, чуть тронутыми сединой. – Слышишь, без перерыва грохочет? Не гроза это.
– А что тогда?
– Пес его знает! Может, у военных учения?
– Среди ночи?
– Ну а что тут такого? Учения всякие бывают.
Серафим Андреевич в сомнении покачал головой.
Похоже, и Чванов не очень-то поверил собственным словам. Он поднялся на холмик, за которым прятался временный лагерь огородников, и встал там, вглядываясь в темную степь. Потом обернулся к Серафиму Андреевичу и призывно махнул рукой.
С вершины холмика далекий грохот слышался сильнее, а на горизонте были видны сполохи, следовавшие один за другим с такой частотой, какой не бывает при самых буйных грозах.
– Я же говорю – учебные стрельбы, – сказал Чванов.
– Какие стрельбы? Какие учебные? – зачастил Серафим Андреевич, обмирая. – Они же по городу лупят! Ты что, не видишь?
– Не дребезжи! – одернул его Чванов. – Какой придурок будет по городу палить?
Но его тоже охватила тревога. Ведь времена сейчас такие, что можно всего ожидать.
– Делать-то что? Что делать? – подвывал Серафим Андреевич, топчась на месте.
Цыганская кровь в жилах Чванова вскипела мгновенно.
– Буди мужиков! – рявкнул он. – В город надо ехать!
Серафим Андреевич хотел было заикнуться, что лезть ночью в самое пекло небезопасно. Нужно хотя бы дождаться рассвета. А там, глядишь, все уляжется. Но Чванов зыркнул в сторону Серафима Андреевича своим бешеным глазом, и у того язык прилип к гортани.
Разумеется, поднять одних мужиков не удалось. Вместе с ними повскакивали встревоженные бабы. И раскудахтались на всю степь, внося лишнюю сумятицу.
– А ну, тихо! – гаркнул Чванов и добавил порцию такого забористого мата, что все онемели. – Мужики – в прицеп! Бабы здесь остаются! Женька, заводи трактор!
Но, когда мужики стали торопливо усаживаться в прицеп, следом за ними туда стали карабкаться и жены. Отвязаться от них не было никакой возможности. Чванов досадливо плюнул себе под ноги и сдался.
Положа руку на сердце, баб можно было понять. В городе, где творилось сейчас неизвестно что, оставались их дети. Какая же мать согласится бросить своего ребенка в такой момент?..
Старенький трактор еле полз по степи, хотя Женька честно выжимал из движка все, что мог. Пешком бы все равно получилось в десять раз медленнее.
– Господи! – простонала мать Андрюхи Тюменева. – Что ж это такое, господи! Неужели война?
– Типун тебе на язык! – прикрикнула на нее Сашкина мать, Тоня. – Какая еще война? С кем? С американцами, что ли?
– А то больше не с кем! – проворчал ее муж.
– Вот так, наверно, и в сорок первом начиналось, – клацая зубами, сказал Серафим Андреевич.
– Ой, горе-то какое, женщины! – вдруг заголосила жена Чванова.
– Закрой рот! – резко оборвал ее Чванов и обернулся к Серафиму Андреевичу. – А в сорок первом, между прочим, паникеров сразу к стенке ставили. Без разговоров!
Серафим Андреевич втянул голову в плечи и притих.
Дальше ехали в напряженном молчании, пока не наткнулись на прятавшийся в редком кустарнике заслон. Люди в камуфляже внезапно вынырнули из темноты и преградили дорогу…
Моджахеды перенесли тела четырех своих погибших при обстреле в здание Культурного центра. Мертвых следовало похоронить на следующий день до захода солнца. Тем, кто был легко ранен, сделали перевязку на месте. Серьезно пострадавших доставили в больницу.
– Смотри, доктор! – угрожающе сказал Ильяс Шамилю Касымову. – Лечи их как надо! За каждого, кто умрет, троих ваших расстреляю. Понял?
Главврач молча кивнул в ответ.
Некоторые из раненых были совсем плохи, и не стоило терять времени на постороннюю болтовню. Главврач сам встал к операционному столу и принялся за работу. А ее оказалось столько, что хватило бы на целую бригаду опытных хирургов.
Дежурный врач, помогавший Шамилю, впервые попал в такую переделку. Уже минут через десять лицо его позеленело, предвещая обморок. Шамиль выгнал молодого коллегу из операционной на свежий воздух и продолжал работу в одиночку. Вскоре дежурный врач вернулся, держась рукой за стену.
– Очухался? – спросил Касымов, даже не взглянув на него.
– Извините, Шамиль Каюмович… – пробормотал врач.
– Пустяки. Бывает с непривычки.
Дежурный врач еще дважды выбегал из операционной в туалет, борясь с приступами рвоты. Но потом немного пообвыкся и отстоял рядом с Касымовым до конца.
Закончив последнюю перевязку, главврач, не снимая заляпанного кровью халата, вышел в коридор и только там почувствовал, что от усталости и напряжения он сейчас просто рухнет на пол.
Медсестры с поджатыми губами развезли раненых по пустым палатам. Они не одобряли поведения главврача, так отчаянного боровшегося за жизни захватчиков. Но у Шамиля не было ни сил, ни желания объясняться с медперсоналом. Он снял окровавленный халат, швырнул его в угол и, собрав остатки сил, неверной походкой отправился в подвальное помещение, где находились местные пациенты.
Все они, слава Богу, чувствовали себя вполне пристойно и тут же накинулись на главврача с вопросами: что сейчас творится в городе? Но Шамиль в ответ только пожал плечами. Ведь он со вчерашнего дня не выходил из больницы.
Куренной-старший продолжал пластом лежать под капельницей. Лучше ему не становилось. Да и с чего бы могло полегчать, когда беспокойство больного росло с каждым часом.
– Ты все-таки постарайся взять себя в руки, – устало сказал Шамиль Касымов, присаживаясь на табуретку. – Ты как-никак мужик.
– Стараюсь, – попытался улыбнуться Куренной. – Да ни черта не выходит.
– Значит, плохо стараешься.
– А что это на тебе лица нет? – спросил Куренной. – Что-то случилось?
– Нет, ничего. Устал просто.
– Трудный день?
– Да уж не из легких. Пятерых с того света пришлось вытаскивать.
– Удалось?
– Надеюсь.
– А что с ними было? Сердечники вроде меня?
– Да нет. Раненые.
– Моджахеды постарались?
– Наоборот. Наши.
– То есть?
– Взрывы слышал?
– Слышал.
– Это наши обстрел начали. И вот результат. Пятерых боевиков зацепило. И очень серьезно.
– А при чем здесь ты?
– При том, что я врач.
– Подожди… Так это ты их, что ли, с того света?.. – растерянно спросил Куреннной.
Главврач кивнул.
– Да ты что, Шамиль? – Куренной поднял голову с подушки. – Ты этих сволочей спасал?
– Пришлось, – ответил Касымов, глядя в пол.
– Но они же… – Куренной задохнулся. – Да я бы на твоем месте их своими руками передушил!
– Лежи спокойно! – прикрикнул на него главврач. – А то вколю тебе сейчас успокаивающего и будешь у меня лежать тихонечко, как мумия!
Куренной откинулся на подушку и закрыл глаза. Он решительно отказывался понимать Шамиля.
– Они меня предупредили, – заговорил Касымов монотонно, без выражения, – что за каждого умершего будут расстреливать по три человека. И это не пустые слова, поверь… Но я тебе врать не собираюсь. Я и без их угроз поступил бы точно так же. Просто не смог бы по-другому.
– Клятва Гиппократа, да?
В слабом голосе Куренного слышалась злая ирония.
– Да не в клятве дело! – с досадой ответил Касымов. – Я и слова-то давным-давно позабыл. Просто я врач, и этим все сказано.
– И ты любому на помощь побежишь?
– Должен.
– Даже к убийце твоих детей?
– Не знаю… – после паузы сказал Шамиль. – Честно говорю, не знаю. Может быть… Во всяком случае, добить умирающего у меня рука бы не поднялась. Потом – другое дело. Но свой долг я выполню.
Куренной открыл глаза и с изумлением посмотрел на Касымова.
– Ты святой, что ли?
– Совсем нет. Просто я врач.
Этот разговор отнял у Шамиля последние силы.
Касымов и без того находился в разладе с самим собой. Там, возле операционного стола, он ни о чем не думал, стараясь спасти человеческую жизнь. А теперь главврач с беспощадной ясностью понял, что фактически делал все, чтобы вернуть в строй опасных врагов. И оттого, что это, возможно, было страшной, непростительной ошибкой, на душе у Касымова стало муторно.
Но долго размышлять главврачу не дали. В помещение вихрем ворвалась медсестра.
– Шамиль Каюмович! – крикнула она. – Там Анька Засухина рожает!
Все черные мысли мгновенно вылетели у Касымова из головы.
– Иду! – сказал он.
После непродолжительной передышки артиллерия федералов заговорила вновь. И опять снаряды ложились с удивительной точностью. Боевики, переместившиеся на новые позиции, вжались в землю, не смея поднять голов, и атакующие почти беспрепятственно сжимали кольцо осады.
Теперь уже не оставалось никаких сомнений, что кто-то корректирует огонь из города. Но, где искать этого человека, никто не знал.
Тем временем несколько бронетранспортеров, поливая свинцом окрестности, с разных сторон добрались до окраины города и спецназ вошел в непосредственный контакт с противником. Отчаянно сопротивлявшихся моджахедов постепенно оттесняли к центру города. Но в уличных боях стороны не уступали друг другу.
Последний сеанс связи с полковником Аксеновым был коротким.
– Все, – сказал полковник. – Спасибо за помощь. И ребятам передай мою личную благодарность. А сейчас ховайтесь по подвалам и носа не высовывайте без приказа! Понял?
– Так точно! – ответил Шульгин.
Он выключил мобильник и отдал его Алику:
– Дальше без нас обойдутся. Мы свое дело сделали. И сделали нормально. Приказано – по домам. И сидеть, не рыпаться. Все. Разбежались!..
Однако никто из пацанов и не подумал сдвинуться с места. Когда участковый ушел, Алик обвел взглядом мужскую половину своей “Команды” и сказал:
– Вы как хотите, а лично мне отсиживаться в подвале западло.
– А что мы можем с голыми руками? – спросил Андрюха Тюменев.
– Да хотя бы автобус поломать, на котором они приехали.
Эта идея возникла у Куренного, когда связь с полковником Аксеновым перешла в руки участкового.
– Точняк! – мгновенно зажегся Андрюха. – Оставим их без колес, чтобы ни один гад не ушел!
– Можно сахару в бензобак насыпать, – тут же предложил Ринат. – Тогда мотор сдохнет.
Все с уважением посмотрели на Касымова. Вот что значит – умные книжки читать.
– Еще свой сахар на них тратить! – возразил Витек. – Колеса проколоть – и все дела. На ободах далеко не уедут.
– Точняк! – повторил Тюменев.
Сказано – сделано. Витек задворками проскочил к своему дому и вскоре вернулся с тем самым кухонным ножом, которым зарезали несчастного поросенка.
Добраться до места, где стоял “Икарус” моджахедов, оказалось не так-то просто. Нескончаемая стрельба шла уже по всему городу, а горячей всего было в районе Культурного центра.
Автобус никто не охранял. Но старые шины со стертым протектором оказались слишком толсты и слишком прочны для кухонного ножа. Тюменев, пыхтя, ковырялся с первым колесом минут десять, прежде чем из рваной дыры со свистом вырвался сжатый воздух.
Второе колесо взялся проколоть Алик. И у него долго ничего не получалось. А когда, наконец, снова раздался знакомый свист, Куренной передал нож Витьку. С последним колесом расправился Ринат. Так что в диверсии поучаствовали все, обошлось без обид.
Пацаны подождали, пока “Икарус” тяжело осел на сплющенных шинах. Грохот перестрелки становился все ближе и ближе. Между домами замелькали фигуры боевиков, перебегавших в более надежные укрытия. И вот уже автоматная очередь полоснула над самыми головами ребят.
– Атас! – крикнул Куренной.
И все сломя голову бросились в разные стороны.
Стрельба разбудила задремавшую Марьяну. Открыв глаза, она не сразу вспомнила, где находится. Рядом как ни в чем не бывало похрапывала толстая Сашка. Ей выстрелы нисколько не мешали. А вот лежавшая в уголке Найда навострила уши и попыталась приподнять голову. Собака, похоже, шла на поправку.
Марьяна с трудом поднялась с кровати, преодолевая боль в измученном теле. Она подошла к зеркальному шкафу и невольно отпрянула, испуганная собственным отражением. Ее лицо было разукрашено кровоподтеками и ссадинами. Глаза превратились в узенькие щелки. Разбитые губы распухли так, что пошевелить ими было невозможно.
– Красота! – прошептала Марьяна. – Нечего сказать, хорошо отдохнула. Вот папа с мамой обрадуются!
Вспомнив родителей, она покрылась холодным потом. На улице становилось все светлее. Скоро и в турецкой Анталии наступит утро. Мама наверняка не удержится, позвонит. А мобильник-то у Алика. И Алик, ждущий звонка полковника Аксенова, конечно же, ответит. Сходу соврать что-нибудь правдоподобное он не сможет. Это надо было обсудить заранее. Мама сразу же поймет, что с любимой дочерью что-то случилось. И начнется кошмар. Родители тут же сорвутся со средиземноморского пляжа и полетят домой. О том, что будет дальше, даже думать не хотелось. Значит, надо срочно разыскать Куренного и остаться с ним на случай звонка из Анталии. Но где сейчас искать Алика?..
Марьяна подошла к Сашке и потрясла ее за плечо. Сашка пробормотала что-то невнятное и натянула на голову одеяло. Но Марьяне в конце концов удалось растолкать двоюродную сестру.
– Что это там гремит? – недовольно спросила Сашка.
– Стреляют, – ответила Марьяна. – Слушай, где сейчас Алика можно найти?
– Зачем?
– Надо. У него мой мобильник. Боюсь, что родители позвонят.
– Ну и что?
Сашка со сна совсем ничего не соображала, и Марьяне пришлось долго втолковывать ей, что к чему.
– Да твои родители, поди, и так уж в курсе дела, – сказала Сашка, борясь с зевотой.
– Откуда?
– Про нас, наверно, уже давным-давно по телевизору рассказали. Поди, вся страна уже на ушах стоит. Такое не скроешь.
Марьяне это не приходило в голову. Она была вынуждена признать, что Сашка скорее всего права. Значит, дело обстоит еще хуже. Если родителям на самом деле стало известно, что происходит в Краснокумске, они уж точно позвонят дочери, чтобы узнать, жива ли она. Но обсуждать это с Сашкой не было времени.
– Короче, где найти Алика? – нетерпеливо спросила Марьяна.
– Откуда я знаю? – жалобно сказала Сашка.
– А где он живет, знаешь?
– Да ты что, сестричка! – всполошилась Сашка. – Как ты из дома выйдешь с таким фейсом? Ты в зеркало себя видела?
– Ничего. Бывает и хуже.
– Но там же стреляют!..
– Это мои проблемы. Объясни, где он живет.
Их разговор прервал звонок в дверь. Сестры притихли и посмотрели друг на друга.
– Это он! – радостно вскрикнула Марьяна, делая шаг в прихожую.
– Подожди, Марьяна! – испуганно запричитала Сашка. – А если не он? Если опять эти?..
Однако Хромова, не слушая ее, вышла в прихожую, щелкнула замком и смело распахнула дверь.
На лестничной площадке с пришибленным видом стояла Чебурашка. Увидев Марьяну, она вспыхнула и пробормотала:
– Привет!
– Привет! – упавшим голосом ответила Марьяна.
– Зайти можно?
– Входи.
Чебурашка бочком протиснулась в комнату, стараясь не смотреть на изуродованное лицо соперницы…
Остаток минувшей ночи Чебурашка провела без сна, мечась по своей комнатушке, как зверь в клетке.
После того как она своими руками сдала Хромову Сергею-Мовлади, ей вдруг пришло в голову, что испуганная Марьяна назовет моджахедам всех членов “Команды”. И прежде всего – Алика. Чебурашку охватил ужас. Ведь тогда получится, что она, решив насолить одной, невольно заложила всех.
Однако день прошел, а больше никого не взяли. Значит, Марьяна ничего не сказала.
Чебурашке стало чуточку легче. Но теперь перед ней замаячило лицо Марьяны. Из глухого двора, где Шульгин убил Сергея-Мовлади, Хромову на руках вынес Алик. Сама она идти не смогла. И Чебурашка в страхе думала, как бы приéзжая ночью не отдала концы. Тогда хоть вешайся.
Теперь, убедившись, что Хромова жива и даже передвигается без посторонней помощи, Чебурашка тут же позабыла про муки совести и пожалела, что притащилась сюда, как последняя дура. Но повернуться и уйти не решилась несмотря на то, что Сашка с недоумением вылупилась на нее.
– Ты как? – спросила у Марьяны Чебурашка. – Ничего?
– Сама не видишь? – ответила за сестру Сашка.
– Может, лекарства какие-то нужны? Я схожу, – сказала Чебурашка.
– Куда ты сходишь? Думаешь, аптека сейчас открыта? Как же! Станут они работать, когда вокруг такое творится!
Марьяна одевалась, не принимая участия в разговоре.
– Да чего ты выступаешь, блин? – внезапно окрысилась Чебурашка. – Я просто помочь хотела. Не надо так не надо!
– Все равно спасибо тебе, – сказала Марьяна.
И тут Чебурашка почувствовала, что начинает краснеть. С ней это случалось редко, но, уж если случалось, щеки ее становились свекольного цвета, чего нельзя было не заметить.
– Жарко тут у вас… – пролепетала Чебурашка, лихорадочно подыскивая повод, чтобы уйти.
– А что там на улице делается? – спросила Сашка. – Где стреляют?
– В центре. А тут вроде спокойно.
– Слышишь? – живо обернулась Сашка к Марьяне. – А Куренные как раз недалеко от центра живут. Нельзя туда идти. Скажи, Чебурашка!
– Нельзя, – кивнула та. – Шлепнут.
В ней снова проснулась ненадолго притихшая ревность. Уж измолотили эту Марьяну чуть не до смерти, а она едва очухалась – и сразу к Алику! И ведь даже стрельбы не боится, стерва. Еще больше ее пугнуть, что ли?
Чебурашка уже открыла рот, чтобы нагородить всяких ужасов про перестрелку в центре города, но тут же передумала. Пусть эта трехнутая приезжая лезет под пули. Сама будет виновата, если что. Ну а доберется до Алика, он на нее и взглянуть не захочет с такой разбитой рожей. Плюнет и отвернется.
– Ну ладно, я пошла, – заторопилась Чебурашка. – Чао!
Когда дверь за ней захлопнулась, Сашка сказала недовольно:
– И чего, спрашивается, ее принесло?
– Ну как? Меня проведать. По-моему, очень даже трогательно, – ответила Марьяна.
– Не смеши!
– А в чем дело?
– Да в том, что сроду за ней такого не водилось. Ей же все до фонаря. Бабушка у них умирала, так она в это время на дискотеке отрывалась. Родная бабушка! А ты ей совсем чужая. Не наша даже. С какого перепуга вдруг такая забота?
– Не знаю.
– Вот и я не знаю. Какая-то тут подлянка, честное слово!
– Брось ты ерунду городить! – отмахнулась Марьяна.
– А ты заметила, как она покраснела? – не унималась Сашка. – Когда ты ей спасибо сказала. Чего тут краснеть? Может, совесть нечиста?
– В каком смысле?
– А ты подумай, сестричка. Кто на тебя боевиков навел? Что если она?
– Да зачем ей? – искренне удивилась Марьяна.
– Не знаю…
– Не знаешь, так нечего зря на человека наговаривать! – сердито сказала Марьяна. – Давай объясняй лучше, где дом Алика!
– Я с тобой пойду! – вдруг с отчаянной решимостью объявила Сашка. – Гори оно все огнем!..
Вооруженные люди в камуфляжной форме окружили трактор с прицепом.
– Не двигаться! – раздался из темноты властный голос. – Руки на голову! Быстро!
Все сидевшие в прицепе молча повиновались. Один только вскочивший на ноги Чванов будто не слышал приказа.
– Товарищи! – громко сказал он. – Мы свои, товарищи!..
– Руки! Кому сказано? – прогремел все тот же властный голос.
Клацнул передернутый затвор.
Чванов положил руки на голову, но остался стоять.
– Кто такие? – донеслось из темноты.
– Да свои мы, я же говорю! – сердито ответил Чванов. – Краснокумские. Домой возвращаемся. С огородов.
– Назад поворачивайте! В город нельзя!
– Почему? Объясните толком. Что случилось?
Луч командирского фонарика пробежал по напряженным лицам людей, сидящих в прицепе, и остановился на Чванове.
– Город захвачен боевиками, – сказал командир. – Отряд моджахедов. Сейчас будем их оттуда выковыривать. А вы поворачивайте назад.
На секунду-другую люди в прицепе онемели. А потом повскакивали с мест, крича все вместе. Кто-то из женщин громко заплакал.
– Без паники, товарищи! Без паники! – тщетно призывал командир. – Город окружен нашими частями! Все под контролем!
– Тебе легко говорить! – истерично выкрикнула мать Людки Швецовой. – А у нас там дети!
– Им вы сейчас не поможете, – отрезал командир. – Наоборот, только нам помешаете. И у меня приказ – никого в город не пускать. Ясно?
Но ему не удалось вразумить смятенных родителей. Люди стали выпрыгивать из прицепа на землю.
– Это у тебя приказ! А я ваши приказы в гробу видала! – бросила командиру в лицо Сашкина мать, Тоня. – Я пешком туда пойду, если так! И никто меня не остановит! Или ты по своим стрелять будешь?
Женщины еще сильнее зашумели, наступая на командира.
– А ну кончай галдеж! – вдруг заорал Чванов. – Не на базаре, мать вашу! Командир прав, нечего вам там делать! Только лишнюю панику устроите. А от этого лишь хуже будет. Головой думать надо, а не задницей!
Яростный крик Чванова немного отрезвил женщин. Они притихли, бросая на него злые взгляды.
– Послушай, командир, – негромко сказал Чванов. – Бабам, конечно, лучше здесь остаться. От них только шум и никакой пользы. Но у нас тут мужики имеются. Все служили в свое время. Выдай нам оружие.
– Нет у меня для вас оружия, – покачал головой командир.
– Быть того не может. Дай, не пожалеешь.
– Не могу. Не имею права.
– Можешь! – не сдавался Чванов. – Можешь, учитывая ситуацию. Несколько лишних бойцов всегда пригодятся.
– Нет. И не проси.
– К тому же мы местность хорошо знаем, – продолжал упорствовать Чванов. – И по городу с закрытыми глазами вас проведем.
– Нет, земляк, – вздохнул командир. – Гражданским лицам принимать участие в операции нельзя. Категорически! И я такую ответственность на себя не возьму. Сам должен понимать, раз служил.
– Я понимаю, – сказал Чванов. – Но и ты меня пойми. Поставь себя на мое место. У меня сын в городе остался.
– Сейчас все они там – наши дети, – снова вздохнул командир. – Да ты не бзди, земляк. Мы все сделаем как надо. Уж постараемся, себя не пожалеем. А ты лучше своих успокой, чтобы под ногами не путались.
Чванов только скрипнул зубами.
– Договорились? – спросил командир.
– Ладно…
Чванов отошел к своим, сбившимся в кучку, и спросил:
– У кого закурить есть?
Серафим Андреевич услужливо протянул пачку. Пальцы у него подрагивали. Чванов глубоко всосал сигаретный дым. Дым был горек, как желчь.
А на горизонте продолжали возникать вспышки, сопровождаемые непрекращающейся канонадой. Бой там шел серьезный. И, кого пощадят снаряды, кого нет, одному Богу известно. Только на него одного и была надежда.
Участковый Шульгин вместе с боевиками оказался в кольце окружения. Самым разумным в этой ситуации было бы дождаться окончания боя и тогда выйти из укрытия. Но Шульгин счел такое поведение непростительной трусостью. Он горел желанием внести свою лепту в победу над врагом.
То, что участковый находился в тылу у противника, давало ему определенное преимущество. Только воспользоваться им Шульгин не мог. Свой последний патрон он истратил на Сергея-Мовлади, и теперь бесполезный пистолет оттягивал руку.
Возможно, участковому так и не удалось бы вмешаться в ход боя, если б он не приметил снайперское гнездо, устроенное на крыше одного из домов. Засевший в чердачном окне боевик вел огонь прицельными одиночными выстрелами, поэтому засечь его было трудно. Но Шульгин засек и решил во что бы то ни стало уничтожить снайпера.
В подъезд участковый проник без труда и стал осторожно подниматься по лестнице. Дверь на чердак была приоткрыта. Шульгин проскользнул в щель и опустился на пол. К окошку, из которого вел огонь боевик, участковый пробирался ползком, затаив дыхание.
Наконец в оконном проеме он увидел силуэт снайпера. Здоровенный бородатый мужик стоял на коленях, прильнув к оптическому прицелу винтовки. Рядом с ним валялся автомат.
Снайпер находился буквально в двух шагах от Шульгина. Но участковому это расстояние казалось огромным. Продвигаться дальше ползком было опасно. Значит, надо быстро вскочить на ноги, одним прыжком оказаться рядом с моджахедом и оглушить его рукояткой пистолета. Шульгин весь напружинился, готовясь к броску.
Но в этот момент снайпер каким-то звериным чутьем почуял опасность у себя за спиной и начал медленно оборачиваться.
Шульгин прижался лицом к пыльному полу. Спина его в одно мгновение стала мокрой. Он ждал выстрела, но его не было. Снайпер, ослепленный солнечным светом, ничего не мог рассмотреть в темноте чердака. Шульгин понял это, подняв голову. Но через секунду-другую глаза снайпера привыкнут к темноте, и тогда…
Шульгин не стал дожидаться, что будет тогда. Он бросился вперед с оглушительным, яростным криком, вырвавшимся из груди. Не ожидавший нападения снайпер замешкался, и это спасло участковому жизнь. В следующий момент он изо всех сил ударил снайпера рукояткой пистолета по голове.
Боевик оказался крепким парнем. Несмотря на сокрушительный удар он сумел обхватить Шульгина жилистыми руками и с такой силой сдавил участкового, что у того затрещали ребра. Шульгин выронил пистолет и вцепился снайперу в горло. Они катались по полу, задыхаясь и хрипло матерясь, каждый на своем языке.
Вскоре участковый почувствовал, что силы оставляют его. Когда снайпер в очередной раз оказался сверху, Шульгин неожиданно увидел над собой сверкающее лезвие ножа. Как и откуда успел его достать моджахед? Шульгин чудом успел перехватить руку с ножом, но удержать ее не смог. Лезвие неумолимо опускалось к его горлу. И тогда Шульгин последним отчаянным усилием врезал снайперу между ног коленом. Удар получился на славу. Моджахед покачнулся и с шумом втянул ртом воздух. Шульгин, воспользовавшись моментом, сбросил снайпера с себя и навалился на него всем телом.
Внезапно снайпер с громким стоном обмяк. Шульгин не понял, как это получилось. Скорее всего случайно. Но факт оставался фактом – нож вонзился моджахеду прямо в сердце.
Целую минуту участковый приходил в себя. Потом, не глядя на мертвого врага, притянул к себе автомат, валявшийся на полу, и поднялся на дрожащих ногах во весь рост…
В том, что случилось дальше, сержанта Вагина винить нельзя. Вагин уже полчаса вел поединок со снайпером моджахедов, засевшим на чердаке. И когда в оконном проеме возникла мужская фигура, он тут же нажал курок. Человека в окне словно ветром сдуло.
– Спекся, сука! – удовлетворенно сказал Вагин и дослал в ствол следующий патрон.
Плечо Шульгина обожгло огнем. Участкового отбросило в сторону. Он попытался приподняться и увидел, что рубашка на груди быстро набухает кровью.
– Свой достал… – прошептал Шульгин. – Вот ведь глупость какая!..
Неверными шагами он спустился по лестнице, одной рукой держась за стены, другой – волоча за собой автомат. Шульгин надеялся, что все не так страшно, что на свежем воздухе ему станет полегче. Но улица закачалась в его глазах, точно пьяная, а солнце над ней показалось ему черным.
Выстрелов Шульгин не услышал. Автоматная очередь прошила его с головы до ног. На этот раз по нему стреляли уже не свои. Чужие. Шульгин рухнул на асфальт лицом вниз, не успев почувствовать боли. Он был мертв.
Первым на участкового наткнулся Андрюха Тюменев. Издалека он не узнал Шульгина в лежавшем плашмя мертвом человеке. Андрюху интересовал автомат, валявшийся рядом с трупом.
Тюменев уже протянул к нему руку, когда вдруг понял, что знает убитого. Он осторожно повернул окровавленную голову лицом к себе и замер.
Доставучий мент, показавший себя за последние два дня классным мужиком, умер как герой. В этом Андрюха ничуть не сомневался. И Тюменев ощутил такую горечь, какой он не знал ни разу в жизни.
Людка Швецова не смогла усидеть в четырех стенах. Телевизор по-прежнему не работал, радио молчало. Плеер она сама пару дней назад расколотила, уронив на пол. И перекинуться словом было не с кем.
Людку неудержимо тянуло на улицу, где, судя по усилившейся стрельбе, происходило самое главное. О том, что там можно нарваться на пулю, Швецова не думала. Умереть такой молодой и красивой казалось ей полной нелепостью.
Однако она отдавала себе отчет, что просто так пройтись по городу в качестве стороннего наблюдателя ей не удастся. Не то время и не то место. Вот если бы у нее были какие-то неотложные дела. Но какие могут быть дела в такой мясорубке!
И тут Людке вдруг вспомнилось кое-что, напрочь вылетевшее из головы из-за налета моджахедов. Позавчера ее соседку по лестничной площадке, Аньку Засухину, забрали в родилку. Они с Засухиной не были такими уж задушевными подружками, но частенько болтали по-соседски о всякой ерунде. Швецова даже была свидетельницей на Анькиной свадьбе. Когда ее мужа забрили в армию, несмотря на Анькину беременность, Швецова взялась из сочувствия опекать солдатку, а когда родители молодоженов собрались на огороды, пообещала навещать Аньку. Но началась эта хреновина с боевиками, и все прочее отъехало на второй план. А ведь Анька, может быть, уже родила. И каково ей там одной с грудничком, посреди начавшихся ужасов?
Добрая Людкина душа не могла с этим смириться. Швецова пошарила по закромам своей квартиры и наскоро собрала какую-никакую передачку для Аньки. Правда, она не была уверена, что пачка вафель, ванночка с плавленым сыром и пол-литровая банка варенья домашнего производства годятся для роженицы. Но более подходящих гостинцев в доме не нашлось. Швецова уложила все это в пластиковый пакет и вышла из подъезда.
То, что улица была совершенно пуста, Людку не удивило. Ясное дело, все, кто остался в городе, попрятались, где смогли, хотя перестрелка шла уже довольно далеко отсюда, поближе к центру. И это Швецовой не понравилось. Больница с родильным отделением находилась именно там.
Людка постояла секундочку, потом упрямо тряхнула головой и пошла на звуки выстрелов.
За это время ситуация в городе сильно переменилась. Благодаря помощи “Команды” спецназ вышиб боевиков с окраин. Вот тут-то Али-хан и вынужден был пустить в ход свой последний козырь. Уцелевшие моджахеды укрылись в здании больницы.
Швецова ничего этого не знала. Сделав большой круг, чтобы обойти те места, где перестрелка велась наиболее интенсивно, она приблизилась к больнице сзади в тот самый момент, когда спецназовцы замыкали кольцо вокруг здания. Последние метры до дверцы черного хода ей пришлось проползти по-пластунски, и Людка с неудовольствием подумала, что она извозится в пыли, как свинья. Но пути назад уже не было.
Черный ход, на счастье, оказался незапертым. Швецова с облегчением захлопнула за собой железную дверцу и уже собиралась подняться на ноги, когда сильный пинок повалил ее на пол.
– Вы что? Обалдели, что ли? – возмущенно крикнула Людка.
Она подняла голову. Над ней, оскалившись, стоял чернобородый боевик. Дуло его автомата смотрело ей прямо в лоб.
– Ну ты попала, подруга… – пробормотала Людка, не столько испуганная, сколько удивленная.
Она никак не думала, что внутри больницы могут быть моджахеды. Но пожалеть о своей глупости не успела. Боевик больно заломил ей руку и потащил Швецову за собой…
В больнице находился и Али-хан, вынужденный покинуть дом Куренных. Он вместе с верным Азретом сел в джип, и водитель на бешеной скорости погнал в больницу. Спецназовцы тут же открыли огонь по движущейся мишени. Али-хан даже не пригнулся. Аллах знает, когда призвать человека к себе. Но, видно, этот час для Али-хана еще не наступил. Пуля, предназначенная ему, нашла Азрета. Молчаливый телохранитель выполнил свой долг до конца, прикрыв собой командира.
Али-хан сам вынес его на руках из джипа, ногой распахнул больничную дверь и крикнул:
– Врача! Быстро!..
Шамиля Каюмова, подталкивая прикладами, подвели к амиру.
– Спаси его, – сказал Али-хан. – Спасешь – проси, что хочешь.
Он осторожно опустил Азрета на пол. Главврач присел рядом на корточки. С первого же взгляда он понял, что помощь его боевику уже не нужна.
– Ну что? – спросил Али-хан. – Что?..
– Он умер, – ответил Касымов и отпустил безжизненную руку Азрета.
Али-хан на своем веку навидался смертей, но эта потрясла его. Он смотрел в остекленевшие глаза Азрета и не чувствовал ничего, кроме глубокой печали, которую нельзя было выразить словами. Когда наконец амир пришел в себя, он удивился стоявшей вокруг тишине. Как будто гибель Азрета положила конец бою.
Но это, конечно, было не так. Просто спецназовцы прекратили огонь, не решаясь обстреливать больницу, где в заложниках оказалось полтора десятка краснокумцев. В этом смысле расчет моджахедов оказался верным. Здесь они чувствовали себя почти в безопасности.
Тем не менее по всему зданию были на всякий случай установлены взрывные устройства со специальными растяжками. Ильяс, не дожидаясь распоряжений командира, приказал вытащить всех больных из подвального помещения и рассадить их на подоконниках в качестве живого щита. Перепуганные медсестры не избежали общей участи.
Молоденький дежурный врач с отчаянной смелостью пытался преградить дорогу моджахедам, тащившим к окну зареванную Аню Засухину, прижимавшую к груди новорожденного сына. Сокрушительный удар прикладом повалил врача на пол. Потеряв сознание, он распластался на паркете. Из разбитой головы толчками вытекала кровь. Касымов сбросил с себя белый халат, разорвал его и сумел кое-как наложить повязку на жуткую рану.
Притащили к окну и Швецову. Людка ругалась, как десять подвыпивших мужиков, пока ей не врезали по губам, заставив замолчать.
Куренного-старшего тоже усадили в распахнутом окне. Сердце у него колотилось с такой силой, словно пыталось изнутри сломать ребра. Куренной держался из последних сил, а в душу холодной змеей заползал страх. Вдруг случайно убьют свои же?
Этого боялись и остальные заложники. Сейчас свирепые боевики уже не казались им такими страшными. Более того, моджахеды тоже оказались под прицелом спецназовцев. И это обстоятельство странным образом объединяло заложников с боевиками. У них теперь была одна судьба на всех.
– Не стреляйте! Не стреляйте! – неслись из всех окон жалобные крики.
Одна только Швецова как сумасшедшая вопила;
– Не слушайте их! Стреляйте!..
Но ее голос тонул в общем шуме.
Али-хан бесстрастно сидел в стороне, предоставив инициативу Ильясу. Он был уверен, что на штурм больницы федералы не пойдут. Значит, сейчас объявятся переговорщики и начнется бессмысленный торг. Моджахедам предложат сложить оружие, обещая взамен сохранить жизнь. Но соглашаться на это – чистое безумие. Позорный плен хуже смерти. И все опять вернется на круги своя. Снова напряженное ожидание и новый переговорщик все с теми же предложениями.
А самое нелепое в этой ситуации то, что переговоры не имели никакого смысла. Все решалось не здесь, все решалось на другом, гораздо более высоком уровне. Там происходит весь расклад, и оттуда поступают приказы, от которых зависят десятки, а может быть, сотни человеческих жизней.
Али-хан достал из кармана мобильник и проверил, не разрядился ли он. Аппарат был в порядке, но звонить главе джамаата Али-хану не позволяла гордость. Тем более что подобное развитие событий предусматривалось еще до начала рейда в Краснокумск. Советоваться было не о чем. То, что каждый моджахед готов умереть во славу Аллаха, подразумевалось само собой. Так и случится, если не последует звонка с новым приказом.
Али-хан невольно вздрогнул, когда мобильник в его руке вдруг подал писклявый сигнал. Голос в трубке был незнаком амиру.
– Это Али-хан? – спросил незнакомец.
– Да, – осторожно ответил амир.
– С вами говорит полковник ФСБ Аксенов. Вы меня хорошо слышите?
– Слышу, – сказал Али-хан. – Но как вы узнали?..
На том конце провода раздался короткий смешок.
– Наша служба тоже кое-что умеет, – сказал Аксенов. – Не зря хлеб едим.
Али-хан стиснул зубы. Он и сам мог догадаться, что федералы рано или поздно его вычислят.
– Теперь будем с вами на связи, – сказал Аксенов.
Русский полковник говорил таким тоном, словно разговор шел о каких-то будничных вещах, а не о жизни и смерти.
– Зачем нам связь? – спросил Али-хан.
– Для переговоров. Мы сейчас вышлем к вам человека. У него все полномочия. Так что попрошу вас без стрельбы.
– Пусть приходит, – равнодушно сказал Али-хан.
Зачем нужна затяжка с переговорами, когда конец заранее известен, он понять не мог. Но отказаться не мог тоже.
Вскоре на пятачке возле больницы появился человек, размахивающий белой тряпкой.
– Не стрелять! – крикнул Али-хан.
Переговорщик медленным шагом приближался к зданию. Руки он держал над головой, показывая, что у него нет оружия.
В наступившей тишине стал слышен робкий щебет птиц. Обыкновенная мирная жизнь, похоже, возвращалась в город.
– Все! – сказал Алик. – Победа!
До этой минуты он добросовестно выполнял приказ полковника Аксенова не высовывать носа на улицу. Но теперь никакая сила не могла удержать его дома.
– Ты куда? – встрепенулась мать. – Не пущу!
– Ну, мам!..
– Без разговоров! Давай подождем еще немного.
– Да чего ждать? Не слышишь? Кончилось все.
– А если нет? Если опять начнется? Куда ты так торопишься, не пойму.
– Отца надо в больнице проведать, – нашелся Алик.
– Тогда пойдем вместе.
Это Алику не понравилось. А что если и в самом деле затишье временное? За себя-то он не боялся, а вот угодить в перестрелку с матерью – совсем другое дело.
Алик с обреченным видом опустился на стул. Но внутри у него все клокотало.
– Пойду пока в столовой полы вымою, – неожиданно сказала бабушка. – Чтобы духу этих фашистов в доме не осталось.
– Я помогу, – сказала мать.
Ей тоже было необходимо занять себя, чтобы не сидеть в мучительном ожидании.
Алик остался в комнате один. Он, конечно, мог теперь незаметно выскользнуть из дома. Но что тогда начнет твориться с матерью? Как бы она не бросилась вдогонку за сыном. А ведь остальные члены его “Команды” сейчас наверняка не сидели под добровольным домашним арестом. Только он, Алик. И это было обидно до слез.
Грустные мысли Куренного прервал осторожный стук в окно. Алик быстро отдернул занавеску и увидел за стеклом Андрюху Тюменева. Он стоял, спрятав руки за спиной. Алик распахнул окно.
– Кончай прятаться! – сказал Тюменев. – Дело есть.
– Какое дело? Ведь уже все, да? Наши победили?
– Победили, да не совсем, – сказал Тюменев. – Эти гниды в больнице засели, представляешь? Всех там в заложники взяли. И наши стрелять по больнице не могут.
– Ну?
– Баранки гну! – ответил Тюменев. – Больницу окружили. Переговоры идут. Только они не сдадутся просто так, падла буду!
Алик сразу же представил себе отца, беспомощно лежащего под капельницей, и до боли сжал зубы.
– Короче, пошли! – сказала Тюменев.
– Куда?
– Постреляем, – усмехнулся Тюменев.
Он вынул руки из-за спины и показал Куренному самый настоящий автомат.
– Где взял? – изумленно спросил Алик.
– Да сейчас по городу стволов навалом. Мертвяков не успевают подбирать, не то что оружие.
Про смерть участкового Шульгина он решил пока не говорить.
– Отберут, – покачал головой Алик. – Наши же и отберут, Андрюха. Так тебе и позволят вместе со спецназом больницу штурмовать!
– А я и не собираюсь. Мы по-другому сделаем. Похитрее… Ну так ты идешь или как?
Алик, не раздумывая больше, одним прыжком перемахнул подоконник и оказался рядом с Тюменевым.
За углом их поджидали Витек Чванов и Ринат. У Рината на груди висел второй автомат. Витек держал в руках гранату.
– А для меня ничего нет? – спросил Алик.
– Держи!
Андрюха вынул из-за пазухи пистолет и протянул его Куренному. Ощутив ладонью ребристую поверхность рукоятки, Алик почувствовал себя крутым до невозможности.
– Ну давай, Андрюха, рассказывай, что у тебя за план, – деловито сказал он.
План Тюменева с первого взгляда напоминал вольный пересказ какого-то клёвого боевика. Суть плана заключалась в том, чтобы проникнуть во двор больницы через канализацию. В свое время Андрюха, намереваясь сшибить немного денег на пиво и сигареты, подрядился помогать рабочим, занимавшимся чисткой городского нутра. Тогда-то он и узнал о подземных ходах, пронизывающих весь город. Ходов было не так уж много, и один из них, Андрюха это помнил точно, выходил как раз в больничный двор. Моджахеды не ожидают появления в тылу вооруженного противника. Всех, конечно, перестрелять не получится, но шороху можно навести – будь здоров. И главное – отвлечь на себя внимание боевиков, упростив задачу спецназу.
– Круто! – согласился Алик. – А стрелять-то все умеют?
– Я показал, – ответил Тюменев.
Когда и где он научился обращаться с оружием? Алик не стал спрашивать. Какая разница! Куренной сразу загорелся Андрюхиной идеей.
А вот рассудительный Ринат, похоже, сомневался в успехе.
– Ребята, – тихо сказал он, – а может, про подземный ход спецназовцам рассказать? Они все лучше сделают. Они же профессионалы.
– Ну уж хренушки! – вспылил Тюменев. – Это м о й план! Мой, понял? А если у тебя очко играет, вали домой. Без тебя обойдемся. Пацаны в наши годы такие дела проворачивают – зашибись! А мы что, хуже?
Каких пацанов и какие дела имел в виду Тюменев, так и осталось загадкой. Но его слова еще больше подхлестнули Куренного. Если все выйдет так, как планирует Андрюха, это же будет полный атас! Чуть ли не Героев России могут дать!
– Показывай, куда идти! – сказал Алик, сгорая от нетерпения.
Неподъемную крышку канализационного люка им удалось сдвинуть в сторону только вчетвером. Первым по железной лесенке в разинутую пасть колодца спустился Андрюха Тюменев. За ним – Алик, потом – Витек и Ринат.
Теснотища внизу была жуткая. Они стояли в полной темноте, прижимаясь друг к другу плечами.
– Теперь куда? – почему-то шепотом спросил Алик.
– Сейчас… – ответил Тюменев.
В его руке зажегся карманный фонарик. Бледный луч выхватил из темноты осклизлые своды коллектора.
– За мной! – скомандовал Тюменев.
Под ногами хлюпала вонючая жижа. Идти приходилось согнутыми в три погибели. Внезапно впереди, на трубах, тянувшихся вдоль стен, стали вспыхивать десятки непонятных красных огоньков.
– Андрюха, смотри! – испуганно сказал Витек. – Что за байда?
– Крысы, – спокойно отозвался Тюменев.
Это луч фонарика отражался огоньками в крысиных глазах. Здоровенные твари с отвратительным писком заметались по трубам. Некоторые шмякались вниз, в зловонное месиво.
Куренной невольно содрогнулся и поднял руку с зажатым в ней пистолетом.
– Убери пушку! – крикнул Тюменев. – Ты что, охренел? Видишь, они сами нас боятся! И патроны надо беречь, Алик!
Куренной послушно спрятал пистолет.
Пацаны шли и шли вперед, потеряв счет времени.
– Ну что, Андрюха, скоро? – не выдержал Витек.
– Скоро, скоро! – раздраженно отмахнулся Тюменев. – Не возникай!
Неожиданно подземный ход раздвоился. Андрюха встал как вкопанный. Куда идти дальше, он не знал.
Ильяс лично сопроводил переговорщика к Али-хану. Проходя по коридорам, переговорщик скользнул цепким взглядом по растяжкам, опутавшим все больничное здание, но лицо его осталось бесстрастным.
– Садитесь, – сказал Али-хан переговорщику и сделал знак Ильясу оставить их один на один.
Переговорщик был человеком средних лет в штатской одежде. Никакого волнения в нем не чувствовалось. Он опустился на стул и выжидательно посмотрел на Али-хана.
– Слушаю вас, – сказал Али-хан.
– Это я хотел бы вас послушать, – неожиданно дружелюбным тоном ответил переговорщик.
– Вы ведь получили мое письмо? – сухо спросил Али-хан.
– Получили.
– Там все сказано. Наши требования не изменились.
– Они невыполнимы, – сказал переговорщик с извиняющейся улыбкой.
Однако Али-хан не был настроен на светскую беседу.
– Мне нечего добавить, – сказал он.
– Но вы же прекрасно понимаете, что, если бы мы даже приняли ваши требования, их невозможно выполнить немедленно, – развел руками переговорщик. – И за неделю невозможно. И даже за месяц. Ведь вы военный человек и сами знаете, что вывод наших частей со всего Кавказа – долгий процесс.
– Вы начните. Потом поговорим.
– А как вы себе представляете освобождение ваших людей, находящихся в заключении? – продолжил переговорщик, будто не слыша Али-хана. – Ведь они отбывают наказание по приговору суда. Его отменить невозможно.
– Все возможно, если на то есть добрая воля, – возразил Али-хан. – В конце концов существует обмен.
– Обменять мирных людей, взятых в заложники, на ваших бойцов, у которых руки по локоть в крови? – удивленно спросил переговорщик. – Вы считаете, что это равноценный обмен?
– Перед Аллахом все равны.
– Я, простите, не большой знаток Корана, но сомневаюсь, что в нем можно найти оправдание захвату больницы.
Лицо Али-хана покраснело от сдерживаемого гнева.
– Не судите о том, чего не знаете! – резко сказал он. – Я не собираюсь читать вам суры, которых вы все равно не поймете. Ситуация предельно ясная. Если вам больше нечего сказать, давайте на этом и закончим!
– Но вы же еще не выслушали наши предложения! – напомнил переговорщик.
– Я их и так знаю, – презрительно усмехнулся Али-хан. – Мы складываем оружие, а вы даете нам спокойно уйти из города. Так?
– Не совсем, – мягко возразил переговорщик. – На сдаче оружия мы не настаиваем. Нам известно, что отдать оружие противнику для ваших людей несмываемый позор. Можете оставить его себе. Но вы мне дадите слово, что никто из находящихся в больнице не пострадает и с вашей стороны не будет произведено ни одного выстрела. Офицерскому слову мы готовы поверить.
– Я больше не офицер.
– Но вы им были!
– Верно, был, – с горечью сказал Али-хан. – Но я давал присягу другой стране. Теперь я от нее свободен.
– Но не от офицерской чести. Я со своей стороны гарантирую, что ваш отряд уйдет беспрепятственно.
– Извините, не верю.
– Не верите? Почему?
– Потому что мне известны случаи, когда такая договоренность нарушалась, – сказал Али-хан. – Людей безжалостно расстреливали и брали в плен. Не слышали? А ведь такое бывало. И все преподносилось как военная хитрость. Как у вас говорится, война все спишет!
Переговорщик на мгновение задумался, а потом сказал:
– Я готов сам стать заложником. И, если договоренность будет нарушена, мне – первая пуля.
– Слабое утешение, – снова усмехнулся Али-хан. – Но все это пустые разговоры, недостойные настоящих мужчин. Мы уйдем отсюда только на наших условиях. В противном случае будем стоять до конца. И вам это обойдется дорого. Очень дорого.
– Да, я знаю, вы умеете сражаться, – сказал переговорщик. – Но какой в этом смысл? Начнется бойня. Вы, по вашим понятиям, геройски погибнете. Однако никакого коренного перелома не произойдет. К чему тогда бессмысленные жертвы с обеих сторон?
– Надо было раньше об этом думать, – покачал головой Али-хан.
– Но и сейчас не поздно.
– Поздно.
Больше говорить было не о чем. Переговорщик ушел, пообещав связаться с Али-ханом в течение получаса. Амир молча кивнул. Ничего хорошего от этого звонка он не ожидал.
Беда, как известно, не приходит одна.
Андрюха Тюменев сделал неловкий шаг, поскользнулся и, чтобы не упасть, оперся о стену. Фонарик выскользнул из его руки и с негромким плеском упал вниз. Непроницаемая мгла сомкнулась вокруг ребят.
– Блин! – сплюнул Тюменев.
Он присел и стал водить рукой в зловонной жиже. Фонарик удалось нащупать довольно быстро. Но батарейка уже успела промокнуть, и Андрюха только зря вывозился в грязи.
– Так куда теперь идти? – нетерпеливо спросил Алик. – Налево или направо?
– А хрен его знает! – честно признался Тюменев. – Давайте разделимся. Двое туда пойдут, а двое сюда.
– Нет, – сказал Куренной. – Надо вместе держаться. А то заблудимся и будем тут ползать неделю.
– Алик прав, – поддержал Куренного Ринат.
Они на ощупь двинулись вправо, и шагов через двадцать шедший впереди Андрюха наткнулся на железную лесенку, уходящую вверх.
– Есть! – радостно воскликнул он. – Тут колодец!
– Тот самый?– спросил Витек.
– Посмотреть надо.
Тюменев вскарабкался по скользким ступенькам и уткнулся головой в крышку люка. Он попробовал ее приподнять, но крышка оказалась слишком тяжела. Как ни пыхтел Андрюха, ему не удалось сдвинуть ее с места.
– Плотно сидит, зараза! – сказал Тюменев. – Помогите кто-нибудь.
Алик понадежнее засунул за пояс пистолет и полез наверх. Он едва уместился на ступеньке рядом с Андрюхой. Но даже вдвоем совладать со сволочной крышкой не удалось. Они только слегка приподняли ее. В образовавшуюся щелку Тюменев все-таки разглядел кое-что.
– Облом! – прохрипел он. – Не туда заехали.
Крышка люка снова встала на место.
– Точно? – растерянно спросил Алик.
– Точнее не бывает.
Они вернулись назад, к тому месту, где подземный ход раздваивался, и теперь пошли налево. На поиски следующего люка пришлось потратить еще минут двадцать. И опять он оказался не тем, который был нужен, но Андрюха уверенно сказал:
– Сейчас правильно идем. Уже недалеко.
Однако и третий люк находился еще на приличном расстоянии от больницы. Пацаны совсем выбились из сил, когда Тюменев определил, что они добрались до финиша.
Но радость была преждевременной. Приподнять крышку они опять смогли, а вот сдвинуть ее в сторону никак не получалось.
– Передохнуть надо, – сказал Алик.
Отдых был коротким. А потом Куренной с Тюменевым снова уперлись руками в крышку, чуть не лопаясь от напряжения. И крышка с противным металлическим скрежетом слегка подалась. Медленно, с трудом отвоевывая сантиметр за сантиметром, Алик и Андрюха сдвигали ее в сторону. Узкий лучик солнечного света постепенно превратился в широкую полосу. В канализационный люк хлынул поток свежего воздуха. Сразу задышалось легче. И вот уже Тюменев, первым выбравшийся из колодца, без сил рухнул на землю. За ним вылез Куренной. Потом – Витек. И, наконец, Ринат. Никто из них не заметил, что возле люка, шагах в десяти, стоят, вскинув автоматы, несколько боевиков…
Хитрый план “Команды” изначально был обречен на провал. Наивно было предполагать, что моджахеды окажутся лохами и позволят обвести себя вокруг пальца. Они зорко держали круговую оборону, и, конечно же, зашевелившаяся крышка люка на больничном дворе не ускользнула от их внимания.
– Лежать! Не двигаться! – раздался злобный окрик.
Пацанов словно парализовало под наведенными на них стволами. Один из боевиков подошел поближе и ногой отшвырнул в сторону лежавшие на земле автоматы.
– Брось пистолет, собака! – скомандовал он Алику.
Пистолет выпал из руки Куренного. Боевик быстрым движением выхватил у Касымова гранату.
– Сколько там еще? – спросил он, кивнув на отверстие люка.
– Никого… – прошептал Алик побелевшими губами.
Боевик смерил его ненавидящим взглядом, выдернул чеку и кинул гранату в люк. Через пару секунд под землей громыхнул взрыв. Из люка вырвался столб смрадного дыма. В воздух взвились какие-то ошметки. К счастью, никого не поранило.
– Встать! – приказал боевик. – Встать, шакалы!
Пацаны поднялись на ноги и, дрожа, прижались друг к другу. Близкая смерть уже коснулась их лиц своим холодным крылом.
И Алик Куренной понял, что у него осталось всего несколько секунд, чтобы не умереть молча, чтобы бросить эти гадам в лицо свой последний крик.
– Да здравствует Россия!.. – заорал он срывающимся голосом, сам не понимая, откуда вдруг взялась у него эта фраза.
А дальше пошел сплошной мат-перемат, поскольку других слов, идущих от души, у Алика на грани жизни и смерти не нашлось.
Моджахеды уходили из города на закате воскресного дня. Штурма больницы все-таки удалось избежать. Но переговоры тут были не при чем. Всё решил телефонный звонок главы джамаата.
– Возвращайся, Али-хан, – сказал он.
Амир чуть не раздавил в ладони свой мобильник.
– Возвращаться?
– Да. Ты свое дело сделал.
Али-хан был готов и к такому варианту. Значит, рейд в Краснокумск признан удавшимся. Моджахеды показали свою силу всему миру. И сейчас, должно быть, об этом кричат заголовки газет, этому посвящены экстренные спецвыпуски телевизионных новостей. Словом, шумиха на весь белый свет; что, собственно, и требовалось от рейда. А сколько человек отправились на свидание с Аллахом, не так уж важно. Тем более что умереть за правое дело – великая честь.
– Ты меня слушаешь? – раздался недовольный голос в трубке.
– Да, да. Конечно.
– Об условиях своего ухода договорись сам. Тебя учить не надо.
– Да, – сказал Али-хан.
– Ты город заминировал?
Али-хан ждал этого вопроса, но ответил нехотя и едва слышно:
– Нет.
– Почему?
– Не успел.
– Как не успел?..
Али-хан промолчал. Бессмысленно было объяснять, что в городе каким-то образом оказался агент федералов, корректировавший огонь, и потому хорошо продуманная оборона развалилась на части. О том, чтобы заминировать город, даже думать не пришлось.
Выдержав паузу, голос в трубке зловеще пообещал:
– Ответишь перед шурой.
– Отвечу, – сказал Али-хан и выключил мобильник.
Он знал, что от шуры – высшего мусульманского суда – пощады не будет даже ему.
После этого звонка Али-хан провел еще один, заключительный раунд переговоров. Дело двигалось со скрипом, но в конце концов все утряслось. Самым трудным оказался вопрос о транспорте.
Ильяс пришел в исступление, обнаружив испорченный “Командой” автобус. Брызгая слюной, он кричал Али-хану, чтобы тот потребовал у федералов машину, равноценную “Икарусу”. Но тут коса нашла на камень. Ответ был однозначный: моджахедам и так уже сделаны неслыханные уступки, а поэтому единственный транспорт, который им могут предоставить, – это трактор с грузовым прицепом. Тот самый, что возил краснокумцев на огороды. После утомительных споров Али-хан согласился.
И вот наступил момент, когда пятнистый джип амира медленно отъехал от больничного здания. Следом кашляющий трактор потащил прицеп. В середине прицепа лежали тела убитых. Двадцать три уцелевших боевика с оружием в руках сидели вокруг них. А по всему периметру грузового кузова, опять же в качестве живого щита, расположили заложников, которых обещали отпустить, как только отряд моджахедов окажется в безопасности. С этим категорическим требованием Али-хана федералам пришлось смириться.
Заложниками были пациенты больницы, а также Шамиль Касымов, две медсестры, дежурный врач с перевязанной головой и бледная от унижения Людка Швецова. Кроме них в прицепе находились неудавшиеся диверсанты из “Команды”: Алик Куренной, Андрей Тюменев, Витек Чванов и Ринат Касымов. Расстреливать их не стали. Они тоже попали в число заложников, что боевикам было гораздо выгоднее.
К этому времени возле больницы собралась огромная толпа, которую едва сдерживало оцепление из спецназовцев. Сюда подоспели и те, кто вернулся с огородов. У многих, стоявших в толпе, среди заложников были родные, и люди с трудом удерживались от того, чтобы не броситься им на помощь.
Марьяна Хромова и Сашка стояли рядом с матерью Алика. По лицу женщины беззвучно текли слезы. Марьяна тихонько сжала ей руку…
Час назад Марьяна вместе с сестрой пришла домой к Куренным в поисках Алика, но уже не застала его. Только мобильник лежал на подоконнике распахнутого окна.
Мать Алика, обнаружив исчезновение сына, схватилась за сердце. Марьяна принялась ее успокаивать, как могла:
– Не волнуйтесь, он же умный парень! Он не полезет очертя голову туда, где опасно!
Мать посмотрела на нее пустыми глазами:
– А ты кто такая? Я тебя не знаю.
– Я никто… – смутилась Хромова. – Просто Марьяна…
– Ты его девушка, что ли?
– Можно и так сказать…
Мать вдруг порывисто обняла Марьяну и прошептала ей в ухо:
– Пойдем, вместе его поищем!
Так они оказались возле больницы.
Толпа безмолвно провожала взглядами уезжающий прицеп с заложниками. К счастью, никто не бросился вдогонку, иначе ситуация могла выйти из-под контроля и начался бы кошмар.
Когда джип и трактор с прицепом, миновав городскую окраину, выехали в степь, от больницы следом за ними двинулись два бронетранспортера и несколько машин “Скорой помощи”, срочно переброшенных из райцентра. Они должны были забрать освобожденных заложников. Но до той поры следовало строго соблюдать оговоренную дистанцию, чтобы не вызвать подозрений у боевиков.
Пацаны из “Команды” все еще находились в состоянии стресса и молча сидели с опущенными головами. Первым встрепенулся Андрюха Тюменев.
– Живем, блин! – нервно хохотнул он. – А там, на дворе, я, честно говоря, думал, нам кранты. Чуть в штаны не наложил.
– Я тоже, – попробовал улыбнуться Алик.
– А здорово ты им про Россию впарил! – сказал Тюменев. – Прямо, блин, как в кино получилось!
Куренной скривил губы. Сейчас, когда страх смерти забылся, Алику казалось, что его отчаянный выкрик был уж слишком пафосным. Словно он играл на публику. И от слов Андрюхи Куренной почувствовал себя неловко.
– Это я со страху, – пробормотал он.
– Со страху пощады просят, – возразил Ринат.
– Точняк! – кивнул Андрюха.
– Да ладно вам! – отмахнулся Алик. – Жаль, что мы облажались так по глупому. Ведь и правда могли к стенке поставить.
– Еще, может, поставят, – мрачно откликнулся Витек. – За то, что взяли с оружием.
Пацаны замолчали.
– А Витек прав, – вдруг сказал Тюменев. – Этим гадам верить нельзя. А мы едем, как бараны на убой. Может, попробуем свалить, а?
– Вот тогда уж точно пристрелят, – ответил Алик.
Но мысль выскочить на ходу из прицепа и рвануть со всех ног уже зашевелилась в головах пацанов. Если бы только не голая степь вокруг, где нипочем не спрячешься.
– Подождите, – шепнул Тюменев, – скоро будет одно подходящее местечко. Я покажу.
Показывать ему не пришлось. Местечко, о котором сказал Андрюха, было единственным, хоть как-то пригодным для побега. Неглубокая лощинка, по которой весной протекал теперь пересохший ручей, петляла из стороны в сторону среди редких кустиков. Увидев ее, пацаны переглянулись.
– По моей команде, – негромко сказал Алик, снова почувствовавший себя командиром. – Только все вместе!..
Кашляющий трактор, поровнявшись с лощинкой, замедлил и без того неспешный ход.
– Пошли! – выдохнул Алик.
Четверка пацанов, словно подхваченная вихрем, перелетела через борт прицепа. Боевики оцепенели от такой наглости. И, пока они приходили в себя, пацанам удалось отбежать на десяток шагов. Если бы не строжайший приказ Али-хана не стрелять без его команды, беглецам вряд ли удалось бы уйти.
Только сидевший на заднем сиденье в джипе Ильяс среагировал мгновенно. Его автомат выплюнул горячую струю свинца вслед убегавшим. Али-хан все-таки успел ударить снизу по стволу, и очередь ушла вверх.
– Не стрелять! – громко крикнул Али-хан.
Ослепленный яростью Ильяс снова нажал на курок, расстреливая безоблачное небо у себя над головой.
Но самая первая пуля все-таки достала Тюменева и впилась ему в затылок. Андрюха сделал еще один шаг и рухнул на землю. Седой ковыль сомкнулся над ним.
Людке Швецовой показалось, что пуля ударила ей в сердце. Она задохнулась, в глазах у нее потемнело. В следующую секунду Людка перемахнула через борт прицепа и, не помня себя, бросилась к Тюменеву.
Андрюха лежал, раскинув руки. Людка упала на колени и стал целовать его окровавленную голову, бормоча:
– Родненький!.. Не умирай, родненький!..
Когда “Скорая” подобрала Андрюху, он еще дышал. Швецову, несмотря на ее отчаянные мольбы, в машину не взяли. И без нее мест не хватало для больных.
– Он выживет, а? Выживет? – спросила Людка у врача, глотая слезы.
– Мы не боги, – ответил врач. – Он кто тебе? Брат?
– Нет.
– Жених, значит?
– Да, – сказала Людка. – Выживет?
– Может быть. Молись, девушка.
Машина “Скорой” отъехала.
Людка смотрела ей вслед, беззвучно шевеля губами. Ни одной молитвы она не знала, хотя и носила на груди православный крестик. Но Бог должен был ее сейчас услышать. Ведь она ничего не просила для себя. Молила только об одном – чтобы Андрюха Тюменев остался живым.
Город встречал возвратившихся заложников как героев. Пусть без цветов, без оркестра и без торжественных речей. Но радостных слез, объятий и поцелуев хватило бы на самый большой праздник.
За это время саперы успели полностью разминировать больничное здание.
Шамиль Касымов, властно покрикивая, сновал в толпе. Он торопился вернуть больных в палаты.
Алик с матерью подбежали к носилкам, на которых лежал Куренной-старший.
– Нормально все, нормально… – бледно улыбнулся он. – Раз такое выдержал, значит, уже не помру. По крайней мере в ближайшие годы.
– В палату его! Быстро! – скомандовал главврач. – Все сопли и вопли потом!
Санитары втащили носилки в больницу.
Мать ухватилась за плечо Алика. Ноги не держали ее.
– Пойдем домой, мам, – тихо сказал Алик.
– Сейчас… – Мать обвела взглядом бурлящую вокруг толпу. – Здесь девушка была…
– Какая девушка?
– Твоя… Да вот же она!
Оказывается, Хромова стояла неподалеку, не смея подойти поближе.
– Марьяна! – позвал Куренной.
– Алик!
Она вдруг бросилась к нему и крепко обняла.
– Ну уж поцелуйтесь, – усмехнулась мать.
Они поцеловались.
И тут в сумочке у Марьяны подал голос мобильник. Она торопливо включила его.
– Да, мама, Я слушаю.
– Марьяша, солнышко! – забился в трубке встревоженный женский голос. – Что там у вас случилось? Тут по телевизору какие-то ужасы показывают!
– Чепуха! Не бери в голову, – ответила Марьяна. – Это не у нас. У нас все в порядке. Мы сейчас на остров собираемся. Купаться. Нет, нет, не поздно. Еще светло. Ну ладно, я тебе завтра перезвоню!
Марьяна спрятала мобильник и посмотрела на Алика.
– Поедем на остров? – сказала она.
– Завтра же! – отозвался он.
Людка Швецова как потерянная сидела в сторонке от всех. Ринат и Витек подошли к ней.
– Не бэ! – сказал Витек. – Он выживет. Верно, Ринат?
– Конечно, – кивнул тот.
– Неизвестно, – качнула головой Швецова.
– Выживет, сто пудов! – уверенно сказал Витек. – Ты что, Андрюху не знаешь? Его ничем не возьмешь! Выживет!..
И Людке показалось, что именно так и будет.
Из всей “Команды” на пятачке возле больницы не было лишь одного человека.
Когда машины с заложниками стали возвращаться в город, Чебурашка ощутила в груди странную пустоту. Она пошла, сама не зная куда. Радоваться вместе со всеми Чебурашка не могла. Жизнь ее навсегда была отравлена собственным предательством. Никто об этом не знал, но Чебурашка-то знала, и смотреть в глаза “Команде” у нее не хватило бы сил.
Последние городские постройки остались далеко позади. Чебурашка вышла в ковыльную степь, казавшуюся бескрайней. Солнце уже зашло. Из-за горизонта медленно надвигалась ночь. Но возвращаться домой Чебурашка не собиралась. Ни сейчас, ни потом. Она поняла, что вообще никогда не вернется в этот город.
Чебурашка упала на землю и заплакала. Глухо, без слез.
Хирург районной больницы отошел от операционного стола, на котором лежал под наркозом Андрюха Тюменев, и сказал с уважением:
– Крепкий парень. Кажется, выгребет!..