Стратегия и тактика борьбы с дурью
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2006
Тема этой статьи обросла множеством предрассудков. Некоторые из них даже воплощены в законах. Поэтому прежде всего сообщаю: я считаю искусственное воздействие на сознание делом крайне вредным, опасным, допустимым разве что в медицинских целях – то есть для предотвращения еще большего вреда. В хосписах – местах ухода за умирающими – людям в последней стадии рака вводят героин: никакие менее сильно действующие средства не могут ослабить чудовищную боль, порожденную распадом всех функций организма.
Но всякая ли тактика борьбы с таким воздействием приемлема и эффективна?
Внутреннее равновесие
Почти всякая достаточно сложная система существует по закону ле Шателье – в ответ на внешнее воздействие меняется так, чтобы последствия этого воздействия оказались как можно меньше. Бывают, конечно, и системы, способные даже на малое внешнее воздействие ответить безудержными самоподдерживающимися переменами – положительной обратной связью. Но такие системы неустойчивы и поэтому недолговечны: например, снежный покров в горах может сойти лавиной даже от громкого звука – вечным он кажется лишь потому, что на место сошедших лавин ложатся новые снегопады. Системы же долговечные вынуждены поддерживать внутреннее равновесие – гомеостаз.
Животные – включая человека – достаточно сложны, чтобы существовать только благодаря непрестанному поддержанию гомеостаза. Причем – в отличие от неживых систем – поддерживают его активно, то есть могут менять не только те структуры, на которые непосредственно воздействует внешний мир, но и многие другие, связанные с ними лишь косвенно.
Гомеостатическая абстиненция
В частности, если какое-то вещество, вырабатываемое внутри организма, начинает поступать в него извне, он может сократить – и даже вовсе прекратить – собственное производство. Это может оказаться рискованным. Например, приматы сотни тысяч лет жили в тропических лесах и питались фруктами, изобилующими витамином C. При такой диете мутация, уничтожившая систему собственного производства этого витамина, оказалась не смертельной. И довольно скоро приматы, не пораженные мутацией, вымерли: ведь организм, не тратящий силы на производство аскорбиновой кислоты, эффективнее вырабатывает другие не менее полезные вещества. Но потом один из приматов расселился далеко за пределы тропиков и уже не мог пользоваться дармовщиной. Так что сейчас мы рискуем умереть от цинги, если в нашей пище мало вещества, которым почти все остальные животные снабжаются самостоятельно.
Этим обычно объясняют абстинентный синдром – расстройства, вызванные отсутствием привычного наркотика.
В организме постоянно вырабатываются, например, эндорфины – вещества, вызывающие расслабление и чувство удовольствия. Если вводить внутрь сходные по действию вещества (скажем, опиаты – морфин и его производные), производство эндорфинов остановится. Если теперь прекратить подпитку извне, человек испытает чувства, прямо противоположные эндорфиновым. Подобный же эффект могут вызывать не только искусственные вариации на тему эндорфинов, но и стимуляторы собственного их производства. На их систематическое воздействие организм отвечает ослаблением реакции соответствующих систем. Поэтому, если отказаться от давно привычного лакомства, периодического издания, спортивного зрелища или сериала, выработка гормонов счастья сократится так резко, что похмелье будет немногим слабее, чем при отказе от героина.
Среди оптимистов принято думать, что от любого наркотика можно отказаться. Надо лишь подождать, пока организм доведет внутреннее производство до прежнего – донаркотического – уровня. Однако этот уровень может показаться недостаточным. Ведь искусственными средствами можно создать концентрацию активного вещества, недостижимую в норме. Принудительный кайф бывает столь впечатляющим, что даже излечившийся наркоман вспоминает о нем с сожалением. Но это психологическое пристрастие, и его преодоление не связано с физиологическими механизмами. “Ломка” может быть тяжелой, но, если хватит воли и терпения, ее рано или поздно удастся пережить.
Практика заметно печальнее. Даже самые разрекламированные антинаркотические технологии – клиники, общины, монастыри – не обещают поголовного исцеления. Самые же распространенные – например, российские казенные – лекарни спасают, даже по официальным данным, всего одного из троих–четверых пациентов. По неофициальной же статистике, в лучшем случае не возвращается на иглу хотя бы год после выхода из больницы один из десяти.
Забытая публикация
Дальнейший текст основан на заметке, прочитанной несколько лет назад в научно-популярном журнале. Таких изданий я читаю довольно много, так что сейчас не берусь вспомнить, где именно встретил столь интересную идею. Даже всезнающий Google не помог мне отыскать ее. Наркомания – проблема слишком болезненная. Интернет завален такими горами связанных с нею материалов, что я так и не смог найти комбинацию ключевых слов, выводящую на нужную публикацию или хотя бы на другие работы, с нею связанные.
Тем не менее рассуждения в давней заметке показались мне вполне логичными. Поэтому изложу их в том виде, в каком они мне запомнились. А потом попробую рассказать, что, на мой взгляд, из них следует.
Живой организм достаточно сложен, и равновесие в нем поддерживают сразу несколько механизмов. Мощнейший из них – иммунитет: структура, истребляющая любые клетки, не соответствующие внутренним стандартам и не ведущие себя сообразно потребностям единого целого. Иммунитет был впервые выявлен именно как средство борьбы с инфекционными заболеваниями. Поэтому долгое время единственной его задачей считалась защита от болезнетворных клеток извне. Отсюда и название: immunitas (по-латыни – неприкосновенность). На самом же деле иммунитет борется с любым отклонением. Опасные микробы попадаются не каждый день, а клетки, по разным причинам выходящие из повиновения, возникают чуть ли не ежечасно. В частности, иммунитет отвечает за борьбу с безудержно – злокачественно – размножающимися клетками. Поэтому, кстати, ослабление иммунитета повышает вероятность рака.
Когда в организм попадает вещество, которое он может создавать самостоятельно, выработка этого вещества снижается. Но если концентрация вещества не уменьшается, организм сочтет соответствующие клетки невосприимчивыми к управляющим воздействиям. А такие клетки иммунитет обязан истребить.
Если иммунитет сработал в полной мере, то прекращение внешнего притока вещества, вызвавшего принятие столь крутых мер, не может возобновить его внутреннее производство: клетки, способные к такому производству, уже отсутствуют. Возможно, именно поэтому одна из теорий лечения диабета рекомендует воздерживаться от начала инъекций инсулина, пока состояние не станет явно угрожающим.
Посадка оказывается необратимой: взлететь с иглы уже не на чем.
Очевидные последствия
Допустив, что сказанное в заметке верно, сразу сделаю некоторые выводы.
Так, последствия приема наркотика непредсказуемы. Кто-то способен “завязать” и после нескольких лет сидения на игле, но куда чаще хватает считанных проб, чтобы не “завязать” никогда.
Активность иммунитета зависит и от характера стимулятора. Например, морфин можно колоть довольно долго. Недаром он много лет входил в армейские наборы первой помощи при ранениях. После столкновений с боевиками в Чечне “федералы” неизменно находят изрядное количество “шприцев с наркотиками”. Скорее всего это как раз шприц-тюбики из солдатских аптечек: обезболивающее, вколотое сразу после ранения, снимает болевой шок, способный убить, даже если у пострадавшего не повреждены жизненно важные органы. Сейчас, правда, морфин заменили более слабым промедолом – слишком часто его воровали для черного рынка. А вот ацетоморфин (героин) “ловит” человека чаще всего чуть ли не с первой дозы.
Разумеется, риск существует даже при правильной дозировке стимулятора – особенно после тяжелых операций, когда обезболивающее вводят по несколько дней и даже недель. Например, после Первой мировой войны, когда методы обезболивания были еще несовершенны, ряды наркоманов пополнили миллионы увечных воинов.
Понятно также, что необратимую привычку вызывает далеко не все влияющее на психику. Например, действующие вещества чая, кофе, конопли не вырабатываются в самом организме человека – они только блокируют работу естественных механизмов торможения мозга. Поэтому, сколь ни приятно вызванное ими возбуждение, от них всегда можно отказаться. Правда, потом еще долго будешь жалеть о приятных мгновениях, но психологическое привыкание преодолимо психологическими же методами, без физиологических проблем.
Это, увы, не значит, что такие проблемы вовсе не возникнут. В системе столь сложной, как живой организм, едва ли не любое воздействие вызывает множество разнородных эффектов. Так, кофеин стимулирует работу почек до степени, способной вызвать серьезные расстройства. А каннабиол и его производные, по некоторым данным, могут необратимо нарушить высшие и тончайшие функции психики. Но одно по крайней мере ясно точно: стратегии борьбы с маком и чаем должны быть принципиально разными.
Эти “некоторые данные”, правда, несколько сомнительны: большинство публикаций лишь повторяет официальные результаты первого крупного исследования воздействия конопли на человека. А ведь оно проведено в США в разгар истерии, закончившейся принятием разрушительного “сухого закона”, и финансировали это исследование… табачные компании! Конопля – их главный конкурент. Ее проще выращивать, чем табак. А главное, растят ее ради прочного волокна, идущего на канаты и ткани. Листья и пыльца, содержащие физиологически активный компонент, оказываются бесплатным приложением к пеньке.
В открытой конкуренции конопля может вовсе вытеснить табак.
Столь же ясно, почему этиловый спирт, в заметных дозах воздействующий немногим слабее (а в некоторых отношениях и сильнее) опиатов, вызывает необратимое привыкание значительно реже. Он входит в цикл Кребса – цепочку биохимических реакций, обеспечивающих энергоснабжение каждой живой клетки. Иммунитет просто не может уничтожить все связанное с выработкой алкоголя.
Наконец, понятно явление “бытовых наркотиков” – вина в Европе, мака в Азии, табака в Америке… Дело не только в том, что люди, генетически не приспособленные к воздействию наркотика, популярного и общедоступного в каком-то обществе на протяжении многих веков, давно вымерли. Вот индейцы Северной Америки начинают курить табак едва ли не раньше, чем их отлучают от материнской груди. Но расстройств, вызванных именно никотином, у них почти не наблюдается. В иудейские обряды, обязательные к исполнению с двенадцатилетнего возраста, входят изрядные выпивки по нескольким большим праздникам – и считается, что среди евреев алкоголики встречаются намного реже, чем у родственных им народов (например, арабов-христиан – мусульманам спиртное вообще запрещено религией). В странах традиционного виноделия – Грузии, Италии, Молдавии, Франции – вино едва ли не доступнее воды. И тамошний алкоголизм заметно отличается, например, от русского, а главное, он довольно редок.
Не менее важно, что иммунитет не атакует вещества, с которыми сталкивается эмбрион или грудной младенец. У лимфоцитов – основных иммунных клеток – есть изменчивые участки генов. Поэтому еще в эмбрионе зарождаются лимфоциты, способные вцепиться во что угодно. Те, что настроены на вещества, уже имеющиеся в организме, связываются с ними немедленно и вымирают, не оставив потомства. В зрелом организме остаются только лимфоциты, умеющие нападать на то, что в нем обычно отсутствует.
Кстати, в современном почти стерильном мире дети слишком хорошо защищены от посторонних воздействий. В результате организм содержит слишком много лимфоцитов, способных атаковать достаточно безобидные вещества. Отсюда резкий рост аллергических заболеваний – нападений иммунитета на сам организм.
На ранних стадиях ребенка защищает мать: зародыш надежно укрыт в ее теле, а молоко содержит сильные антимикробные агенты (поэтому грудное вскармливание значительно полезнее искусственного – воспроизвести полный набор этих природных лекарств современным технологиям пока никому не под силу). Любопытно, что “настоящая детская каша” – латинское название мака. Рapaverum. Во всех землях, где массово произрастает мак, его настойкой или кашицей из растертых семян подкармливают младенцев, чтобы меньше плакали и больше спали. И всюду, где эта традиция распространена, взрослые тоже часто употребляют препараты мака, но очень редко попадают в необратимую зависимость от них.
В Центральной России для той же цели – успокоить – ребенка используют отвар конопли. Препараты ее, употребляемые взрослыми, носят в народе выразительное название “дурь”: их применение не уважаемо, но и осуждения не вызывает. Правда, употребление конопли не так показательно, как употребление того же мака: наркотического привыкания она в принципе вызвать не может – механизм возникновения пристрастия к ней качественно иной.
Биологическая экономика
Итак, предположение, что под давлением вводимых извне аналогов уже вырабатываемых организмом биологически активных веществ иммунитет разрушает внутренние системы их производства, действительно объясняет многие явления, не вписывающиеся в распространенную теорию. Это позволяет надеяться: иммунная гипотеза верна. А если так, пойдем дальше: к предрассудкам, страхам, противоречивым законам…
Если иммунитет работает столь жестко, то в обществе всегда присутствуют люди, для которых прием наркотиков жизненно необходим. “Жизненно” – не преувеличение. Например, в отсутствие эндорфинов или хотя бы их искусственных заменителей практически каждое ощущение воспринимается как чудовищно болезненное. Любой нервный сигнал прежде всего оценивается на предмет опасности. Эндорфины, похоже, балансируют систему этой оценки. Без них каждый сигнал – даже очень слабый или вообще не связанный ни с какими нарушениями – воспринимается как опасный, то есть вызывает боль. Организм же, считающий любое действие (и даже бездействие) опасным, может вовсе прекратить жизнедеятельность.
Далеко не каждый попадает в столь безнадежное положение по доброй воле. Кое-кто не представляет себе даже отдаленных последствий: в доступной мне литературе – за исключением заметки, из которой выросла эта статья, – я доселе не видел внятных объяснений причины возможной необратимости наркотической зависимости. Кое-кто страдает от медицинских случайностей: даже при очень аккуратном послеоперационном обезболивании возможны чрезмерно резкие реакции организма. Кого-то и вовсе сажают на иглу принудительно: это один из весьма распространенных преступных способов истязания и мести…
Каковы бы ни были причины, следствие всегда одно и то же: человек зависит от наркотиков до конца жизни. И как бы коротка ни была эта жизнь – хочется не сокращать ее еще больше, да и мучиться не всякому охота. Поэтому страдалец вынужден регулярно принимать то, что и ввергло его в беду.
Следовательно, мы покидаем пределы биологии, переходя в сферу экономики – удовлетворения потребностей ограниченными средствами.
Законы этой сферы познаны далеко не в полной мере. Говорят даже, что экономика – единственная наука, где можно одновременно получить Нобелевские премии за взаимоисключающие утверждения. Поэтому многие склонны считать экономические законы субъективными, зависящими не от внешней реальности, а исключительно от воли хозяйствующих субъектов.
На самом же деле непознанность законов природы не мешает им действовать неукоснительно: брошенный в небо камень падал на землю задолго до рождения не то что Ньютона, но даже Аристотеля. Законы человеческой природы – не исключение. Мы действительно знаем о них пока далеко не все. Но и того, что уже известно, хватает, чтобы безошибочно предсказывать поведение человека во многих случаях. В том числе и в случае наркомании.
Дешевые и легкодоступные
При подготовке этой статьи я зашел на сайт http://www.usdoj.gov/dea. Это – сайт Drug Enforcement Administration (официальный перевод таков: “Управление контроля за лекарствами министерства юстиции США”. Но я предлагаю перевести иначе, более точно, на мой взгляд: “Управление лекарственного принуждения отделения справедливости правительства Соединенных Государств Америки”). DEA борется не только с общепризнанными наркотиками. Практически любой сильнодействующий препарат может употребляться не только в лекарственных целях, но и для изменения состояния организма без явных медицинских показаний (вспомните хотя бы допинги в спорте). И всякое такое употребление может быть объявлено злоупотреблением, требующим принудительного пресечения.
На главной странице сайта – предупреждение о свежеобнаруженном наркотическом действии совершенно легального обезболивающего вещества (назовем его так). Если его принимать в таблетках, как задумали разработчики, то оно растворяется сравнительно медленно и практически не вызывает побочных воздействий1. Но при другом способе употребления можно достичь эффекта, сопоставимого с опиатным.
Выражение “ограниченные средства” на первый взгляд кажется не относящимся к наркотикам. Мак или “кока” растут практически без вмешательства человека и доступны за сущие гроши. До начала XX века примерно так во всем мире и было. Излишне активных потребителей не уважали, но и не боялись. Медики (по многовековому опыту) спокойно обезболивали опием, тонизировали кокой и эфедрой. Доктор Уотсон (Ватсон) предостерегал Шерлока Холмса от злоупотребления морфином и кокаином2, но не считал его потерянным для общества. Бессчетные припортовые опиекурильни – предмет опасливого любопытства (а порою и место развлечения пресыщенной элиты общества) – не считались рассадниками безудержной пагубы.
В XIX веке Великобритания четырежды вела с Китаем опиумную войну. Но морская империя вовсе не пыталась пресечь торговлю наркотиком. Наоборот, она добивалась снятия местных ограничений на эту торговлю. Англичане предлагали опий из мака, выращенного на севере их индийских владений в нынешнем Пакистане3, по значительно более низким ценам, чем в Китае, – но в уплату брали не товары, а только серебро. Власти Поднебесной боролись с дефицитом платежного баланса, а заодно и защищали местных производителей.
Себестоимость синтетических наркотиков тоже довольно скромна. Предотвратить возникновение примесей, еще более ядовитых, чем основной препарат, можно лишь точной работой. Но современные химические технологии достаточно развиты – требуемое качество производства достигается без чрезмерных затрат.
Тем не менее нынешние цены наркотиков фантастически высоки, а к стоимости производства не имеют ни малейшего отношения. Цена опережает стоимость, пока спрос опережает предложение. Значит, на наркорынке опережение несообразно велико: платежеспособный спрос далеко не удовлетворен.
Свободный рынок не может оставаться в столь неравновесном состоянии долго. Даже если уход потребителей невозможен (а наркоман, чья внутренняя секреция выжжена иммунитетом, не может отказаться от губительного пристрастия), появляются новые производители, и спрос насыщается.
Искусственно монополизировать рынок, ограничив приток на него новых производителей, тоже практически невозможно. Сколь ни выгоден уже присутствующим дельцам сговор – рано или поздно либо кто-то из них нарушит его (чтобы извлечь дополнительную выгоду), либо кто-то извне ворвется на поделенный рынок (чтобы “переделить” его в свою пользу). Организация стран-экспортеров нефти (ОПЕК) поддерживает высокую цену жесткими квотами добычи. Но почти каждый член этой организации экспортирует заметно больше согласованной нормы, чтобы подзаработать. Уже давно сами квоты определяются в расчете на постоянное превышение. В ОПЕК не входят многие крупные производители нефти. Это и страны Западной Европы, ведущие добычу в прибрежных водах, и некоторые латиноамериканские страны, и Россия, экспортирующая немногим меньше Саудовской Аравии… Все они согласуют с ОПЕК свою политику лишь в той мере, в какой это выгодно им самим.
Некоторые экономические школы (например, австрийская, которую лично я считаю едва ли не наиболее убедительной из ныне существующих) вообще считают, что монополия невозможна без прямого вмешательства государства. Так, распределители нефти, газа и электричества считаются “естественными монополиями” только в странах, где землю под трубы и кабели выделяет государство. В других местах всегда можно купить себе землю и проложить по-над ней все, что нужно.
И как раз применительно к наркомании такое вмешательство государства более чем очевидно.
Основная в нынешнем мире версия антинаркотического законодательства делает упор не на просвещении потенциальных жертв. Правда, эффективные технологии антинаркотической пропаганды еще предстоит отрабатывать. Но нынешние успехи рекламы, нейролингвистического программирования и других психологических трюков позволяют надеяться на изрядные успехи – если, конечно, в разработку будут вложены достаточные силы и средства.
Не слишком заботятся законодатели и об излечении тех, с кем несчастье уже стряслось. Например, новейшая версия российского закона практически исключает негосударственное лечение. Следовательно, резко сужено поле поиска новых методов борьбы с общественным бедствием: казенные клиники по понятным причинам склонны придерживаться стандартных, официально признанных (пусть и безнадежно устаревших) технологий.
Все это, впрочем, понятно. Больные обращались к лекарям задолго до появления не то что законов, но и государства вообще. И пропагандой здорового образа жизни врачи занимаются не только по принуждению, но и по собственной воле: вопреки распространенным анекдотам им вовсе не выгодны массовые заболевания – для заработка более чем достаточно и болезней, возникающих независимо от поведения, просто по неизбежным законам природы. Государство же может проявить себя прежде всего в том деле, где его монополия признана (хотя и постоянно нарушается) – в сфере насилия. Поэтому государственная программа борьбы с наркотиками неизбежно сосредоточится на принуждении.
Принудительно ограничить потребление наркотика вряд ли возможно. Даже если казнить наркоманов (что случалось не раз – например, на Руси еще в пору юности Петра Великого курильщикам рвали ноздри, а продавцов табака зачастую сжигали вместе с товаром), все равно время от времени появляются новые.
Зато ограничить продажу наркотиков технически не так уж сложно. Правда, к нулю она все равно не сведется (это будет подробнее рассмотрено ниже). Но можно по крайней мере добиться, чтобы предложение оказалось заметно меньше спроса. И цена оторвется от стоимости.
Золотой таран
Итак, именно благодаря неусыпной заботе государства о нашем здоровье рынок наркотиков оказывается баснословно выгоден. Естественно, никого из его участников не смущает, что весь он объявлен преступным: еще задолго до Маркса сказано (Карл Генрихович лишь цитировал в “Капитале” хрестоматийно известный в его эпоху текст), что при 300 процентах прибыли нет такого преступления, на которое капитал не рискнул бы даже под страхом виселицы. В данном же случае жертвы сами умоляют, чтобы преступление совершалось вновь и вновь.
Если ограничения приводят к безудержному росту цены – рано или поздно денег хватит на преодоление даже государственных препятствий. Как отмечал еще Филипп Македонский (отец легендарного Александра тоже был незаурядным полководцем, а как государственный деятель, пожалуй, даже превосходил сына), осел, груженный золотом, возьмет любую крепость.
Приемы штурма антинаркотических крепостей не сводятся к подкупу правоохранителей и спецслужбистов. Например, немалая доля доходов идет на содержание арестованных торговцев и курьеров, а главное, их семей: зная, что провал не обернется голодом и разорением родных и близких да и условия жизни в тюрьме окажутся сносными, можно и рискнуть лишний раз.
Совершенствуются и схемы ведения бизнеса, чтобы предельно сократить и риск, и его возможные последствия. Прообразы сетевого маркетинга существовали задолго до того, как наркоторговля сделала эту схему популярной. Например, именно по ней распределяется благодать божия во многих течениях христианства. Не зря Маркс называл религию опиумом народа. Правда, он имел в виду не наркотическое (в его пору мало кого пугавшее), а обезболивающее действие.
Наконец, появляются и новые наркотики. Иногда от безвыходности: кокаин вошел в европейскую практику как первое – и долгое время единственное – средство местного обезболивания. Порою с самыми благими намерениями: например, героин создан как средство избавления от пристрастия к морфину.
А иной раз наркотическое действие возможно (или хотя бы кажется таковым) у совершенно невинных веществ. Так, в шоколаде есть (хотя в очень малой концентрации) производные каннабиола. Запретим шоколад или разрешим коноплю?
Понятно, что в таких условиях полностью пресечь наркоманию невозможно. Государственное принуждение обречено следовать в хвосте событий. Пока мы не научимся радикально менять всю систему работы иммунитета, сколько-то наркоманов будет присутствовать всегда и в любом обществе. И попытки отсечь их от губительного зелья приведут лишь к его подорожанию. Правда, кое-кто надеется: наркотик может стать просто не по карману наркоманам. Увы, надежда несбыточна. Не хватит легальных доходов – наркоман пойдет нелегальным путем. Низовой слой пирамиды распространения наркотиков составляют в основном сами их жертвы – для них это самый доступный способ заработка. И это еще лучший вариант. Мелкий уличный грабитель иной раз готов убить случайного прохожего ради нескольких долларов на очередную дозу. Ведь эта доза порою отделяет самого наркомана от смертных мук.
Значит, рынок сбыта наркотиков всегда будет платежеспособен. Всегда будет привлекать торговцев. И они всегда будут достаточно изобретательны.
Рано или поздно наркоторговля преодолевает любые искусственные препоны. Природа – в том числе и природа человека – сильнее законов, продиктованных нашими неизбежными заблуждениями. Уж кто-кто, а мы – граждане страны, более семидесяти лет пытавшейся создать нового человека, – знаем это по собственному (порою очень печальному) опыту.
Искусственный спрос
По мере совершенствования наркорынка технологии обхода государственных препятствий отлаживаются настолько, что ими легко может воспользоваться едва ли не любой желающий. Прибыльным делом занимается все больше народу. Предложение подравнивается под спрос. И цена приближается к стоимости.
Кроме того, есть и рисковые игроки, надеющиеся проскочить мимо казенных сетей и обратить в свою пользу часть денег, обычно расходуемых на их прорыв. Лет двадцать назад читал я боевик, где наркокурьер гарантировал клиентам полное возмещение в случае потери партии товара. Организация, от чьего имени давалась гарантия, не существовала. Курьер просто понимал: попадется с поличным – скорее всего погибнет, и платить неустойку не придется. Но пока это не случилось, он клал в карман неплохую надбавку к обычной цене перевозки – якобы за страховку.
Конечно, чаще всего лихие одиночки действительно кончают так же плохо, как в этом боевике. Но цену они успевают изрядно сбить.
Между тем объективные издержки борьбы с правоохранением достаточно велики, и наркотики не могут не стоить дорого. Если цена падает слишком низко – вся налаженная система может сломаться. Единственный способ предотвратить такой исход, нежелательный для всех участников рынка, – подстегнуть спрос. В расширении рынка сбыта заинтересован любой торговец. Но если рынок искусственно ограничен государством – его расширение становится жизненно необходимо. “Жизненно” не только для продавцов, но и для покупателей. На последних стадиях героиномании укол нужен чуть ли не каждые четыре–пять часов. Если за распространителями наркотиков охотятся, нет никакой гарантии, что торговец найдется в любой нужный момент. Стало быть, желательно, чтобы поблизости были другие наркоманы, у которых можно занять вожделенную дозу. В условиях принудительно ограниченного рынка едва ли не каждый наркоман старается его расширить, заразив своей пагубной страстью побольше знакомых.
Обычно для расширения рынка требуются ощутимые усилия производителей: изучение потребностей, искусственное их формирование, реклама… Маркетинг наркотиков несравненно проще: дал несмышленышу первую дозу героина бесплатно – и он твой на все три–пять лет, что ему остались.
Впрочем, героина все-таки многие боятся: как ни плоха нынешняя антинаркотическая пропаганда, но многие все же достаточно умны, чтобы даже несмотря на нее понять опасность. Но если человек попробует что-то, не вызывающее необратимого привыкания, он может поверить, что и подлинные наркотики столь же безобидны. Закон, не отличающий коноплю от мака, резко повышает риск перейти черту, откуда нет возврата.
К счастью, люди в среднем умнее законов. Медицинская статистика свидетельствует: почти каждый опиеман раньше пробовал коноплю. Но, судя по той же статистике, лишь ничтожная доля любителей конопли переходит на мак. Увы, среди законодателей – а главное, среди избирателей, чье мнение они пытаются выразить, – слишком немногие знакомы с экономическими законами, обращающими благие намерения во зло. Впрочем, даже совершенно не сведущим в теории доступны некоторые опыты, ее подтверждающие. Например, легендарный “сухой закон” в Соединенных Государствах Америки (СГА), объявивший преступным распространение спиртного.
К моменту его введения уже был доступен опыт аналогичного запрета в России: с началом Первой мировой войны имперская власть попыталась пресечь растрату сил и средств своих подданных. Последствия были неизбежны: усиленная контрабанда, массовое самогоноварение, подпольная торговля… Увы, за океаном никогда особенно не приглядывались к чужому опыту. Особенно к опыту страны, которую – несмотря на высочайшие в тогдашнем цивилизованном мире темпы развития – все еще считали варварской. Вдобавок протестантские фундаменталисты, господствовавшие в политике СГА с момента образования страны, свято веровали: любое следование природе грешно, и человек обязан преодолеть любой грех, а если не преодолел, то сам виноват и навеки проклят. Убеждение, может быть, и благородное, но не способствующее принятию исполнимых законов. Если же закон заведомо неисполним – он развращает все общество, ибо наглядно доказывает, что исполнять законы вовсе не обязательно. В 1920-м, когда закон был принят, началось не только повальное распространение пьянства: ни до введения “сухого закона”, ни после его отмены в СГА не пили так много, как во время его действия. Куда опаснее и долговечнее оказалось другое его последствие. Именно ради обеспечения этого пьянства сформировались первые в стране действительно массовые и хорошо выстроенные преступные организации. Причем то, что бандиты удовлетворяли всеобщий спрос, делало их в глазах общества не столько преступниками, сколько героями. Им прощались даже перестрелки с полицией (вообще на Западе не уважаемые: там представителям закона доверяют куда больше, чем у нас) и междоусобные войны, где гибли не только сами гангстеры, но и многие случайные свидетели. На память приходит сюжет фильма “Некоторые любят погорячее” (в нашем прокате – “В джазе только девушки”) выстроен вокруг самого известного эпизода междоусобиц – бойни в день святого Валентина, когда одна из банд чуть ли не полностью перестреляла другую. Правда, история умалчивает, был ли при этом хоть один свидетель (а не то что двое, как в фильме) и какова оказалась его судьба.
К счастью, в конце концов здравый смысл возобладал. Франклин Делано Рузвелт (сохранена авторская транскрипция. – А. В.), вступив в 1933-м в должность президента, одним из первых указов отменил “сухой закон”. Но было уже поздно. Преступные организации достаточно укрепились, чтобы найти себе новые источники дохода. Прежде всего – рынок тех наркотиков, которые даже железная воля Рузвелта не смогла легализовать.
Свисток в пользу нарушителя
В момент введения “сухого закона” наркомания нигде в мире не считалась действительно опасной – иначе, наверное, его авторы сосредоточились бы на ее искоренении, а до спирта просто руки не дошли бы. Наркотики в СГА запретили скорее “за компанию” – по пути к запрету алкоголя4.
Но после указа Рузвелта компания распалась. Алкоголь вернулся в легальное русло. Прочие же наркотики остались вне закона. И люди, обитающие там же, с радостью ухватились за новый способ заработка.
Более того, вся мощь правоохранителей, ранее распыленная по всему антиалкогольному фронту (то есть по всему населению страны), сосредоточилась на сравнительно небольшом участке. Барьеры заметно выросли. И в соответствии с законами экономики многократно выросла доходность дурманного рынка.
Теперь уже сами преступники оказались заинтересованы в том, чтобы их деятельность продолжала считаться преступной. Рассказывают даже (хотя по понятным причинам рассказы эти пока не нашли документального подтверждения), что во всем мире организованная преступность тратит на лоббирование антинаркотических законов даже больше, чем на лоббирование законов антиоружейных (как известно, рост владения оружием самообороны, прежде всего скрытого ношения пистолетов и револьверов, неизменно влечет за собой падение уровня насильственной преступности, причем одновременно растет доля преступников, застигнутых с поличным, среди убитых и раненых).
Экспорт наркомании
По мере ужесточения охоты на наркотики в СГА все больше распространялась наркомания. В конце концов она достигла размаха, явно угрожающего стабильности всего общества. Людей, ни разу не сталкивавшихся с наркотиками, в стране почти не осталось (соответственно и доля страдающих необратимой зависимостью возросла многократно). Даже президент Клинтон однажды признался: в юности пробовал курить марихуану, но не затягивался. Первой части его признания поверили все.
Между тем в странах, не охваченных праведной паникой, наркотики вовсе не представляли столь же серьезной опасности. Так, в Великобритании, чья культура лежала в основе американской, любой врач имел право выписать рецепт на наркотики даже заведомому наркоману, если всерьез полагал, что без дурмана тому действительно не обойтись. И доля наркоманов никогда не была заметна на фоне прочих душевных расстройств. Да и преступлений на почве наркомании было ничтожно мало. А уж преступления ради денег на очередную дозу и вовсе были экзотикой: те гроши, которые стоили ампулы и порошки в любой аптеке, куда легче добыть сравнительно честным путем.
В 1950-е годы, переболев очередной волной гонения на коммунистов, власти СГА перебросили свой праведный гнев на наркоманов. Те стали массово перебираться через океан. Язык почти одинаковый, многие обычаи знакомы, а привычное зелье можно добыть без малейших проблем.
Организаторы антинаркотической кампании бурно вознегодовали: намеченные жертвы ускользают! Они надавили на Великобританию (к тому времени уже практически утратившую статус великой державы и зависимую от американской политики) и добились принятия там почти точной копии своих законов. Естественно, через пару лет британская наркомания росла американским темпом.
Наркоманы из обеих стран разбежались по государствам, где законы были разумнее. Гнев американских борцов следовал за ними. В считанные годы почти весь западный мир под давлением самой влиятельной его державы принял сверхжесткие антинаркотические законы. И отрасль, еще недавно мало кого интересовавшая (те же мак, кока, эфедра и конопля росли сами собою в количествах, вполне покрывавших скромный повседневный спрос), стала одной из крупнейших (и самых преступных) в мире. Да и смертность от наркотиков выросла многократно. Словом, дорога, вымощенная благими намерениями, в очередной раз привела туда же, куда вела на протяжении всей истории человечества.
Полиция не виновна
В нашей стране издавна большее внимание обращают на исполнительную, а не на законодательную власть. Поэтому огонь журналистской критики сосредоточен на недавно созданной специальной службе по борьбе с наркотиками. Тем более что ее активная работа ярко выявляет нелепость всей этой борьбы: чего стоит хотя бы уголовное преследование ветеринаров, по сути, только за то, что кетамин – препарат для обезболивания животных – в принципе (как почти любое сильное обезболивающее) способен одурманить человека! К слову, когда уже шла работа над статьей, правительство России установило, какие дозы наркотиков можно считать слишком малыми для продажи, а предназначенными только для разового потребления (у нас производство и продажа наркотиков, в отличие от их потребления, уголовно наказуемы: законодатели надеялись, ограничивая предложение наркотиков, уменьшить спрос, а добились, естественно, лишь роста цен). Так, допустимая доза кетамина оказалась в несколько раз больше максимального однодневного запаса любого активно практикующего ветеринара.
Между тем понятно: нелепость эту породила не сама служба. Ее сотрудники честно выполняют профессиональный долг. Порою даже рискуют здоровьем и жизнью: сколь ни заинтересована в их работе вся система наркоторговли – каждый отдельный винтик этой системы дорожит прежде всего собственной свободой и готов отстаивать ее любой ценой (тем более что любую цену всегда платят из чужого кармана). Беда только в том, что сам этот долг не стоит выполнять. Глава ведомства Черкесов, несомненно, столь же добросовестно, как за наркоторговцами и их товаром, охотился когда-то – в бытность свою руководителем 5-го управления Ленинградской госбезопасности – за диссидентами и антисоветской литературой. Но та охота заметала проблемы общества под ковер и способствовала накоплению противоречий, в конце концов разразившихся социальным взрывом. Во взрыве погибла вся страна, чьи интересы Черкесов честно защищал.
Конечно, полицейский тоже способен нарушить закон. Но бывает это куда реже, чем у нас обычно думают. Если полиция плоха, надо прежде всего проверить: а так ли хорош закон, ею исполняемый?
В данном случае, как мы убедились, закон не просто плох. Он – как и все вариации на заданную век назад американскими фундаменталистами тему повального запретительства – смертоносен. Причем смертоносен не только косвенно (по рассмотренным выше экономическим механизмам), но и впрямую.
Например, сверхмощное тонизирующее средство, популярное сейчас под названием “экстази”, отключает чувство не только усталости, но и жажды. А ведь принимают его в основном те, кто хочет всю ночь – а то и сутки напролет – плясать, не отвлекаясь на отдых. Мышечная нагрузка – да и просто жара в танцевальном зале – выгоняет из организма все запасы влаги. Но если все это объяснишь несмышленым юнцам да еще и предупредишь: “Раз уж оказался так глуп, чтобы глотать всякую гадость, будь хотя бы настолько умен, чтобы за ночь выпить по меньшей мере пару литров обычной воды”, – ретивые законоеды тут же подведут тебя под запрет на распространение сведений о способах употребления наркотиков. Вот и падают танцоры тысячами в обморок, а то и умирают от обезвоживания. И все эти смерти – на совести авторов закона.
Правда, они могут сказать: закон лишь ускоряет исполнение приговора, вынесенного наркоманом самому себе. Но вот еще пример. Один из основных каналов распространения СПИДа – инъекции наркотиков: наркоманы чаще всего так бедны, что одним шприцем пользуются несколько человек и не по одному разу. Но бесплатная раздача одноразовых шприцев подпадает под запрет на распространение средств употребления наркотиков. А ведь каждый СПИДоносец может при различных контактах (в том числе и совершенно невинных – например, случайное столкновение в толпе иной раз вызывает обмен крови через ссадины) заразить десятки людей, не виновных ни в чем, кроме избрания законодателей с устаревшими взглядами!
Уже во время написания этой статьи антинаркотическое ведомство запретило включать в солдатские индивидуальные аптечки и даже в полевые комплекты санитарных служб промедол. Тем самым чуть ли не любой солдат, серьезно раненный в бою, обрекается на смерть: если не снять болевой шок в первые же минуты после ранения (а из всех доступных сейчас медикаментов нужной силой и скоростью действия обладают только опиаты – именно благодаря тому, что подменяют эндорфины, то есть как раз по своей наркотической активности), боец может погибнуть даже в отсутствие повреждений, заведомо несовместимых с жизнью. Вряд ли Черкесов и его профессионалы не понимают пагубность такого решения. Но ныне действующий закон, требующий полной изоляции общества от наркотиков, просто не оставляет им иного выбора.
Авторы нашего антинаркотического закона и депутаты, за него проголосовавшие, скорее всего искренне верили, что действуют исключительно ради народного блага. Разработчики свода законов об охране чистоты германской расы – и, конечно, законно назначенный канцлер Третьей германской империи Адольф Гитлер, замысливший и в 1935-м в Нюрнберге подписавший этот свод – тоже руководствовались искренней заботой о благе своего народа. Но последствия – и для этого народа, и для всех остальных – оказались столь убедительны, что всего через десять лет в том же Нюрнберге впервые в истории было сформулировано понятие “преступный закон”, а нюрнбергские законы признаны одним из первых образцов этого нового в юриспруденции понятия.
Каким быть закону
Явно преступные несообразности действующего закона можно и устранить. Но это не изменит главного – запретительной идеологии. А ведь запрет лишь способствует распространению даже тех пристрастий, от которых в принципе можно избавиться (что доказал опыт “сухих законов” Николая Романова, Вудро Вилсона и Михаила Горбачева). Если же верна иммунная гипотеза наркомании – запрет оказывается просто убийственным для всего общества.
Между тем есть и опыт Нидерландов. Антинаркоманы во всем мире подчеркивают: с отменой запрета на “легкие наркотики”, то есть дурманы, не вызывающие физиологического, иммунного, привыкания, общее число наркоманов в стране резко выросло. Это и не удивительно: туда приезжают все, кому необходимо хотя бы на время выйти из-под жестких законов своих родных стран. Но доля тяжелых – необратимо зависимых – наркоманов среди постоянного населения Нидерландов заметно упала. Ведь там перестала действовать поговорка “Семь бед – один ответ”. Если наказание за курение марихуаны и укол героина одинаково тяжко – люди, склонные к риску, будут с почти равной легкостью пробовать оба варианта. Если же легкое зелье общедоступно, почти все желающие задурить себе голову будут выбирать именно его.
Впрочем, нидерландский вариант лишь указывает: легализация наркотиков менее опасна, чем их запрет. Сам же он недостаточно радикален. Оставляя ограничение на “тяжелые” наркотики, мы сохраняем в целости все экономические механизмы, делающие их распространение выгодным до неизбежности.
Если бы новый антинаркотический закон доверили писать мне, я отменил бы запрет на любые наркотические и вообще психотропные вещества. Более того, разрешил бы продажу их в любой аптеке – то есть, по сути, за те гроши, которых они реально стоят, – и без рецепта. Но прилагал бы к каждой упаковке и требовал бы от каждого покупателя подписку примерно такого содержания:
Я, нижеподписавшийся Иван Петрович Сидоров, осведомлен, что даже однократный прием лептодиклостинора5 вызывает расстройства зрения, ложные слуховые восприятия, ослабление умственной деятельности, сонливую слабость, перемежающуюся вспышками беспорядочной и бесцельной бурной деятельности, а также, возможно, какие-то другие осложнения, и может сформировать у меня неодолимую потребность в последующих его приемах, а регулярное употребление может сократить мою жизнь до 4–5 лет с момента первого приема. Я употребляю препарат сознательно и добровольно. Я не вправе требовать бесплатной помощи в лечении от расстройств здоровья, порожденных препаратом (в том числе и тех, которые не указаны в настоящем документе, но впоследствии будут признаны связанными с его употреблением), и знаю, что не все эти расстройства могут быть излечены даже за плату. В моей возможной гибели прошу никого, кроме меня самого, не винить.
Конечно, даже текст такого вида способен образумить далеко не каждого желающего проломить себе череп изнутри. Но все-таки мне кажется, что многие любят искать острые ощущения на свою голову просто по недомыслию. Правда, я всегда был склонен переоценивать умственные способности человечества…
Впрочем, подписка служит не только средством агитации – она имеет и серьезные юридические последствия. Составляется она в двух экземплярах. Один хранится у самого наркомана. При отсутствии документа считается, что он принял наркотик, не зная об его последствиях, или одурманен по чужой злой воле. Следовательно, его можно – и нужно! – направить на принудительное лечение. Второй экземпляр сохраняется в аптеке. На его основании наркоману, утерявшему свою копию подписки, предъявляется счет за лечение. Иначе было бы слишком соблазнительно попользоваться бесплатной скорой помощью.
Давать любую подписку может только человек дееспособный – совершеннолетний и не душевнобольной. Значит, дети остаются в стороне от яда.
Кто возьмется
Конечно, все это – лишь первый простейший набросок. Несомненно, специалисты немало уточнят и в юридической форме, и в медицинском содержании предлагаемого плана действий. Но, чтобы они взялись за дело, само дело должно начаться. Нужно прежде всего принципиальное решение: отказаться от американских правил и трюков вековой давности, а заняться наконец серьезной – значит, экономической – борьбой с нашим всемирным бедствием.
Кто может принять такое решение? Очевидно, не правоохранители – милиция или служба Черкесова. Это не их задача. Они должны выполнять любой закон и следить за его выполнением другими. А пересмотр закона и даже сколько-нибудь глубокое исследование последствий его выполнения выходит далеко за рамки их служебных обязанностей.
Вряд ли займется таким исследованием и пересмотром нынешняя Государственная Дума. Вообще-то работа с законами – именно ее прямое дело. Но парламентарии во всем мире склонны ориентироваться не столько на интересы своих избирателей, сколько на их предрассудки – ведь интересы человека далеко не всегда очевидны даже ему самому, а предрассудки у всех на слуху.
Словом, остается единственная инстанция – президент. Дума сейчас прислушивается к каждому его слову. Сам же он, перейдя на второй – и последний – срок полномочий, может уже не беспокоиться о грядущем переизбрании. То есть из политиков перешел в государственные деятели: как сказал Уинстон Черчилл (сохранена авторская транскрипция. – А. В.), политик думает о будущих выборах, а государственный деятель о будущих поколениях. Следовательно, наш президент просто обязан использовать свой непререкаемый авторитет для принятия решений, дающих полезный результат лишь в очень долгосрочной перспективе.
Если иммунная гипотеза наркомании верна, то предлагаемая стратегия борьбы с наркотиками через их легализацию относится как раз к числу тех решений, какие может принять лишь президент, думающий не о выборах, а о поколениях. Впрочем, даже если медицинская сторона дела выглядит иначе, то экономические законы все равно не оставляют ответственному политику иного выбора.
1 Любое обезболивающее предназначено примерно для тех же целей, что и эндорфины, и поэтому вызывает какую-то часть порождаемых ими эффектов. Но соотношения этих эффектов различны. Хорошее обезболивающее должно как можно лучше отключать чувство боли и при этом вызывать как можно меньшую эйфорию – не только ради борьбы с потенциальной наркоманией, но и во избежание утраты больным способности к трезвой самооценке своего состояния.
2 Кстати, по действию на психику эти вещества противоположны. Может быть, грамотный врач Артур Конан Дойл дал своему герою две наркомании сразу именно в надежде на то, что их антагонизм предотвратит безнадежное пристрастие?
3 Соседний Афганистан – доселе один из главных центров производства опиатов.
4 Знаменитая “Кока-Кола” была создана на основе кокаина. С 1911 года в нее идут листья специального – бескокаинового – сорта коки.
5 Название вымышленное. Всякие совпадения и созвучия случайны.