Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2005
Уже не первый год Юрий Петрович Любимов следует взятым на себя обязательствам: к каждому дню рождения Таганки он выпускает новый спектакль. За неделю начинает пускать публику, раньше это называлось открытыми репетициями, теперь – превью, а в день рождения играет премьеру. Открытые любимовские репетиции – “жанр” вынужденный. Не всегда уверенный в том, что спектакль доживет до полноценной премьеры, открытые репетиции Юрий Петрович превращал в настоящие художественно-политические манифестации, где серьезная работа над спектаклем и каждой ролью в отдельности ненатужно сочеталась с едкими замечаниями Мастера в адрес особо досаждавших ему и оттого особо нелюбимых секретарей и заведующих культотделами. Ныне никакой опасности нет, говори что хочешь (никто не услышит), но отвыкать от старых привычек, вероятно, уже поздно. Привычки стали традициями. К тому же старые привычки – едва ли не единственное “старое” в арсенале нынешней любимовской Таганки. Старый мастер – едва ли не самый молодой среди нынешних режиссеров: по тому, к примеру, как легко и свободно обращается он с постмодернистской эстетикой, как эффектно жонглирует репликами, монтирует авторов, – да он кому хочешь фору даст, хоть Чусовой, хоть… Короче говоря, кому хочешь.
На афишах и программках Театра на Таганке новый спектакль называется именно так: “Суф(ф)ле”, – второе “фэ”, обязательное в “иностранном” французском, но отсутствующее в русском переводе, как бы выпадает из слова. А скобки поддерживают и не дают упасть. Буква – тот же человек, маленький человечек, свобода которого не обсуждается, поскольку никому в голову не придет дать свободу букве: поставили – стой, выбросили – и все о тебе забыли, никто никогда не спросит и не вспомнит, что была, мол, и такая еще буква, неплохая в общем… Очередная премьера 87-летнего мэтра Юрия Петровича Любимова – на традиционную, можно сказать, неизменную тему Таганки: о том, как нехорошо человеку жить в обществе. Общество – машина по преобразованию личности в нечто безликое. Власть бывает разной, судьба у человечка – одна.
И прежде равнодушный к тому, что называется современной драматургией, Любимов сам “сочиняет” нужные ему истории. Он и раньше больше любил работать с прозой, с Юрием Трифоновым, или с Борисом Васильевым, или с Федором Абрамовым, или с Джоном Ридом, в прозаической “последовательности” он нащупывал драматургический конфликт, подобно алхимику он из любой материи готов был извлекать философский камень. Надо отдать должное, часто это ему удавалось.
“Суф(ф)ле” – свободная фантазия на тему произведений Ницше, Кафки, Беккета, Джойса. Не на темЫ, записывает автор композиции и режиссер Юрий Любимов, а на темУ. Эта тема – человек и общество, хотя, вернее, конечно, человек и власть, потому что никакого другого материализованного образа у общества как не было, так и нет. О самом существовании общества человек узнает однажды, когда, например, приходят к нему домой двое или трое в одинаковых серых или черных костюмах и предлагают собрать необходимые вещи и следовать за ними… Как? Почему? – собирайся и не задавай лишних вопросов. Процесса можно только избежать, но, если уж он начался, конца ему нет. Сцена из “Процесса” Кафки – пожалуй, самая сильная в новом спектакле. Даром что узнаваемая во всех своих мелких кафкианских подробностях. Хотя в лице актера, играющего роль Йозефа К. (Владимир Черняев), может быть, больше отчаяния и непонимания, чем в глазах героя нынешнего российского процесса Михаила Х.
Любимов, что стало приметой всех последних его работ, выводит на сцену не героев, а команду. В программке актеры так и перечислены – по алфавиту и через запятую – “команда”. Если не считать нескольких сольных выходов – уже упомянутого Владимира Черняева в роли Йозефа К., Феликса Антипова (который и здесь, как в “Медее”, как в “До и после”, остается предводителем хора) и, кажется, еще Елизаветы Левашовой (в “Процессе” она играет соблазнительную подружку адвоката), – все остальные кладут немалые усилия на то, чтоб “не высовываться”, быть как все. Петь и ходить хором. Деревянные стулья-раскладушки в руках актеров – прекрасное подспорье для обезличивания: открыл – закрыл, открыл – закрыл, дурацкая вещь – раскладной стул, есть не просит, может захлопываться с треском, может молча стоять.
Стулья, распахивающие свои “рты” в руках актеров, “голосующих” по воле своих руководителей, актеров-кукловодов, – и это как-то кстати совпало с очередными овациями, по уже забытой, казалось и хотелось думать, традиции прерывавшими ежегодную речь в Кремле. Кроме стульев, которые, можно сказать, продолжают “тему” манекенов из предыдущего спектакля Любимова по обэриутам, на сцене – три отдельно стоящие стеночки, в каждой из которых – по паре дверей (идея сценографии – Юрия Любимова, художник – Владимир Ковальчук). Открываясь и закрываясь, в этой кафкианской конструкции, как и положено, двери никуда не ведут, только скрипят. К музыке Владимира Мартынова и цитатам из Вагнера и Ницше добавляется музыка дверей..
Суфле, цитирует в программке Любимов рецепты из “Книги о вкусной и здоровой пище”, можно приготовить из мозгов (в этом случае мелко нарезанные мозги выложить в формочке и запечь), а можно – из судака или морковно-яблочное. Бывают времена “мясоедные”, а бывают, как известно, – вегетарианские. Но и в вегетарианские важно не растерять навыки приготовления: очистить, нарезать, истолочь, пропустить через мясорубку…
Хорошо придумано. И ведь не придерешься! Да власть и не реагирует: мели Емеля – твоя неделя. Час пятьдесят без антракта – хорошо, что без… Любимов, надо отдать ему должное, и не ждет какой-то мгновенной реакции – не в смысле смеха, или, напротив, печали, или аплодисментов, – он как будто готов к тому, что зрители что-то поймут, а что-то, может, и нет. Прочитают программку, рассмотрят афишу, друг с другом поговорят… Разберутся. Все лучше – сейчас, чем потом, когда для раздумий время выберет и выделит власть, как это случилось, например, с “безымянным” Йозефом К.
“Суф(ф)ле” – чрезвычайно энергичное (как все последние спектакли Любимова) и очень невеселое зрелище. Безвыходное. Для тех, кто не понимает, автор (Любимов) дает в программке еще и переводы с французского: souffler – дуть, дышать с трудом, задыхаться, подсказывать… Для тех, кто не понимает, в последние пять или десять минут все актеры выстраиваются в линейку на авансцене и фразой-двумя “объясняют” случившееся (и происходящее): будьте готовы к тому, что вас вызовут; почему они оказались так высоко, если так плохо знают наши души? И т.д.
Говорят: у нас нет политического театра. “Левые” музы молчат, “правые” музы молчат, ссориться с властью никто не хочет, а если кто и ссорится – то только по предварительному согласованию и отмашке сверху. Любимов – ни с кем не ссорится, в его суждении – высокое и печальное знание правоты, между прочим – подкрепленное мыслями уже упомянутых выше уважаемых авторов. Кто хочет – услышит и передаст товарищу, кто не захочет – похвалит Любимова за ремесло. Хотя – как не понять. Не захочешь понять – останешься ни с чем: для неслухов – шутка, принадлежащая, кажется, самому Юрию Петровичу: своим собственным голосом (до того – до начала – он же просил отключить мобильные телефоны и пейджеры и, главное, не приклеивать жвачку к сидениям кресел) он не спеша рассказывает про завещание Бога: “Вскрыли, прочитали: ничего – никому”.
Можно отнестись к этим словам как к истине метафизической, можно – в приложении к актуальной дискуссии о реституции собственности, церковных, монастырских и прочих помещичьих земель.
Говорят, Дмитрий Дмитриевич Шостакович, когда кто-то из коллег спросил его, не о борьбе ли народов Африки против апартеида написана очередная его симфония, с невероятной готовностью затараторил: “Да-да-да, конечно, конечно, именно об этом”. Вот и Любимов – оставляет пространство для понимания. Так что если вы готовы считать, что все происходящее на сцене задумано было ради еврейского танца и прохода скрипачки по самому краешку ажурной металлической конструкции, будьте уверены, это не расходится с замыслом постановщика. В конце концов герои Шагала (а именно его героинь напоминает больше всего в этой сцене скрипачка!) взмывали ввысь с одной-единственной целью – преодолеть законы земного притяжения, взлететь над городом и дышать легко. А не быть пропущенным через мясорубку.