Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2006
Международная художественная ярмарка “АРТ-Москва”, в очередной раз прошедшая этим летом в столице, не только стала главной смотровой площадкой достижений в сфере современного искусства, но и оказала существенное влияние на развитие внутреннего рынка и вкусов платежеспособной публики. Искусство нужно наблюдать своими глазами, а концептуальное искусство требует от адресата еще и участия, со-зидания. Рассказать в одном эссе обо всех проектах, выставках и мероприятиях, представленных столь значительной художественной программой, исчерпывающе полно – даже пытаться бессмысленно. Поэтому остановимся лишь на некоторых, наиболее ярких и представительных специальных проектах “АРТ-Москвы”, на которых автору этих строк посчастливилось присутствовать лично и, соответственно, побывать по ту сторону воображаемой рампы искусства.
Выставка работ слушателей курса
“Новые художественные стратегии”
“Fw:Re:Форма?”
Здесь представлено искусство новейшего поколения, живое отражение эстетических и общественных процессов сегодняшнего дня. Большинство участников выставки начали работать уже в XXI веке. Впервые на сцену выходят художники, не обремененные опытом не только советской, но и постсоветской художественной традиции, обладая достаточно развитым иммунитетом к соблазнам виртуальности и потому с легкостью выполняя роли как социальных манипуляторов, так и отстраненных наблюдателей.
И, что особенно интересно, это искусство после медиа-эйфории.
“Да будет видео! Русский видеоарт 1996-2006”
Из истории российского видеоарта
Видеоарт, как становится ясно из названия проекта, гордится своей историей протяженностью в четыре десятилетия – он родился в Соединенных Штатах в середине 1960-х.
Видео – феномен, в России появившийся и ставший актуальным относительно недавно (официально первые эксперименты русских художников-видеоартистов относят к середине 1990-х годов). Изначальной средой видео был хаос, в котором постсоветские художники вырабатывали новые стратегии в полностью измененном художественном контексте. Существовавший в андеграунде и игнорируемый институциями искусства и художественными критиками видеоарт в середине 1990-х постепенно переместился в пространства только что созданных галерей. Постепенно этот вид визуального искусства стал активно взаимодействовать со смежными направлениями: так появились видеоинсталляции, перформансы и хэппенинги с элементами видео. Сегодня важен не только выставочный аспект видеоарта – на международном рынке искусства он стал вполне самоценным коммерческим продуктом.
“Флуксус: документы и материалы”
Эта выставка была задумана как презентация редкой документации легендарного арт-движения, без преувеличения одного из самых значительных явлений искусства второй половины XX века. В движении “Флуксус”, наследовавшем творческому методу дадаистов, в разное время участвовали такие ключевые фигуры современного искусства, как Йозеф Бойс, Нам Джун Пайк, Джон Кейдж, Георг Мачунас, Йоко Оно и другие. Новаторство Флуксуса – не только в формулировании таких художественных направлений, как перформанс, мейл-арт, или участии в возникновении концептуального искусства, но и в принципиальном разделении граней искусства (различных его сфер – музыки, видео, театра и пр.) и жизни, равно как и перевод творчества в сферу коллективного, праздничного, спонтанного действа. При всей определяющей роли Флуксуса для современного искусства это явление сравнительно плохо известно в России.
Совместная выставка Галереи Гельмана (Москва) и Галереи Kaiser Art (Италия) призвана восполнить этот пробел с помощью представленной в экспозиции редкой фото/видео документации о деятельности Флуксуса. Материалы демонстрировались в России впервые.
“Без определенного места жительства”
Участники этого проекта Георгий Острецов, Георгий Литичевский, группа “ПГ”, Людмила Константинова, Елена Хайрулина, Владимир Горохов подошли к самой сути: они концептуально заговорили не о чем-нибудь, а об основах бытия. Порой это выглядело весьма жестко: для человека неравнодушного и творчески одаренного один из способов устроить взрыв шаблона в головах иных братьев по разуму – это создать так называемый “антиобщественный” продукт или действо.
Иногда необходимостью для творчества являются контрасты, вопреки которым живет искусство: в мире всегда возможна ситуация, когда художник создает, будучи бездомным. Это может быть метафорой. До тех пор, пока виртуоз ищет славы и других всевозможных признаков благополучия, он обречен. Злом ведь тоже можно залюбоваться, не правда ли? А красота еще не означает величия. Иными словами, существование любого из нас, в том числе и художника, имеет смысл только в связи с другими людьми.
Реальность такова, что, лишь “включаясь” в другого человека – родного, любимого или чужого, далекого, – нуждающегося в участии, мы действительно начинаем обретать себя.
…Эту историю поведал мне один известный ныне столичный художник. Так пусть она станет правдивой иллюстрацией ко всему вышеизложенному, ибо ничто так не убеждает, как жизнь человеческой души, рассказанная кому-то.
Художник В*** родом из деревни, когда-то, лет двадцать тому назад, приехал в Москву поступать в художественный вуз, не питая, впрочем, особых иллюзий на свой счет. Но в результате остался в столице и стал успешным, даже модным концептуалистом.
Ему подражают, у него учатся, однако немногие знают, как все было на самом деле.
Неважно, насколько трезв был мой собеседник в тот вечер, когда мы большой компанией сидели в мастерской и отмечали открытие его нового проекта. Главное, что этот человек сумел передать мне свой экзистенциальный опыт. А я, в свою очередь, благодарно запомнила и постаралась перенять его как нечто чрезвычайно ценное. Итак…
История одного художника
Кто знал это обо мне тогда? Тогда с веснушчатым носом я просто последний сын. Знал ли я сам о том, какой переворот случится в голове?
Медленно извращала жестко блестящая столица. И к чему все это железо, думал я тогда, вертя головой. Почти готика. Женщина моя, в черном, с твердыми остроугольными украшениями-знаками на шее. Длинные пальцы, “словно свечи в канделябрах ночей”. Не прозрачность, не звон, а блестящий вытянутый гул. Вдоль высоких стен стройного собора – в подкуполье. Готика города. Почему это так бросалось в глаза? Мне, деревенскому, разлаписто-природно-стыдливому парню, чуть было не сказал – в венке из травы. Я Есенин, о-о, мама, мама.
Итак, я разбил колено сразу, в первый же день знакомства с ней (о Москве и о москвичке), прыгнув по привычке с серого деревянного, отполированного дождевыми струями забора, на котором просидел до своих двадцати трех. Прыгнул вниз как-то неестественно стремительно, как будто притяжение к асфальту сильнее, чем к земле. Прыжок – не пружинистый, не кошачий, “собака, ты защити меня от кошек, что хитры и непонятны”. Городские кошки – железными когтями по трубам: дзынь-дзун-тунц – прекрасны, “ты не волк с его азиатской красотой”.
Ночь: сквозь высоко устремленные стекла в моем городском окне, точные, гладкие, как струны блестящие, туго натянутые вверх, четкий свет, бело-желтый, прямо в изумленно распахнутый зрачок. Хочу прикоснуться – где та, одна из первых городских моих ночей?
Что осталось?
О, стал осью я городской круговерти и братом столичных немодно курящих, завистливых до чужих творческих идей мальчиков и девочек, инфантильных переростков в деле своем. По плечо мы все этому искусству, оно нам по плечу ударяет косами своими, заплетенными туго. Эй, да это же я! Ну да, я, косы-то вот и пригодились. Обернулся в колосистое прошлое свое, через забор думал перемахнуть, да где там – асфальта притяжение непреодолимо, без крыльев – ноль. Где-то здесь должен быть зазор между досками… нашел! В щелочку устремился искушенный и быстрый взгляд, меткой стрелой, точным попаданием – профи, мать твою. По дороге вдоль все того же серого – помните? –“отполированного дождевыми струями” забора лениво шел загорелый пацан в вылинявшей футболке “Геленджик”. Эу, дружок! – приторное богемное словечко сорвалось с губ раньше, чем я успел включить голову. Парень обернулся, вынул травинку изо рта и направился в мою сторону. Я по инерции приготовился отсканировать его для будущих своих шедевров, он подошел, и я тут же забыл о своем долге перед человечеством. Он, прищурившись, смотрел сквозь щель забора, а я чувствовал, что готов просочиться на ту, солнечную сторону, но не мог даже моргнуть. Этот человек, он чем-то походил на меня.
Моя тупая неподвижность длилась, не знаю, сколько времени, наверно, секунды три. Все это время он сканировал меня. И тут я понял, что это ему нужно думать о будущих шедеврах, а он думал… Я точно понимал, о чем он думает: он вспомнил, что Таня обещала сегодня зайти пораньше.
Моя Таня.
Второй раз я родился там, новая точка отсчета, и жизнь, и дело мое (теперь я понимал, какое, собственно, у меня в этой жизни дело) – все вновь стало возможно только с этого момента. Полно, осмысленно, могу и знаю, как. Нет больше готики и до нее. Есть один я целиком. Жить? Быть? “Невыносимая легкость…”