Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2005
Театр у Петра Фоменко – крохотный, для первого приставного ряда стулья ставят с обрезанными ножками, а раньше и вовсе садились на пол, чтобы не “портить” вид зрителям следующих рядов. А пьесы или истории (когда речь – о прозаических сочинениях) и сам Фоменко, и коллеги-режиссеры выбирают по преимуществу глобальные, про войну и мир, про гибель цивилизаций.
Что поразительно: на сцене “Мастерской…” таким историям не тесно.
Евгений Каменькович поставил с актерами “Мастерской Петра Фоменко” пьесу Бернарда Шоу “Дом, где разбиваются сердца”. У Шоу эта пьеса называется фантазией в русском стиле. Вокруг – бог весть что творится, взрывы, того гляди мир полетит под откос, а люди, точь-в-точь как чеховские герои, пьют чай и ведут бесконечные разговоры.
У “фоменок” все так и есть: три с половиной часа, даже больше – разговоров, “нервных и недужных связей, дружб ненужных”.
Фантазию Бернарда Шоу, долгое время проходившую по ведомству сочинений обличительных и антивоенных, показывающих полное разложение буржуазной морали накануне мировой войны, Каменькович ставит как историю борьбы сразу многих самобытностей за право оставаться самим собой. Вообще-то больше всего после спектакля, в антракте, да и во время некоторых пауз думаешь о том, как же много всего намешано автором, как сложно придумано; при этом случайные встречи и столкновения не совсем случайны.
Главный художник театра Владимир Максимов в узких проходах маленького зала на Кутузовском умудрился выстроить двухэтажную конструкцию с лифтом, лестницами, окнами в сад, качелями в саду и рушащимся в финале мостом. Хрупкость и неустойчивость жизни в первом действии “поддерживают” обильно рассыпанные перед домом бутылочные пробки: ноги разъезжаются, каждый шаг грозит падением наземь. Открывая очередную бутылку или флягу, капитан Шотовер (Карэн Бадалов) не задумываясь сплевывает пробку, добавляя неустойчивости в и без того “раскачанный” мир. Сравнение с кораблем подчеркивает атлетически сложенная фигура, когда-то украшавшая нос морского судна под названием “Dauntless” (“Неустрашимый”). Если верить героям пьесы, именно так выглядел Гастингс Эттеруорд, муж Ариадны Эттеруорд (Полина Кутепова), – верить на слово, так как на сцене он не появляется. Судя по тут и там мелькающим надписям, в спектакле весь дом собран из остатков этого самого корабля.
“Дом, где разбиваются сердца” интересно смотреть, отмечая связи этой новой работы “Мастерской…” с прежними. Чувствуется опыт общения с Оскаром Уайльдом, которого ставил тот же Каменькович, – острые афоризмы летят, как стрелы. Почувствовать самому и дать почувствовать другому упругость слова так же важно, как и поиграть мускулами на виду у менее счастливого соперника. Флиртуют все, но не все удачливы в искусстве обольщения.
Капитан Шотовер как бы наследует старику Болконскому, которого Карэн Бадалов играет в “Войне и мире” Петра Фоменко: в слабеющем теле – желание жить полной жизнью и участвовать во всем. Впрочем, у Шотовера слабость – несколько наигранная, как наигранны, сочинены и все страсти, которые бродят и сотрясают воздух в доме, где разбиваются сердца.
Все, что происходит в этом доме (и то, что играют актеры), так и тянет назвать – сложносочиненным. Правда же: почти невозможно вообразить сегодняшнего автора, которому взбредет в голову выстраивать такую многофигурную композицию. “Новая драма”, впрочем, как и сегодняшняя жизнь, стремится к простоте. Не история – скорей анекдот.
А тут: десять безумных героев плюс еще один, которого называют, но который так и не появляется, и все – в сложносочиненных отношениях друг с другом. Все немного сочиняют и перегибают палку, плюсуя собственные переживания. И все эти сложносочиненные отношения – как волны, как море, шум которого слушает Шотовер, прижимая к уху морскую раковину, – все время меняются, подвижные, то вяло, то бурно текущие. Как не запутаться?! Бернарда Шоу впору сравнить с жонглером, который добавляет в запущенную им круговерть все новые и новые предметы, естественно, не оставляя и те, что уже крутятся в воздухе.
Тем не менее автору, а следом за ним режиссеру удается их необузданность держать под неусыпным контролем. Все сходится: в финале мир рушится на глазах. Что и требовалось доказать.
“Содержать душу гораздо дороже, чем автомобиль”, – очередной парадокс от Бернарда Шоу. От экстравагантных мыслей прямая дорожка к парадоксальным героям, вроде вора (Анатолий Горячев), который забирается в дом не затем, чтобы умыкнуть пару-тройку золотых безделушек, а чтобы быть разоблаченным и выплакать себе десять-двадцать фунтов.
Впрочем, парадоксальны и экстравагантны в этом доме все, включая служанку, вывезенную с того самого Занзибара, где, если верить капитану, когда-то он продался черту. Но верить ему не надо (поскольку, учит Шоу, верить не надо никому): ведь самое святое, что есть в этом доме, седьмая степень созерцания Шотовера – всего лишь ром, пары которого окончательно “просветляют” разум.
В пьесе Шоу капитану восемьдесят с лишним. Он, конечно, стар, но еще и играет в старость, а при случае с легкостью охмуряет девятнадцатилетнюю Элли Дэн, хотя только что предостерегал ее от союза с шестидесятилетним “Наполеоном промышленности” Менгеном.
Оторванные от времени, не обязанные и никогда не бравшиеся “отражать эпоху”, “фоменки” и тут даже то, что так и тянет в сегодняшний день, в публицистическую остроту, превращают в шутки “вне времени и пространства”. Будто подчеркивая: и так смешно, совсем не обязательно иметь при этом в виду, скажем, Ходорковского или Лебедева, когда говорят о каких-то необходимых в коммерции хитростях. Не обязательно подразумевать Хакамаду или Явлинского, выкликая виноватых “во всем”, как это делает отец Элли Дэн (Томас Моцкус): “Демократы! Свободомыслящие!” К тому же Бернард Шоу писал, вовсе не имея в виду “конкретно-исторических” демократов. Они, конечно, виноваты, но не всегда и не во всем.
Каменькович с какою-то чрезвычайной деликатностью и даже ловкостью знаменитую легкость игры, этакую воздушность “фоменок” сочетал с игривостью Шоу, у которого безмятежный треп на свежем воздухе, теннис и качели происходят в пяти минутах ходьбы от мировой катастрофы. Но ее не замечают, отдавшись целиком курортно-колониальной, то есть несколько игрушечной, кукольной жизни.
Хороши в этом спектакле практически все, но особенно – женский дуэт. Ариадна – Полина Кутепова – большая удача актрисы и спектакля вообще. Дав мужчинам выговориться, она ставит все точки над “i”: “А я раньше думал, вы просто – дура…” – “Да… все так думают вначале”.
Ариадна – Полина Кутепова и Наталия Курдюбова – Гесиона Хешебай – две сирены этого дома, голоса которых и волосы (“Настоящего цвета!” – восхищаются все до тех пор, пока красавицы не освобождаются от доброй половины этой своей красоты) сводят с ума всех без исключения. И – разбивают сердца.