Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2006
В зале Т-Модуль, что на Тишинке, недавно прошла первая выставка-ярмарка графических искусств “Худграф”. Организаторы – дирекция ярмарки Арт-Манеж – выделили графику из ряда пластических искусств, показав ее одним из самых динамичных, сложных, высокотехнологичных и одновременно поэтичных жанров. По словам координатора проекта Ирины Мелешкевич, смысл и тонкость графики внутри живописных или концептуальных проектов действительно теряется. Графические произведения существуют в другой тональности и должны звучать отдельно.
На ярмарке “Худграф” экспонировались работы, выполненные в классических и современных техниках станковой графики, рисунки известных художников, плакаты и даже фотографии. Организаторы все больше склоняются к мысли, что и фотография примыкает к графическому искусству. Конечно, не репортажная фотография, но та, что создает художественный образ с применением всех возможных современных технологий. В том числе и цифровых.
Одно из значительных художественных явлений ярмарки – русская графика. От рисунков Ф. Малявина, С. Герасимова до известных советских плакатов, таких как оригинал плаката “Не болтай” (1941) Н. Ватолиной, работы 1930-х годов литографской мастерской Самуила Алянского, в которой трудились лучшие книжные графики эпохи – Верейский, Тырса, Конашевич. Фактически все, что представлено, так или иначе связано с издательским делом. Например, удивительный экспонат – портфолио 50-60-х годов заслуженного художника РСФСР В. Коновалова – графика, карикатуриста и талантливого живописца, главного редактора журнала “Крокодил”. На стенде, посвященном Коновалову и всему, что связано с ним и с его эпохой, представлены плакаты времен Великой Отечественной, зарисовки и черновики из записной книжки художника, с которой он никогда не расставался, обложки журнала “Крокодил”, уже ставшие реликвиями. Рядом – работы сокурсников и друзей Коновалова – П. Крылова и В. Соколова. “Вот Коновалов голенький сидит на пляже, – рассказывает Наталья Аксенова, куратор галереи “Неоклассика”, – это акварельная зарисовка Соколова с подписью “Дорогому Витеньке. 1948 год”. Далее представлены графические листы из коллекции Алянского. “В 1917 году, – продолжает Аксенова, – к Александру Блоку явился юноша, вернувшийся с фронта, и предложил организовать издательство. Поэт, на удивление, согласился. Так, с 1918-го по 1923 год издательство “Алконостъ” выпускало журнал “Записки мечтателя”, где публиковались произведения А. Ахматовой, Вяч. Иванова, А. Белого и все последние тексты Блока. Многие из работ оттиснуты в известной экспериментальной графической мастерской при ленинградском Союзе художников. Там Н. Тырса, В. Лебедев, В. Власов, В. Конашевич и другие замечательные новаторы своего времени имели возможность оттачивать печатно-графическое ремесло, стремясь создавать произведения, столь же непосредственные, сколь непосредственен и быстр живой рисунок. Некоторое время “Алконостъ” работал в Берлине. Когда начались репрессии, Алянский “перетащил” туда лучших художников кружка. Но без жертв все-таки не обошлось: в 30-е годы начались гонения на ярких представителей творческих профессий: в газете “Правда” появляется большая критическая статья, автор которой в самых резких выражениях несправедливо обвиняет в профессиональной нечестности и аморальности художника В. Лебедева. И Лебедева это ломает: картинки становятся все более безликими и слащавыми. В 1974 году, после смерти Алянского, крупные работы из его коллекции ушли в музеи, а эти рисунки долгое время хранились у наследников”.
Экспозиция “Худграфа” символически открывается работами художников “Московской студии” – творческой мастерской шелкографской печати Российской Академии художеств. Студия представила проект Б. Бельского “Кораблестроение” – шелкографию на металле – точные планы постройки судов, взятые прямо из вихрастой головы одиннадцатилетнего мечтателя-мореплавателя. И иронически-дидактический альбом “Самоучитель. Краткий курс изобразительного искусства” С. Семенова, автора графической серии “Выбранные места из Новой Русской Азбуки в картинках”. Программные произведения в стиле за-жизнь-между-нами-мальчиками – “Исправление человеческой природы”, “О сопротивлении материала” – красочно, а главное, достоверно повествуют о нелегкой доле героя классического русского фольклора.
На старинных гравюрах – цветы. Схематично, но тщательно прорисованные стебли и листья – вялые тела – и выцветшие портреты растений. А под каждой картиной – живой прототип. Диалог невозможен: между ними смерть. Это торжество Духа воплощенного.
Цветные бабочки в пасмурно разлинованном белом свете цинкографируют лето в спальном районе. Вот художники – Кустодиев, Бакст, Добужинский, начавшие изучать мир в режиме Zoom. Между цветком и бабочкой возникает романтичная дружба существительного и прилагательного. В этом счастливо не прекращающемся диалоге одна бабочка почти всегда призывно раскрыта яркой стороной вверх, а шуршащие крылья другой в ответ демонстрируют тонкое напыление – изысканный макияж. И тут же по-чеховски нарочито небрежно, но с любовным тщанием прорисованные детали в “Грезах” и “Мемуарах” М. Ермолова. Ведь фантазия так же дотошно внимательна к подробностям, как и память. Они сестры.
Тему романтической дружбы продолжает А. Паршков. Его “Тыквы”, неподвижно дремлющие в лучах закатного солнца, словно круглобокие, дебелые барыни с кустодиевской стены. А “Друзья” – мужик в черных сапогах, мальчик на стуле, обнимающий петуха, и пес у ног – шукшинский сюжет пришвартованной лодки: на грани между морем и берегом – деревней и городом. Сюжет для короткометражного киноопуса с вокзальным настроением угрюмой нерешительности.
“Лоскутные” рисунки Вл. Галацкого (“Молитва”, “Благодать”) – попытка экзистенциального осмысления взаимоотношений неравнодушного, мятежного “я” с Богом и миром. Игра в пятнашки, та самая, что длится в среднем лет шестьдесят, перестает быть механическим передвиганием квадратиков с цифрами: живя из последних сил, каждый цвет, попав на бумагу, обрел свой уникальный смысл.
Коллажи Н. Толстой – это циклы о неделимой вечности, принявшей в себя все осколки времени, бывшего когда-либо живым (галерея “Сегодня”).
Монотипии Вл. Мигачева “Побережье”, “После дождя” в жирном серо-белом колорите ранней весны – истерично сбивчивое предсмертное бормотание косматой старухи в белой рубашке.
Известный художник-шестидесятник И. Снегур провозглашает весну с венами, полными оранжевой крови. Однажды в прозрачный призрачный город явились живая и живой. И у прозрачных жителей появился шанс стать такими же. К. Льюис расцветил город маленьким желтым автобусом, а И. Снегур – яркими коллажными фрагментами иной жизни.
Специальный проект ярмарки – “Офорты на черновиках” Андрея Красулина. Художник экспериментирует в новой для него технике – печатной графике. В этом проекте два участника: литератор и художник. Литератор – Людмила Улицкая, жена художника, ее рукописи использованы в офортах. Красулин превращает их в элемент изобразительной формы. Черновики – стихийный, часто рукописный креативный поток, а также и машинописный текст, в котором стихия “рукописания” упорядочена, – стали здесь объектом графической интерпретации художника. Проект только что вернулся из Русского музея.
Компьютерные проекты на тему натюрморта в стиле вульгарного фотореализма, как и новые экзерсисы Екатерины Рождественской, известной широкой публике серией портретов публичных людей на мотивы шедевров изобразительного искусства, которая бессмысленно-ярко мелькала в глянцевых журналах и на государственных телеканалах, удваивая стереотипы в доверчивых головах, на “Худграфе” были показаны впервые. Однако непрофессиональному посетителю (а такой на ярмарке тоже встречался, хоть и не часто) тематика и техника Рождественской могут оказаться весьма близки и интересны: в конце концов портретная летопись времени, постановочное костюмное фото, с помощью которого удается не только преобразить героя съемки, но и угадать в нем возможный исторический прототип внешности (о судьбе корректно умолчим), – это дело не только художническое, но скорее глубоко социальное. У Рождественской иные задачи, чем у большинства участников “Худграфа”: сформировать у зрителя представление об эстетической неслучайности именно этих представителей культурной, политической и прочих элит нашего общества. Оправдать их присутствие, говоря просто и прямо.
Другой вопрос: насколько оправдана сама попытка подобного оправдания? Но в любом случае решать этот вопрос в рамках “Худграфа” было бы и нелепо, и смешно.
Мелешкевич признает: “Пока выставки подобного рода ориентированы скорее на профессиональный круг и мало обращены к широкому зрителю. Непрофессиональным зрителем в России станковая и печатная графика часто воспринимаются как искусство второстепенное. В то же время европейский рынок демонстрирует растущий интерес к искусству подобного рода. Особенно после того, как его границы существенно расширились благодаря внедрению новейших технологий (например, компьютерной графики). В России недооцененная печатная графика может быть приобретена в несколько раз дешевле своего подобия на Западе”.
Тут же представился случай поговорить с этим самым российским зрителем, о котором говорила Ирина. Ко мне подошел разговорчивый посетитель и, увидев у меня в руках блокнот и диктофон, простодушно попросил взять у него интервью. Мой собеседник Сергей Швыдкой начал весьма пафосно: “На мой взгляд, здесь много интересных работ, некоторые из них могут составить коллекции международных аукционов. Тем не менее я вижу новое явление: людей, которые хотят внедриться в семью раритетных хранителей. Подобное приветствуется, если, конечно, это люди здравомыслящие. Но я сам, долгое время служивший в Историческом музее, понимаю, как важно, чтобы люди сотрудничали с серьезными организациями”.
Формат живого общения показался мне настолько адекватным для “Худграфа”, что я вознамерилась узнать мнение о вернисаже и у специалистов, для которых участие в этой выставке-ярмарке стало возможностью живого внутрицехового диалога. Вот несколько реплик заядлых коллекционеров:
Екатерина Лисицына: “Тема моей коллекции – домашняя кошка в графике. По возможности я стараюсь не пропускать подобные мероприятия, чтобы посмотреть на лучшие произведения художников и что-нибудь приобрести. На этот раз привлекла мое внимание работа словацкого мастера Петера Ключика, который в моей коллекции еще не представлен, и я поспешила ее купить”.
С другим коллекционером – Владимиром Беликовым – получилась даже небольшая беседа:
– Как выбираете работы для своей коллекции печатной графики?
– По вкусу, конечно: понравится – не понравится.
– Работы в какой технике предпочитаете?
– Да в самых разных: ксилография, линогравюра, литография. Дело в том, что я библиофил, член библиофильского общества, а когда человек интересуется искусством книги, появляется интерес и к иллюстрации. У меня есть и современный авангард, и чисто реалистические работы 50-х годов – соцреализм, который сейчас входит в моду. Я не ограничиваюсь каким-то узким кругом авторов, которые занимаются одной тематикой или работают в одной технике: в моей коллекции можно найти даже гравюры XVI века. Пятисотлетние гравюры сейчас, возможно, не очень востребованы, но мне интересна история искусства гравюры как таковой. Сейчас я готовлю выставку минипринта, то есть малых форм графики, в Вашингтоне. В Михайловском уже утвердили три моих проекта: “Я маленький” (детство в гравюре), там будут работы и XVII, и XXI веков; “Москва” и “Западноевропейская гравюра”. Хочу сделать выставку “Двое”. Меня интересует, как разные художники композиционно решают вопрос – две фигуры в одном пространстве.
– Что для вас коллекционирование?
– Смысл собирания в том, чтобы делать выставки. А иначе получается просто перетаскивание картин из папки художника в мою папку, это неинтересно. И не могу же я развернуть всю коллекцию у себя дома! К примеру, у меня 209 экспонатов Добужинского… А вообще для меня чрезвычайно важна возможность общаться с художниками.
В России в этом году помимо “Худграфа” проводится несколько специализированных выставок, посвященных графике: в Калининграде и в Новосибирске – Биеннале графики, в Уфе – Триеннале печатной графики. Участники этих некоммерческих проектов – галереи, объединения, художественные магазины, художники и фотографы – представляют как современные работы, так и произведения графического искусства XVIII-ХX веков.
Московская выставка-ярмарка, несмотря на то, что проводится впервые, логически продолжает эту эстафету и задает новые вопросы современности: например, нужна ли графика книжному делу сегодня так же несомненно, как нужна она была около ста лет тому назад, формирует ли художник-график то дополнительное пространство смысла, в котором художник слова бессилен; существует ли он как самостоятельный профессионал на сегодняшнем рынке талантов (а мысль о рынке приходит в голову неизбежно – хотя бы при внимательном прочтении словосочетания “выставка-ярмарка”). Вообще основной вопрос “Худграфа” – это вопрос о соседстве графики с иными искусствами и о ее востребованности культурным процессом.
Судя по количеству посетителей, уровню подготовки (специальные информационные буклеты и разнообразные брошюры, свободно раздаваемые пришедшим в Т-Модуль), слаженности и продуманности самой экспозиции, “Худграф”, несомненно, удался и требует продолжения. Возможно, как раз для того, чтобы дерзание эксперимента превратилось в хорошую практику встреч художников и зрителей и выделило почитателей графики из общей культурной массы людей.