Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2006
Поле
1
Вот он постоял да и выбрался в поле.
В поле не качалася рожь да пшеница –
в поле извивалось уравненье Максвелла,
головой качал Учитель Вернадский.
В этом ложном поле не было света,
не было и тьмы, но разума куча,
множество сведений о завтрашних скачках,
о паденье акций и смысле триграммы.
Поле это не было ни белым, ни чистым,
было оно круглым, сферическим даже.
В нем гуляли мысли Учителя Мао,
песни про любовь и ответы кроссвордов.
Там ему сказали, что надо быть светлым,
надо быть стройным и еще позитивным.
Там ему сказали, что за три штуки скидка
и что Учитель Цзонхава удалился в нирвану.
Он увидел сны Учителя Сведенборга,
выяснил что рыбы склонны к фанатизму,
узнал почем бананы на рынках Ботсваны
и почем батоны в булочной у рынка.
И опять летели мудрые мысли
Учителя Рериха, Учителя Хуана…
Вот он постоял, погулял да послушал,
плюнул в сердцах да ушел восвояси.
2
– А зря ты, мужичок, так расстроился скоро! –
вослед ему качнулося великое поле, –
Ты лучше б, мужичок, отрастил себе фильтры,
такие как бы жабры против мути и пыли,
против шипа и хрипа, против белого шума,
против едкого дыма, против мелкого спама,
отрасти себе фильтры и плыви себе мимо,
и услышишь то, что было сказано тихо.
Против крика и лая, против мертвого слова,
против хитрого слова, против худа и лиха.
Отрасти себе фильтры и плыви себе снова,
и услышишь то, что было сказано тихо.
Записали меня в шепелявый оркестр
на почетную должность сугубого зайца,
что не пьет, не гуляет, морковок не ест –
только, знай, барабанит. Но очень старается.
Я теперь с барабаном. Мне весело петь.
Видишь, мы маршируем военным манером?
Видишь, лупит в тарелки наш общий медведь,
что на ухи всегда наступал пионерам.
С нами старый ишак, бесноватый лютнист,
и козел-баянист, шелудивый и гордый,
с нами толстый орел, записной модернист,
что летал выше крыши с расквашенной мордой.
С нами лошадь, которая в дудку дудит,
росомаха, которая дивно рыдает…
Я стучу в барабан, я иду впереди,
свой домашний, свой заячий страх побеждая.
И не стану болтать, что мечтал о другом:
нежной скрипочкой литься в мистическом танго
или в древнее небо стучать кулаком,
или бить по мозгам из тяжелого танка.
Раз уж вышло такое – стучать в барабан,
в сетку ритма вгоняя неровное время, –
значит, заяц потешный ведет караван
и гундит эту музыку вместе со всеми.
* * *
Ажурный ангел на веревочке,
Блестящий шарик на веревочке
И сам как будто на веревочке
Летишь, за шиворот подвешенный,
А рядом музыка неслышная,
А рядом дворники китайские
Наш русский снег скребут лопатами,
Простыми русскими лопатами.
А сверху, снизу, сзади спереди
Часы настенные, настольные
(и тоже, в сущности, китайские), –
то совпадают, то расходятся
в своих отсчетах настоящего,
в своих подсчетах уходящего
и пропадающего времени.
Но сколько провисишь – за шиворот?
И сколько пролетишь – за шиворот –
Задорной елочной игрушкою,
Китайским елочным фонариком?
Сто тысяч ли – пока летается,
сто тысяч ли – допишется
вот эта музыка неслышная,
простая музыка для пения –
пока летится и вдыхается,
пока часы не остановятся.