Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 8, 2005
* * *
Народ несет печаль зимы.
Зима неизъяснима.
В ее зрачке застыли мы,
как неоконченная мысль
и неудачный снимок.
Мы простаки. Попав врасплох,
зимы прослушав монолог,
не понимаем знаки:
к чему листвы переполох,
зачем цветет чертополох
на шерстяной собаке?
Как тень гигантского крыла,
зимы ресница сорвалась,
мир рассекла на части.
И счастья нежная пыльца
ложится всем на пол-лица,
запудрив свет несчастья.
Мужчины в бежевых плащах
на синтепоновых плечах
несут обломки неба.
Тинейджеры на помочах,
как циркачи, чей трюк зачах,
болтаются нелепо.
Деревья в списанном раю
раскачивают песнь свою,
пока ползет машинка
и режет позднюю траву.
А сердце держит на плаву
прекрасная ошибка.
Что, если вправду всюду тот,
к кому лишь брошенный пойдет,
везде его улики?
А мы молчим в зрачке зимы.
Еще совсем осенни мы,
рассеянны и дики.
* * *
Если ты боишься, поможет болиголов:
от него голова болит, да уже не так,
и разрыв времен забывается, как пустяк.
Если ты по нитке-волосу босиком
переходишь явь, не смотри, не смотри, в каком
страшноватом космосе плавает пол-строки,
выпав из-за щеки.
Ничего не умерло, только едва ли кто
видит тех, кто сеял звуки сквозь решето,
выгнул корни слов, измеряя излуки рек,
кто тебя берег
в родовых деревьев дуплах сухих, пока
ты не вырвалась в жуть разреженного языка.
И теперь как вынужденный эквилибрист
переходишь лист.
* * *
кругом возможно Бог
уха улицей по снегу
в валенках без запятых
не присев ни на минуту
или это зверь жует
с хрустом писчую бумагу
иль в грозу ушли косить
мальчики бегут вернуть их
если спросят есть ли Бог
в панике искать по небу
я не стану а как ты
глаза камерой в предметах
смерти рассмотрю живот
как попавший в передрягу
человек скажу без сил
Бог мерцает есть и нету
* * *
с нерастворимым “люблю вас” под языком.
Договорились же: больше не будем об этом
медленном счастье, а лучше и ни о каком.
Вынь-ка улыбки бумажный платок из кармана,
вытри лицо и послушай, пока без помех:
огнеупорного горя горшочек гортанный,
слепленный наспех, и плач переводит как смех.
Там, где смеются смешные “ревущие ревмя”,
время дрожит, как кисель из гигантского ревня,
звук “крылышкуя” и песенки шар голубой.
Нитку покрепче держи, замерзай не на шутку.
Ты ведь сама – только воздух, ты – жуть промежутка
между тобою и той, что стоит за тобой.
* * *
как бы о нем философы ни говорили
(что, мол, двуногий без перьев, то есть без крыльев) –
падает вверх.
Все, что случилось, само набирает смысл,
как земляника сок, странность – сновиденье.
Времени рвы смыкаю и что ни день я
ближе к ядру зимы.
В капсуле праздника, в центре густой Москвы
жду левитации просто, не изумляясь
физике новой. По-прежнему непривычна
только земля.
Миф
1
Фортуны, не прыгай в чашечку ни одну –
не судьба. И надписи “Ингосстрах”,
подходя к окну, не пугайся – не про тебя.
Ты сама себе (или, может, “сам” –
человек?) – невнятица, бормота ,
анфилады гласных, ведущих к снам,
колобок согласных лишь размотай.
Ты сама, ты сам – Ариадна и
эта нить, чудовище и Тесей.
Этот пласт темней, чем могли мы вообразить,
звукоряд тесней.
2
разомкнулись, осью разделены.
Упираясь в левую из половин,
вектор времени в правой кромсает дни.
Вот и стержень мира прогнулся – и
перевесило явное. Вот и кровь
говорит с тобой из последних сил.
Вот и медный, медленный гул в ушах,
точно бунт наклонного материка.
Если выйдешь к свету, увидишь, как
под стопой поленница ровных строф
поползла. Как фигурки скатываются голышом
в лоно катастроф.
3
героиня ждет на семи ветрах.
Ну так что, Ариадна? Опять одна?
Твой клубок рассыпался, точно прах.
То ли книга схлопнулась, “Инга К.” –
все, что мозг со вспышкою разберет,
то ль в тоннеле будущего языка
завалило выход. Смотри: и вход.