Рассказ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2005
— Ну здравствуй. – (Далекая и близкая, все та же, но другая.)
– Здравствуй. – (Грустный какой, увядший, тоской за версту несет.)
– Побродим по магазинам? – (Зачем? Ах, да. Ее может впечатлить.)
– Я уже здесь все обошла. Еще позавчера, как приехала. – (Растерянный какой, взгляд бегает. В глаза не смотрит. А ведь был веселым, уверенным, лучезарным – таким, которого я любила.)
– Я очень рад тебя видеть. – (Далекая, далекая. Сжалась вся.)
– … – (В глаза не смотрит, врет.)
– Тогда, может, спустимся на первый? Там много разных кафешек, посидим, попьем чаю. – (Рублей шестьдесят себе позволю, чего уж там. Эх, пропащая душонка. Она ведь обо мне и знать не знает теперь ничего.)
– Пойдем. – (Нет. Кажется, не врет. Страдает, бедняжка.)
– Ну как твоя научная работа? – (Что за дикость, какая научная работа у вчерашней школьницы? Забавно все это…)
– Вчера сдавала, все хорошо. Боялась, не смогу, температура. – (Ему ведь и дела нет, зачем он спрашивает?)
– Кстати, как самочувствие? Я звонил, мне Раусгис сказала, у тебя гланды, температура сорок… – (Господи Боже, как эта белобрысая дура меня вчера напугала!)
– Отлежалась, все хорошо. В нос вот закапываю. – (Раусгис дура, шутиха: “Температура сорок!” А ведь он и вправду поверил, переживал.)
– Ну вот ты и улыбаешься! Помнишь, я говорил, как тебе идет улыбка? Улыбайся чаще! – (Милая, славная, может быть, все наладится?)
– … – (Вот он и прежний: веселый, уверенный, лучезарный…)
– Как все-таки твоя работа? Оценка, или что там, известна? – (Ступеньки эскалатора складываются на выходе, будто карты в колоду. Жрать хочется!..)
– Там не оценка. Это конкурс на право поступления без экзаменов. Завтра ясно будет. – (Зачем, зачем этот фальшивый интерес? Он ведь не об этом хочет со мной говорить.)
– Ну успеха тебе. Ты есть не хочешь? Здесь можно вкусно перекусить. – (Эх, была не была! По обе стороны обжорные ряды, между ними столики, столики, столики…)
– Нет, я час назад у Раусгис объелась. В семь я с ней встречаюсь у центрального входа. Сейчас сколько? – (На самом деле – у коней, ну да ладно. Все равно у него минут сорок на то, чтобы объясниться. Может быть, все наладится?)
– Пять минут седьмого. Время есть. Ты точно не хочешь кушать? Я ужасно голоден. – (Боже, как жрать хочется, но здесь дешевле трехсот не выйдет.)
– Нет, не хочу. Но ты поешь.
(Ага. Поешь! Еще бы! Она же помнит меня удачливым биржевым игроком.)
– Один не буду. А пить не хочешь? Здесь есть свежевыжатый сок.
– Какой?
– Свежевыжатый. Вон смотри: апельсиновый, яблочный, мандариновый… – (Черт, сотня за стакан. Почему я такой невезучий?!)
– Нет, не буду. Давай лучше колы. – (Ах, вот оно что! У биржевого спекулянта финансовый кризис. Вот откуда печаль в глазах. А я-то думала…)
– Ладно, давай колы. Найти бы свободный столик, все заняты… Пойдем. Вон, смотри!
– Там сумки.
– Найдем, сейчас…. Вон, видишь? Простите, вы уже уходите? Ну вот, присядь, а я пока за колой.
(Жалкий какой. Побитая собака. Лебезит, хвостом виляет, как шавка. А ведь год назад – голову мне сорвал, башню снес, веселый был, уверенный, лучезарный…)
– Здрасьте. Кола в маленьких бутылочках почем у вас? – (Копейки считаю, чмо. А раньше в бутиках одевался.)
– Тридцать пять. Есть разливная в стаканчиках по двадцать.
– Объем там какой?
– Двухсотграммовый.
– Давайте два. – (Вот ведь, а думал, сегодня с ней последнее отдам. Вот и она, счастье мое. Сидит, как на иголках, глазки разбегаются, еле сдерживается головой не вертеть. Чижик мой славный, нежная соловушка.)
– Шумно как вокруг. Народу!..
– Чего ты хочешь: столица. Держи стаканчик… соломинку… я лучше здесь сяду. – (Неловко как-то. Чужие, чужие. Колу пьем под искусственной пальмочкой. Искусственной.)
– Водой разводят, чувствуешь? – (Причем тут?.. О чем же тогда?)
– Угу. Водопроводной. – (Господи, тошно то как! Противно!)
– Как дома дела, как брат? – (Зачем я? Сама ж только что оттуда. К брату его пьяная приставала, позорище. Лишь бы брат ему не говорил! Да и сам он недавно домой приезжал. Ко мне…)
– Тебе ведь неинтересно, как там у меня дома. Зачем спрашиваешь? – (Глазки опустила, а румянца нет. Раньше был бы румянец. Тошно как. Что я тут делаю?)
– О чем-то же надо говорить. Не сидеть же молча. – (Разведенной колой швыркать. В сторону смотрит, стаканчик теребит. А лицо злое, как тогда…)
– … – (Да, надо говорить. Что ей сказать? Что у меня все плохо? Что мне вообще пипец?!)
– Мне так домой хочется, еще вчера хотелось. – (А ведь и вправду хочу.)
– Столица не радует? – (Какие все-таки у нее глаза лучистые, бесподобные! Разве забыть мне эти глаза?)
– Да, не радует. Лежу вчера под одеялом – горло болит, жар, озноб, лежу и плачу: домой хочу! К мамочке! Раусгис всю извела своим нытьем… Ой, сопли текут! Передай салфетку, пожалуйста. – (Лицо у него смягчилось. Правильно, злое не идет. Никому, наверно.)
– Мне… можно я возьму твою руку? – (Маленькая, мягонькая лапка. Холодная. Господи, воздух какой свинцовый, ртутный… Вырвалась. Вырвалась лапка.)
– Ну зачем это? Я ж сопливая вся. Как у тебя на работе? – (Что ж это?.. Побледнел как.)
– Сложно. Давай не будем. Учебники твои я взял. Третий день с собой таскаю. – (Кончай жаловаться, чмо. Третий день! Хоть месяц.)
– Ты прости, но я правда не могла с тобой встретиться. Плюс разболелась еще. – (И что я перед ним оправдываюсь?.. Тоже мне, мужчина.)
– Нет, что ты… что ты. Щас, подожди… дай-ка мой портфельчик… опля! (Смотрит, как на идиота. Идиот и есть.)
– Но мы же еще не уходим? – (И все-таки странный он. Будто поговорить больше не о чем. Так я его и не разгадала. Непонятный, ненадежный.)
– Нет, не уходим. Я просто… А тебе самой разве не интересно? Ты ж по ним к вступительным готовиться будешь. – (Чушь несу. И что я затеял про эти учебники? Ага, время убить. Мне ж с ней говорить не о чем. Боже… ну почему все так нелепо?)
– Та-ак… русский, алгебра, география… Молодец! Все, что я просила. (И что, что дальше?)
– Я эту твою академию в нете нашел. Смотрел, как до них добраться. Раньше и не знал, где эти Люберцы находятся. У них там проходная, так я их у какой-то тетки через прутья забора покупал. – (Да уж, лучше молчать, если сказать нечего. Так ли уж нечего? Ведь люблю же ее, ангелочка моего славного, тихонького, нежного… люблю.)
– Спасибо за старания. Сколько я тебе должна? – (Сел на тему и не слезает. Мелочная душонка. Еще любила его.)
– Одну ночь любви. – (Нелепо все как, пошло, паршиво…)
( И шутит сокровенным, циник.)
– Я серьезно. Сколько? Две тыщи, которые ты добавил за телефон, я потом отдам, я все помню. А за книжки могу сейчас…
– Котенок, после того, как ты в последней своей эсэмэске обвинила меня в мелочности, денег я с тебя все равно не возьму. – (Решительное личико. А ведь не хочется отдавать, рассчитывает на мое благородство.)
– Но мы ведь это уже обсуждали. Давай не будем снова. Я должна вернуть. Раньше, когда мы с тобой встречались, это было нормально… Не будешь ведь ты и дальше за меня платить? ( Пусть знает, что все кончено, раз и навсегда.)
– Триста рублей. – (На самом деле четыреста восемьдесят, но черт с ней. Хотя эта папина дочка и с тыщи не обеднеет. О, как она удивлена! А румянца нет.)
– Сейчас, вот… Ой, я могу только двести пятьдесят. Там дальше только крупные, разменивать не хочу. – (Какой мерзавец! Правильно, все правильно! А я еще сомневалась!)
– Кот, кончай ломать комедию. – (Гадко как. И я еще ее любил?)
– Ну возьми хоть это, а за телефон я потом… (Издевается надо мной…)
– Но у тебя же крупные, детка! Ты ж можешь отдать и за книжки, и за телефон сразу! – (Не жалко мне ее, нет, не жалко. Пусть думает, что хочет. Достало все. Боже, как жрать хочется! Все равно не возьму эти долбаные деньги!)
– Все сразу я не могу… Мне еще на обратную дорогу надо. А эти возьми. – (Жалкий, злой, несчастный человек. И одинокий. Который никого не любит, а сам хочет любви. Как же он так, а?..)
– Спасибо. Может, выйдем покурить? Курить очень хочется. – (Черт, сломался! Ну и хрен с ним! Двести пятьдесят. Живем! Хоть два дня, а протянем. А ведь в бутиках одевался… Эх, шлюха судьба!)
– Да, покурить… Сколько сейчас? Скоро Раусгис встречать… – (Пусто как на душе. Словно воздух выкачали. Напрасно все это. Зачем мы встречались? Ах, да! Учебники.)
– Без пятнадцати. Что, встали, пошли? Книжки не забудь.
– У тебя пакетика нет?
– Ты знаешь, есть. Щас, в портфеле…
– Угу, спасибо. Теперь целый день такую ношу таскать. – (Он и сам-то был, как чемодан без ручек… любила ведь.)
– Я три таскал. – (Что же все это было? Год к ней ездил, на поезде, два раза в месяц, на выходные.)
– Но ты ведь мужчина. – (Ты же был им. Не забывай, пожалуйста, что ты мужчина.)
– Извини, торможу что-то, давай пока понесу. – (Замедленная вся, как в тумане. Будто ждет чего-то, но чего, чего? Сама ж говорила, что не терпит частых признаний.)
– Как долго. Эти эскалаторы… – (Ну скажи, что любишь, сейчас, скажи так, чтоб я поверила. А я поверю, снова…)
– Вот уже третий. Мы же с первого, подземного, поднимались. – (Глаза у нее непостижимые. Может, сказать? Нет, глупо выйдет. Нелепо.)
– Как из колодца, да?
– Да, как из колодца. Сейчас налево. Вон видишь выход? – (А там, за стеклянными дверьми, светло, солнце, благодать. Смешно даже.)
– Ага. Это центральный? – (Плечи шире стали. Занимался, что ли?)
– Ну… да, наверно. Угощайся. Прикурить? – (Щурится на солнышке, птичка. А я вот к солнцу спиной.)
– Спасибо. “Четверка”. Все те же, мои любимые? Точно, центральный. Я здесь как раз с Раусгис встречаюсь. – (Зачем опять вру? Я ж с ней у коней договорилась.)
– Мне кажется, я никогда тебя больше не увижу. – (Эти глазки прищуренные, эти щечки, когда-то румяные…)
– Ну зачем же так драматизировать? – (Захочешь – увидишь. Если действительно любишь…)
– Правда, не увижу. Ты жадно затягиваешься. Ты и раньше жадно затягивалась. Ну встретишься ты с Раусгис, и дальше? Я могу с вами? – (Я больше ее не увижу, никогда.)
– Нет, у нас дело. Тебе с нами неинтересно будет. – (Ну скажи! скажи! на хрен Раусгис, едем со мной! И я поеду!)
– Ладно, держи свои учебники. Пока. – (Иди ты со своей Раусгис! Всю кровь из меня выпила, сука.)
– Пока. – (Даже не поцеловал на прощанье. Вон как почесал, дурилка картонный.)
(И что теперь? С моста? Нет уж. Двести пятьдесят пропью для начала. Главное – учебники отдал.)
Московская область