Опыт I Московской биеннале современного искусства
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 5, 2005
Веди мы сейчас научную беседу, конечно, открыли бы ее пространным рассуждением о том, что в аксиосферу культуры входят не только духовные ценности, но и материально-бытовые. А в подтверждение непременно отыскали подходящую цитату: “Устройство помойных ям есть такое же культурное дело, как исследование спектра звезд”. (А.А. Золотарев, из письма 1903 г.) Ну и так далее – по протоколу.
Можно поговорить о культуре души, поведения, агрокультуре – и не только. Все, что так или иначе связано с возделыванием, воспитанием, развитием или почитанием, имеет прямое отношение к культуре. В этом смысле особое место принадлежит художественному творчеству. К сожалению, попытки канонизировать его предпринимались неоднократно. Еще в начале ХХ века Мандельштам писал: “Культура стала церковью”. Надо сказать, она остается ей и сегодня. Во многом – благодаря телевидению, на котором церковь-“Культура” отделилась от остальных телеканалов. Символом веры выбрано искусство. И не любое, а именно “высокое”. Между тем культура – не церковь, а искусство – не “мертвый” язык для знатоков. Это вполне живая, а потому – звучащая речь, которую можно не только услышать, но и увидеть, а при желании – руками потрогать.
Мир современного искусства разнообразен. При этом един. В основе его развития лежит идея многоступенчатого синтеза. Изначальная синкретичность искусств не раз проявлялась на генетическом уровне. Ярче всего во времена Серебряного века. В этом отношении современное творчество (с присущей ему опорой на культурный прецедент) не исключение. Синтетическое искусство вполне органично в условиях mix-культуры третьего тысячелетия. Новоявленным Треплевым по-прежнему нужны новые формы, а если их нет, “то лучше ничего не нужно”. Подтверждение тому – I Московская биеннале современного искусства (I Moscow biennale of contamporary art: 28 января 2005 – 28 февраля 2005).
Покровителем столь крупного мероприятия выступило Федеральное агентство по культуре и кинематографии. Я уже слышу удивленные возгласы: “Как? Неужели язык “актуального” искусства признан государственным?” Не думаю. Просто его носители (“жертвы” холодной войны) тоже нуждаются в опеке, без которой широкая публика так и не поймет их “птичий” язык.
По словам художника Александра Шабурова, целью Московской биеннале должна была стать формулировка новой программы для отечественного искусства и популяризация соответствующих ей мировых образцов.
Понимаю, что сегодня популярность не является знаком качества. Однако настаиваю, что речь идет не о ширпотребе. По замыслу организаторов проекта, альфой и омегой “актуального” искусства должны стать ясность и доступность. Возможно, поэтому к нам обращаются не свысока, а на равных. И это следует оценить. Нельзя же все время смотреть на искусство снизу вверх (голова закружится).
Культуре “актуального” искусства нужно обучать на современном языке. А уже после вести на нем “службу”. Заметьте, даже самые “мертвые” языки рождались “живыми”.
В какой-то степени этот путь пройден авангардистами первой половины прошлого века: Малевичем, Кандинским, Шагалом… Они не нуждаются в популяризации, в отличие от их сегодняшних “преемников”. И не случайно в разгар I Московской биеннале ГМИИ им. А.С. Пушкина представил экспозицию “Россия – Италия. Италия – Россия. Сквозь века. От Джотто до Малевича”. Это не борьба за классику, как некоторым хочется думать, не упрек “актуальному” искусству, а приглашение в школу классиков. Сегодня среди ее выпускников Рублев и Малевич, Шагал и да Винчи… А завтра к ним присоединятся… но не будем спешить.
Прежде нужно школу закончить. А таких школ в искусстве три: утверждение (тезис), отрицание (антитезис) и синтез. Во всяком случае, так считал Евгений Замятин.
Разнокачественность проектов на Московской биеннале не позволяет говорить о какой-то одной отдельной школе в современном искусстве. Судите сами, вот названия лишь некоторых выставок: “Диалектика надежды”, “Искусство – это иллюзия”, “За зеркалом”, “Техника клонирования”, “Синтез искусства и жизни”, “Hope-Stope”, “Россия – 2”, “Art-Digital 2004”. Всего – более сорока.
Участвовать в основном проекте “Диалектика надежды” приехали художники из Индии, Китая, Кубы, Германии, США и других стран. Кроме того, был представлен целый ряд специальных проектов, большая часть которых отражала различные направления в современном русском искусстве, успевшие сложиться за последние 15 лет.
А “на десерт” – обширная театральная программа. Молодые режиссеры (Кирилл Серебренников, Нина Чусова и др.) показали свои не-классические постановки на сценах вполне академических театров (МХТ им. А.П. Чехова, Театр им. А.С. Пушкина и др.). Получилось, по словам критиков, смело и остроумно, вместе с тем глубоко и трагично.
Но если драматический театр всегда был одним из видов синтетического творчества, то с живописью дело обстоит иначе. Не случайно основной удар пришелся по первому фронту Московской биеннале (выставочным залам и галереям). Особенно “пострадали”: Музей В.И. Ленина, Центральный дом художника, Государственный центр современного искусства, Музей архитектуры им. А.В. Щусева… Всего не перечислить.
Как я уже сказал, в борьбу за культуру своего искусства современные художники вступили под знаменем ясности и доступности. Вход на большинство выставок был свободный, за исключением двух – трех. Но и там цена за билет не превышала пятьдесят рублей. Более того, некоторые экспозиции просто поражали своей доступностью: выставочным залом для них стала станция метро “Воробьевы горы”. Что же до ясности, то и здесь постарались на славу. К примеру, на “Человеческом проекте” (The human project) каждый экспонат (картину или инсталляцию) снабдили подробным комментарием. Так, прежде чем насладиться видеоинсталляцией “Скольжение”, я прочел следующее: “Молодые люди, ползущие по экрану в виде дуги, должны, по мнению авторов, напоминать зрителям как об ужасах снов, где каждому приходилось безнадежно карабкаться и скользить по крутому обрыву, так и об абсурдных усилиях мифологического Сизифа”. Причем авторство подобных интерпретаций не указывается. То ли сам художник решил открыть свой замысел, то ли кто-то другой навязывает нам собственную точку зрения. А где же место для зрительской фантазии? Ясно одно: воображение отдыхает! Вы только представьте. Начало ХХ века. Некий человек приходит на выставку современного искусства, а рядом с “Черным квадратом” К. Малевича табличка: “По мнению автора, квадрат должен напоминать зрителям о…”
И все-таки что представляет собой силлогизм современного искусства? В качестве тезиса можно принять все века и все нации, пережитые нами в художественной форме. Другими словами – классику. Вопреки ей периодически возникают отступники, которые обеими ногами встают на почву отрицания. Вот вам и антитезис. Особенность этих бунтарей в том, что они доводят отрицание традиционных форм до крайности, переступают последнюю черту. Дальше – пустота…
В этом смысле “Диалектика надежды” – основной проект биеннале – шокирует. Невольно начинаешь думать, что использование новых технологий ведет к деградации искусства. Между тем, это не так. Применение new tech расширяет возможности современного творчества. Просто в отдельно взятых случаях (“Диалектика надежды” или “Art-Digital 2004”) мы сталкиваемся с техноцентризмом. Пагубная тенденция. И только синтез делает логику сосуществования искусств стройной, а само искусство – открытым для будущего.
“Неразлучимы в России живопись, музыка, проза, поэзия, неотлучимы от них и друг от друга – философия, религия, общественность, даже – политика. Вместе они и образуют единый мощный поток, который несет на себе драгоценную ношу национальной культуры”. Эти слова Александра Блока относятся к одному из самых плодотворных периодов сотворчества художников разных сфер. Брюсов, Белый, Скрябин, Прокофьев, Бакст, Бенуа, Анненков… Процесс развития синтетического искусства в годы советской власти надолго притормозился.
Поэтому не удивительно, что сегодня некоторые работники арт-сцены забывают об опыте “беспредметного искусства”, который уже показал, куда идти не следует. Ну да бог с ними, беспамятными работниками! Поговорим лучше о перспективных находках “актуальных” художников.
В лингвистике бытует мнение, что синтетические языки (среди них русский) обладают большей выразительностью, чем аналитические (в том числе английский). Вопрос спорный. Зато в языке искусства синтетизм определенно расширяет запас выразительности с помощью как традиционных, так и новаторских приемов. От их умелого сочетания напрямую зависит качество творчества. А на Московской биеннале порядок сочетаний был произвольным.
Новые материалы рождают новые формы. От художника, у которого кроме кистей и красок, есть полиэстер, шлифовальная шкурка, лампа от холодильника, коврик и мышка, ожидать можно каких угодно выкрутасов.
Некоторые идут по пути механистического соединения вроде бы несовместимых вещей. Так, Виктор Пушницкий создал свою композицию “Свет” при помощи холста, масла, люминиcцентных ламп и стальной проволоки. На десяти картинах художник изобразил человека в ключевые моменты жизни (младенец в колыбели, юная девушка, расстрелянный повстанец). Сами картины заключены в металлические клетки и освещены лампами, которые вплотную приближены к холсту и даже протыкают его. Судя по всему, это высказывание о свете истины, пронизывающем человеческую жизнь.
Другой участник биеннале, Николай Наседкин, решил остаться художником в прямом смысле слова. В своем проекте он отправился на поиски “утраченного орнамента”, избрав картон вместо холста и нефть вместо красок. Автор призвал зрителей вглядеться в историю, которая, по словам Х.-Л. Борхеса, вся написана подземными энергиями. Если внимательно присмотреться, то вихревые потоки нефти на белом фоне явно напоминают барочный орнамент. Экспозиция стала одним из немногих примеров синтеза живописи и архитектуры.
Пытаясь окончательно размыть грань между искусством и жизнью, некоторые художники зашли слишком далеко. Каждого посетителя “Диалектики надежды” в Музее В.И. Ленина встречал смотритель. При виде человека он озорно подпрыгивал и представлялся экспонатом выставки. Как выяснилось, создателем Смотрителя стал художник из Кёльна. Признаться, в фантазии ему не откажешь. Лично я после увиденного заметно осмелел и твердо решил поближе изучить очередного смотрителя. Теперь это была женщина. Распознав мою решительность, она судорожно замахала руками: “Экспонат в другом зале! А я здесь работаю!”
Понять удалось не всем.
Специфика изобразительного искусства всегда заключалась в том, что художник создает уникальный, не тиражируемый продукт творчества. Создает этот продукт и контактирует с ним же. Однако с появлением новых технических средств возник феномен “цифрового” искусства. По словам Марата Гельмана (одного из авторов проекта “Россия – 2”), развивающиеся цифровые технологии “похоронят один из центральнейших фетишей классической культуры – представление об оригинале”.
Цифровая работа может существовать в нескольких форматах: видео, инсталляции, картинки. Ее можно демонстрировать одновременно в разных точках земного шара. О единичности вещи (как и о подлинности) говорить не приходится. Тем не менее авторство подобных вещей не оспаривается, а современная техника претендует на место традиционной. Но если, работая с красками, художник чувствует материал, то в случае с компьютером произведение становится элементарным набором электронов. А по сути – пустотой.
Видеоинсталляция существует только в момент ее демонстрации. На уже упомянутом “Человеческом проекте” (The human project) Юрий Васильев представил образец видеоинсталляции в чистом виде. О синтезе в данном случае не может быть и речи. Предметом изображения стала жизнь как таковая. Фильм Васильева – реальная запись молитвы глухонемых. Видеопроектор подвешен на потолке, и изображение проецируется на пол. Прямо под ноги зрителям. Наступить? Перешагнуть? Обойти? – Любое поведение отражает ваше отношение к происходящему и ставит перед ни много ни мало нравственным выбором.
К сожалению, видеоинсталляции прекращают свое существование с окончанием выставки. В этом смысле они временное явление. Однако вопрос о дальнейшем сотрудничестве изобразительного искусства и техники чисто риторический. Уже сейчас ясно, что при умелом подходе цифровая аппаратура может с пользой послужить искусству. Именно послужить, а не заменить его!
В рамках I Московской биеннале Пушкинский музей представил видеоинсталляцию “Приветствие” американского художника Билла Вайолы. Работа была создана еще в 1995 году и уже успела объехать полмира, став настоящим мастер-классом. Недаром Вайолу называют Рембрандтом века высоких технологий. Как говорит сам художник: “Ко мне пришло понимание того, что электронный сигнал является художественным материалом, с которым можно работать, как с краской и кистью”.
Мультимедийная инсталляция “Приветствие” сочетает видеосюжет, звуковое сопровождение и художественно-архитектурное решение картины. За основу взята работа флорентийского мастера эпохи Возрождения Якопо Карручи (Понтормо) “Встреча Марии и Елизаветы”. Неподвижность камеры подчеркивает сходство со станковой живописью. Однако героини Вайолы двигаются. Их развевающиеся одеяния напоминают одновременно современные платья и античные туники. Совмещение реального и исторического планов придает картине онтологический смысл. А шепот трех героинь приобретает мистический характер. Цель художника – заставить каждого зрителя пережить в настоящем времени ситуацию встречи Марии и Елизаветы, приобрести личный опыт. Это не искусство для знатоков. Автор акцентирует общечеловеческий смысл: приветствие – чудо, ежеминутно происходящее рядом.
Из отечественных проектов с “Приветствием” может сравниться видеоинсталляция К. Худякова “Антропология”. В ней тоже есть сюжет, звуковое сопровождение и оригинальный художественный подход. На лицо Адама проецируются черты его потомков. Художник “рисует” изображения персонажей истории христианства. Все действие сопровождается фонограммой с фрагментами текста из Библии.
“Все сызнова, все сцеплено, все спутано, все влюблено одно в другое”. Не случайно именно эти слова Ницше являются названием одной из картин на выставке “Так не говорил Заратустра”. Кстати, проект стал одним из лучших примеров синтетического творчества. Его организаторы и участники (Хейдиз, Пригов, Гольдман и др.) показали нам слово, которое можно “ощутить телесно, воплотить пластически, видео-аудиально, цифровым, вкусовым и обонятельным образом” (из афиши). Стремление к синтезу выразилось в попытке расположить разные формы искусства вокруг одной, в данном случае – литературы. При этом удалось избежать сугубо механистического соединения. Точкой соприкосновения стали слова Ницше: “Человек – это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком – канат над пропастью”. К пропасти отсылало решение выставить все объекты в кромешной тьме. Единственный путь ознакомиться с экспозицией – взять фонарик и под музыку Малера вылавливать из темноты слова Ницше, которые сливались с соответствующим рисунком, “Все спутано, все влюблено одно в другое”. Лучше не скажешь. Можно ли назвать эти “спецэффекты” завоеванием живописи? Вполне. Поскольку такой подход позволяет погружать зрителя во всеобъемлющую художественную среду. Автор становится ответственным не только за произведение, но и его восприятие.
До сих пор рассказ велся от лица потребителя или – пользуясь модным термином – реципиента современного творчества. Однако наверняка интересно узнать и другую точку зрения – одного из непосредственных участников движения “актуального” искусства – известного художника Вадима Захарова, составителя книги-выставки “Московский концептуализм” (спецвыпуск журнала “WAM” № 15/16).
Презентация проекта состоялась как раз в рамках I Московской биеннале современного искусства.
– Вадим, насколько я знаю, большую часть своего времени вы проводите в Германии. А чем обусловлен нынешний приезд в Москву?
– Надо сказать, что последние два года я очень часто бываю в столице. Дело в том, что ситуация в Москве заметно изменилась. Причем в лучшую сторону. И это касается современного искусства.
– В таком случае, как вы оцениваете I Московскую биеннале?
– Любое начинание в современном искусстве должно поддерживаться. Даже если оно не состоялось.
– А что, по вашему мнению, не состоялось?
– Основной проект в Музее В.И. Ленина. “Диалектика надежды”. И это не только мое мнение. К сожалению, там не было представлено ни интересных работ, ни своеобразной концепции. Это был средний уровень, мало интересный для Москвы.
– Что же тогда впечатлило?
– Лучшим я бы назвал проект “Сообщники” Андрея Ерофеева. Единственная проблема – все надписи были только по-русски, а ведь биеннале – международная выставка. Кстати, на ней было задействовано шесть лучших кураторов из разных стран, которые не справились с русской ситуацией. Я вообще считаю, что должен быть один куратор из России и один иностранец. А при нынешнем раскладе никто ни за что не отвечает. Сделано своеобразное облако, которое сложно поймать, но зато легко уйти от ответственности. Возможно, это обусловлено тем, что люди устали от диктата одной персоны?
– Можно ли говорить об “актуальном” искусстве как о синтетическом?
– Любое современное искусство работает на границе с другими сферами творчества. Сейчас это особенно активизировалось. Художники стараются входить в чужие области: литературу, науку, музыку. И все-таки основной принцип – сохранение дистанции.
– Скажите, есть ли у современного искусства особые задачи?
– Основная задача художника – понять и описать мир вокруг нас. Прежде всего, в его пограничных (критических) точках. Автор должен быть в “плавучем” состоянии. В Интернете есть такой термин – surfing. Он очень сюда подходит.
– Получается свободное плавание?
– Да. Но нельзя плавать все время. Есть моменты, когда тебя выбрасывает в те самые критические точки, где сходятся различные зоны современного искусства: идеология, эстетика, этика, политика. Их можно выразить сильнее или слабее. Лучше всего – оптимально.
– Ваше отношение к видеоинсталляциям?
– Видеоформат – такое же искусство. Хорошая инсталляция может конкурировать с картинами самых гениальных художников.
– По-моему, лучше всего техническую сторону искусства представил проект “Art-Digital”. Не так ли?
– Судя по всему, перед организаторами стояла именно техническая задача. Сам проект мне непонятен. Все это очень тяжеловесно, никакого чувства юмора. А для современного искусства это один из важных элементов. К примеру, на выставке “Starz” замечательные художники. Но у них тоже утеряно чувство юмора. Абсолютно. И в этом некая ошибка.
– Как вы прокомментируете выход книги “Московский концептуализм” в рамках биеннале? Вы ведь один из ее составителей.
– Это попытка выйти за рамки традиционных форм презентаций. В ней нет единого направления. Мы объединили двадцать художников, для которых текст, идея и концепт важнее, чем результат. Даже если вы не знаете контекста, то поймете, что в московском концептуализме заложен глубинный юмор. И он понятен для всех. Это территория, на которой мы существуем. Она фундаментальна и имеет колоссальные перспективы.
– Говорят, что В. Сорокин тоже вышел из “шинели” концептуализма?
– Когда-то Сорокин очень много общался с концептуальным кругом. Но в последнее время все изменилось.
– Ушел в сторону?
– Дело не в этом. Любой может отойти. К сожалению, он потерял чувство юмора и теперь считает себя великим писателем. Я думаю, это не совсем правильно. Между тем московский концептуализм очень много дал Сорокину.
– “Концептуализм для всех и ни для кого!” – Возможно такое определение?
– В какой-то степени. В принципе, концептуализм рассчитан на зрителя.
– Кто же этот зритель?
– Прежде всего, “актуальное” искусство создается для активного зрителя, зрителя-соавтора. Это, конечно, в идеале. Такому человеку достаточно намека, и он сам начнет творить. Нельзя сказать, что искусство ни для кого. Конечно, есть сумасшедшие художники, которые творят на острове в надежде, что их произведения будут обнаружены. Однако современное искусство – для людей. В последнее время появилось очень много молодых ребят, которые уже воспитаны на сегодняшнем искусстве. Это радует.
– В каких отношениях “актуальное” искусство с государством?
– Система, в том числе государственная, – всегда механика. Чем больше частных лиц занимается искусством, тем лучше. Появляются новые галереи. Естественно, приходится выходить на уровень Министерства культуры, но это ни к чему не обязывает. Между прочим, у нас никогда (даже в советские годы) не было идеи противостоять системе. Мы не были диссидентами. Просто сама власть поставила нас в положение мишени. Мы же просто занимались своим делом. Сегодня можно говорить о некотором противостоянии, но в самом общем смысле: художник и общество. Это слишком большие понятия, которые сложно однозначно оценить. Основная проблема в том, что общий фон безграмотности в современном искусстве велик. Особенно среди интеллигенции. Поэтому с образовательной точки зрения биеннале делает то, что необходимо.
Такова позиция художника. С ней можно спорить или соглашаться, но игнорировать ее нельзя. Каждый художник хочет быть услышанным. Умение слушать – вежливость культурного человека. Умение слышать – это уже искусство, которому нужно учиться.
Слышит ли зритель современного художника? Частично ответ на него кроется в “Книге отзывов”. Этот своего рода экспонат есть в любом уважающем себя музее. Одна из таких книг попалась мне на выставке “Россия – 2”:
1-й неизвестный посетитель: “Такие вот биеннале объединяют! Как хорошо, что полет мысли художников не так близок к грешной земле!”
2-й неизвестный посетитель: “Вся выставка эта в рамках Московской биеннале – сплошной соблазн искушений”.
3-й неизвестный посетитель: “Просто ужас! Это не художники, а больные психически люди. Кроме отвратительных чувств – больше ничего! Что же творится с нашей культурой!”
Если бы известный писатель-сатирик девятнадцатого века Салтыков-Щедрин жил сегодня, он мог бы написать сказку “Пропала культура”, которая начиналась бы примерно так:
Пропала культура. По-старому толпились люди на улицах; по-старому суетились и ловили на лету куски, и никто не догадывался, что чего-то вдруг стало недоставать и что в общем жизненном оркестре перестала играть какая-то дудка. Легче сделалось жить человеку.
Культура пропала вдруг…почти мгновенно! Еще вчера эта надоедливая приживалка так и мелькала перед глазами, и вдруг…ничего!
А бедная культура лежала между тем на дороге, истерзанная, оплеванная. Всякий удивлялся, каким образом в такой великой стране, на самом бойком месте, может валяться столь вопиющее безобразие. И кто знает, долго ли пролежала бы так бедная изгнанница, если бы не поднял ее какой-то несчастный и не приволок на телевидение. Там культура и поселилась, как чебурашка в телефонной будке. Стала кочевать с канала на канал. Кто покормит, кто приласкает, а кто пинка под зад даст (всякое бывает).
Но телевизионщики – люди порядочные: больше всего порядок любят. Сообразили, что к чему, и решили отвести вездесущей культуре отдельный телеканал. Пока не поздно. А то, чего доброго, приживется не в том месте… Что с ней потом делать? Выгнать жалко (привыкли уже), а проку никакого (одни расходы).
Одели культуру во все чистое и выпустили в эфир. На людей посмотреть, себя показать. Жаль только, что обкарнали ее немного. Мягко говоря, редуцировали. Посему показывают на известном канале лишь голову этой самой культуры с ее высокохудожественным выражением лица. Только это уже не сказка.
В то время как церковь “Культура” стала надгробием “высокого” искусства, “актуальное” творчество остается “немым” для большинства. К сожалению, проведение Московской биеннале мало что изменит. Москва – не Россия. Кто-то скажет, что “актуальное” искусство всегда было центричным, но это не оправдание в век массовых коммуникаций. Лучшие образцы современного творчества должны занять достойное место прежде всего на телевидении. Тогда они перестанут быть трудноперевариваемой экзотикой. А зритель пусть сам делает выбор.
Освоить культуру современного искусства нельзя в одночасье. Это дело будущего. И нет более неблагодарного занятия, чем предсказывать его. Грядущее редко бывает таким, каким представляет его наше воображение. Оттого бессмысленны гадания о будущем искусстве, если уже сегодня мы убиваем его своим зрительским невежеством.
И все-таки давайте немного пофантазируем. Вы только представьте. Начало XXII века. Некий человек приходит на 60-ю Московскую биеннале современного искусства.
Улицы Москвы вместо выставочных залов, люди вместо экспонатов. У каждого второго – табличка: “Руками не трогать!” У каждого третьего – “Памятник культуры. Охраняется государством”. Где-то на Тверской все так же зеленеет Пушкин, но уже с головой Микки Мауса (так столица отметила 200-летие диснеевского мышонка). Давно не скрытые камеры проецируют нашу искусственную жизнь в соседнюю галактику под музыку пролетающих электромобилей. Эстетика. Культура. Синтез.
Скажете, невозможно? Кто знает… Завтрашнее искусство уже отражается в сегодняшнем. Не будьте к нему равнодушны! Не проходите мимо! Культура касается каждого.
Московская область