Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2005
“Там, где” – новая молодежная рубрика, в которой не будет ни рецензий, ни аналитических статей и ни даже эссе. Одни только приключения, итоги путешествий самих авторов. Перекресток миров, попытка рассказать о “живой жизни” искусств в пространстве Москвы.
Наш город обитаем художниками. Он живет особой – тайной – жизнью литературных чтений, презентаций и выставок. Ютится в подвалах кофеен и забирается на чердаки музеев, квартирует в мастерских.
Вечерами Чистопрудный бульвар приседает на корточки: скамейки облеплены, на них уже не хватает мест – поэты, музыканты и окололитературная публика кругами расходится по Москве, словно по воде, от брошенного наугад камешка. Потягивает из холодной жести “для сугреву”. Удивляется живым белым лебедям в темных прудах Бульварного кольца.
…В зафасадных-засадных дворах Лубянки есть даже “писательская песочница”, ласково прозванная так богемой, – обыкновенная, детская, принимающая в себя всех стекающихся с дружных встреч литераторов. На бывшей улице Герцена – злачная “Рюмочная” и гремящая салунными дверьми “Хлебница”. Да что там! Целый заброшенный спорткомплекс возле Зверевского центра искусств на Бауманской.
Клуб как форма бытования искусства ныне наиболее комфортен. Многим опытом борьбы со “стадионами поэзии” выстраданный способ коммуникации с обществом, он отражает психологическую модель современности: маленькое, уютное пространство и время, где в точке сингулярности сходятся физика и метафизика становящегося искусства.
Георгий Иванов однажды назвал стекавшихся к официальному часу открытия “Бродячей собаки” граждан “фармацевтами”. Тех, “своих”, кто собирался позже, часам к двенадцати ночи, он не назвал никак. И никто не назвал, – ни Георгий Адамович, ни Николай Могилянский, ни Евгения Герцык – никто. И приходит на ум такое же – шутливое по аналогии – имя “провизора”. Заготовляющего впрок впечатления и верящего в долгую жизнь того, чему он был причастен только что.
Алексей ХОЛИКОВ
Подземные течения
московской литературы
(RAPID LITERARY SYSTEMS OF MOSCOW)
Тот из писателей, кто пишет на потребу вкусам своего века, тот думает больше о своей особе, чем о достоинстве своих сочинений.
Лабрюйер
Молитесь на ночь, чтобы вам
Вдруг не проснуться знаменитым.
Анна Ахматова
Пожалуй, прав был Белинский: “Вопрос о публике решает вопрос о литературе и наоборот”. Фигура читателя настолько важна, что сложилась особая дисциплина – социология литературы, которая изучает функционирование художественных произведений в сознании публики. А поскольку наука – дело серьезное и не каждый дерзающий достигнет ее вершин, предлагаю альтернативный путь – спуститься в глубины московского метро и самим разобраться в “подземных течениях” нашей литературы.
Каждый день словесное искусство в рюкзаках, сумках, портфелях и руках своих по-читателей опускается вниз по эскалатору. Все ниже и ниже. Слава богу, есть куда (говорят, столичное метро самое глубокое в мире). Всё смешивается: люди, книги… Все куда-то спешат, и 11 линий, как 11 дорог, объединяют и разделяют нас. Что мы знаем друг о друге? Внешность обманчива, но имя может сказать о многом, особенно если это имя “глядит” на нас с обложки книги из рук незнакомца.
Вопрос о том, что мы читаем, не менее важен, чем вопрос о том, в чем мы ходим. В обоих случаях речь идет о моде. Помните, у Фонвизина: “Даже ум и наука подвержены влиянию моды, притом на столько же, на сколько сережки и пуговки”?
Круг чтения московской публики весьма широк и вопреки внешнему сходству не ограничивается Кольцевой “веткой”. При желании можно составить схему литературной жизни метро (своего рода Rapid literary systems of Moscow по аналогии с Rapid transit systems of Moscow). Для этого достаточно время от времени отрывать взгляд от своей любимой книги и с чувством здорового любопытства “подглядывать” по сторонам. (Интересно, а что они там читают?) Тогда у вас не останется никаких сомнений в том, что наше метро – самое читающее метро в мире.
Безоговорочное лидерство в списке транспортного чтива принадлежит прессе. Достойную ей конкуренцию могут составить лишь рекламные объявления и “три знойные королевы отечественных детективов” – Дарья Донцова, Александра Маринина и Татьяна Устинова. Строго говоря, эти представительницы “метролитературы” обосновались в столичной подземке повсеместно, а значит, встреча с ними не может стать маркированным признаком той или иной линии.
Зато красной нитью по нашей схеме проходит Сокольническая линия, являясь самой читающей из всех радиальных и самой радиальной из всех читающих. Прежде всего в силу своего географического положения. Каждое утро студенты и преподаватели МГУ, МГИМО, РУДН, МПГУ, Московского лингвистического университета, Института русского языка им. А.С. Пушкина и других вузов направляются по ней к своим alma mater… А если учесть, что Сокольническая линия – самый прямой путь в Переделкино, то ей, как говорится, сама судьба вручила это почетное знамя лидера.
На втором месте Калужско-Рижская. Возможно, потому, что по ней пролегает путь к таким знаковым учреждениям, как Институт журналистики и литературного творчества, а также ВГИК им. С.А. Герасимова. Наши кинематографисты особенно любят отечественную литературу и также особенно ее экранизируют (особенно в последнее время).
К сожалению, один Литературный институт не дает Замоскворецкой “ветке” право на конкуренцию, и она вместе с Серпуховско-Тимирязевской занимает почетное третье место. Однако читателям этих линий не стоит расстраиваться, ведь хуже всего с чтением дело обстоит на Кольцевой. Здесь многие просто открыть книгу не успевают.
Что касается жанрового разделения, то любители фэнтези предпочитают оранжевый цвет (то есть Калужско-Рижскую), в то время как поклонники отечественной фантастики (в частности, братьев Стругацких) почему-то склоняются к серому (Серпуховско-Тимирязевской).
Интересно также, что даже под землей главным местом встречи классиков и современников мировой литературы остается “Библиотека им. В. И. Ленина” со всеми прилегающими к ней станциями.
Как видим, под землей – своя схема чтения. Литературная карта метро значительно уступает транспортной не только по разветвленности, но и по яркости. Лишь некоторые линии заслуживают отдельного рассмотрения.
Так, на Сокольнической “литературная вертикаль” представлена во всей своей красе: начиная с высокой литературы и заканчивая массовой, которую у нас в стране художественно образованный слой читателей почему-то любит именовать “низовой”. Но как бы ни называли этот живой феномен (“паралитературой” во Франции, “тривиальной” в Германии или “популярной” в старой доброй Англии), речь идет о детище рынка, продукте индустрии духовного потребления, производство которого поставлено на поток.
Тем не менее не стоит забывать, что есть еще беллетристика, занимающая срединное положение между высокой и массовой литературой. Она не отличается художественной оригинальностью, зато в полной мере отвечает интеллектуальным потребностям современников, приближаясь тем самым к высокому искусству. В свое время среди лучших беллетристов блистали А. Дюма-отец, Вс. Крестовский, А. Кристи, Вас. И. Немирович-Данченко. Теперь им на смену пришли Б. Акунин, Пауло Коэльо, Стивен Кинг… Достойны ли они своих предшественников? Науке неизвестно, наука пока не в курсе дела. Но через два-три поколения, когда, как сказал поэт, “выйдут на свет люди, которых сегодня нет”, все станет ясно, и каждый займет достойное себе место в истории.
Однако между высокой и массовой литературой нет непересекаемой черты, и яркий пример тому – книги того же Б. Акунина, одного из самых популярных авторов столичной подземки. Этот писатель прекрасно освоил основные правила литературного успеха в своем жанре.
Классическая детективная триада “сыщик – помощник сыщика – преступник”, известная со времен А. Конан Дойля и А. Кристи, слегка видоизменилась: теперь популярен герой-одиночка, наделенный интеллектом и интуицией, умеющий распутать все уловки коварных преступников. Я говорю сейчас не только о чиновнике особых поручений Эрасте Петровиче Фандорине, которому по должности положено стоять на страже закона. В этом смысле он напоминает героев детективов о советской милиции (только там действовал весь коллектив муровцев). В равной степени эти черты присущи и Даше Васильевой, отчаянной любительнице частного сыска, и героиням Устиновой.
Есть мнение, что у книг с продолжением больше шансов стать бестселлером. Наверное, это результат “засериаленности” нашего сознания. Как бы то ни было, но все массовые писатели дружно используют этот нехитрый прием. Читателя привлекает крепко закрученный сюжет, а отсюда еще одна черта героя популярной литературы – отсутствие характера, поскольку психологические детали отвлекают от интриги.
Протагонист книг-сериалов статичен, то есть не меняется.
Несмотря на все присущие произведениям Акунина черты массовой литературы, сам он – писатель интеллектуальный, требующий от читателя знания не только исторических реалий, но и художественных произведений. Он играет с нами в “классику” и тем самым приближается к ней.
Среди других виртуозов детективного жанра у читателей Сокольнической линии популярностью пользуются Марк Фишер и Джон Фаулз – зарубежные мастера интриги. Еще недавно в их числе был немецкий прозаик Патрик Зюскинд со своим “Парфюмером”.
Под землей число поклонников детективов ничуть не меньше числа тех, кто стремится воспринимать мир… с коэффициентом вероятности. В одном случае любители фантастики противопоставляют друг другу волшебный и реальный миры (их “властелин” – Джон Руел Толкиен), а в другом – причудливость бытия обнаруживается здесь и сейчас. Волшебный мир входит в реальный со страниц книг Роулинг, Лукьяненко или Панова (все та же Сокольническая ветка).
Если состав метролитературы более или менее определен, то до сих пор не совсем ясно, кто заставляет нас (вопреки предписаниям врачей-офтальмологов) лезть за книгой в трясущемся вагоне?
Были времена, когда читательский вкус публики формировала литературная критика, служа посредником между автором и читателем-потребителем. Однако все чаще эту функцию в наши дни берут на себя кино и телевидение. Поощрение писателей официальными властями, средствами массовой информации и отдельными организациями привело к тому, что топ-листы отобранной критиками литературы не сходятся с рейтингами продаж. Сегодня стимулирует и направляет читателя реклама. В метро же, как в зеркале, отражаются результаты таких PR-кампаний.
Самый простой способ узнать, что у нас сегодня читают люди, – открыть телепрограмму или, – что еще проще – включить телевизор. Не удивительно, что, зайдя в книжный магазин, вы почти по Аристотелю начинаете “испытывать радость” от “узнавания” лиц известных актеров на обложках потенциальных бестселлеров. А в призыве “Читайте и смотрите” (который, например, можно встретить на оборотной стороне книги Лукьяненко “Ночной дозор”) явно – если вспомнить, как все на самом деле было, – нарушена последовательность действий.
Под влиянием экранизаций возникает серьезная проблема определения жанра художественного произведения. Самым популярным из новомодных остается “фэнтези” Толкиена. Остальные звучат просто по-киношному: “Штрафбат” Э. Володарского – “шпионский боевик”, как и “Звездочет” М. Барбышевой. “Бумер” А. Троицкого – “авантюрный боевик”. Встречаются в современной изящной словесности, представьте себе, и “блокбастеры”!
Будто у человека в руках не книга, а кассета с видеофильмом.
Есть еще и чисто психо-физические причины, побуждающие к чтению массовой литературы в метро. Передвижение под землей с высокой скоростью у большинства сопровождается буквальной “погоней” за развлечением; и массовая литература здесь в полной мере реализует свою гедонистическую функцию. Дискретность современного сознания требует чтения урывками, малых форматов карманных книг (чтобы прочесть страницу одним взглядом, а не путешествовать им от поля к полю, ввинчиваясь в четвертое измерение сюжета). Наконец, метролитература, как правило, должна быть легкой в прямом смысле этого слова. Ведь вместо домашней книжной полки у читателя в данном случае – “книжный карман” или “сумка”.
Похоже, что потребность в легком “чтиве” есть не только у массового читателя. Так, на самой, как выяснилось, интеллектуальной “ветке” поклонники беллетристики выбирают чрезвычайно смешных, по словам столичных критиков, Э. Лу и М. Кундеру. Названия книг последнего говорят сами за себя: “Шутка”, “Смешные любови”, “Книга смеха и забвения”, “Невыносимая легкость бытия”… Хотя “смех” Кундеры амбивалентен.
В метро мы не замечаем окружающих нас людей, отгораживаемся от них пестрыми обложками книг и журналов, уходим в свой замкнутый мир, упиваемся самосозерцанием. И респектабельный молодой человек, уткнувшись в страницу, не видит, что рядом с ним, к примеру, сидит бомж и тоже что-то читает. И это что-то – газета “Труд”. Парадоксально, не правда ли? Вы только откройте глаза – и сами увидите. Обеспеченный пассажир и беспечный бродяга с головой уходят в чтение, чтобы не замечать друг друга.
Этот случай в метро озадачил меня: почему под землей, в людской толпе, где так порой кстати возникает желание уйти в себя, никто (или почти никто) не читает стихи?
Ведь по своей природе стихи (особенно лирические) требуют интимности как в содержании, так и в пространстве их восприятия. Когда останешься один, когда никто и ничто не отвлекает, когда… струны души настроены на радость, а может, и грусть, стихи начинают звучать значительнее. В какой-то степени даже их чтение сопоставимо с минутами творчества.
Поэтому и удивительно, что среди метролитературы лирики нет. Так уж получилось, что она живет на несколько метров выше прозы. И нам ничего не остается, как встать на эскалатор и выбраться, преодолев эти метры, на свет божий в поисках ее следа.
Где читатель может встретить точных рифм соединенья? Практически на каждом шагу: начиная с рекламных слоганов и заканчивая стеллажами в книжных магазинах и открытками на все возможные праздники. Однако жизнь показывает, что иногда с поэзией можно столкнуться и в самых неожиданных местах. Например, на Ваганьковском кладбище.
Недавно мы с другом бродили между могилами известных людей, и ничто не предвещало сюрпризов. Вдруг к нам подошла женщина и предложила послушать стихи собственного сочинения. Оказывается, таким вот способом она уже третий год зарабатывает себе на жизнь. Между прочим, приличные стихи, много лучше “открыточных”. Не знаю, легко ли ходить по людям с таким товаром, да еще в таком месте, но поэзия (если верить этой поэтессе) жива именно… на кладбище. В памятные дни у могил Владимира Высоцкого, Сергея Есенина и других погребенных здесь поэтов собираются люди, чтобы вспомнить не только творчество классиков, но и почитать свои стихи.
Вот и получается, что где-то глубоко под землей лирика бьет рекорд ненужности, зато на кладбище она в цене (и неплохой: за четыре стихотворения та женщина взяла с нас тридцать рублей. Цена иного номера толстого литературного журнала).
Можно было бы смеха ради издать такую вот литературную метрокарту в приложение к карте уже существующей. Наклеить ее на бока вагонов и ехать, переходя от главы к главе, от автора к автору, и справляться у загородившего проход гражданина: “Простите, а вы не на… Донцовой ли сходите?” И вдруг вам ответят: “Нет. Я… на Пушкине”.
А на автоматических дверях категорически напишут: “Не цитировать!”