Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2005
В последние несколько лет в Болгарии ощущалась необходимость в новом университетском учебнике по русской классической литературе. Причины тому совсем не просты, и наивным выглядело бы утверждение, что такое положение является исключительно результатом политических перемен конца 80-х – начала 90-х годов ХХ века в Восточной Европе и, в частности, в Болгарии, которые прошли под знаком падения Берлинской стены и распада Советского Союза. Ослабление русского политического и – в результате – культурного влияния в странах бывшего социалистического лагеря привело к тому, что сегодня большая часть студентов и школьников не владеет русским языком.
С другой стороны, появилась серьезная возможность по-новому представить культуру России молодежи, которая свободна от политизированных презумпций. Теперь перед создателями учебника по русской классической литературе ставилась задача не просто отразить историю российской словесности, анализируя ее с иных позиций, но и повысить интерес к русской культуре вообще в ее аутентичности и в восприятии ее болгарами.
Систематизация материалов учебника, понимаемая таким образом, должна обеспечивать альтернативность выбора для самоподготовки изучающих филологические дисциплины; его предназначение – провоцировать, будить, в лучшем случае поддерживать интерес. То есть учебные статьи должны, образно говоря, балансировать между талантами и поклонниками, между отцами и детьми, архаистами и новаторами, а в более узком поэтологическом аспекте – между “кто виноват” и “что делать”.
Подобную экспериментальную попытку осуществила группа преподавателей Софийского университета. В 2002 году был выпущен учебник (Румяна Евтимова, Ренета Божанкова, Румяна Корсемова, Людмил Димитров, Христо Манолакев. Руска литература XIX и XX век. Университетски учебник. Пловдив, “Хермес”, 2002), где история русской литературы изложена именно с таких позиций.
Литература русского Х╡Х века является феноменом, и, как каждый феномен, она иррациональна по своей сущности. В психологической и особенно в психоаналитической перспективе феномен обосновывается или как аномалия (кризис, стресс, “болезнь”) духа, или как активизация и приложение позитивного потенциала духа в определенных условиях или при определенных обстоятельствах. На литературу в России в тот период смотрят как на священнодействие, а фигура поэта приобретает сакральный статус пророка. Поэтический текст воспринимается сознанием русского читателя Х╡Х века как откровение, а проза (преимущественно роман) и особенно драма интерпретируют архетипические сюжеты, дешифрирующие русскую духовную ментальность. В этом смысле литература функционирует как мифологема, как идентификационный код, который “транскрибирует” православный Восток как аналогичный России вообще. Таким образом Х╡Х век самоканонизируется в качестве своеобразного “Ветхого завета” русской литературы, который в течение последующего литературного столетия будет распространен и на Западе писателями и поэтами-эмигрантами (его адептами и продолжителями) и надолго станет частью общекультурного процесса, органичной частью мировых духовных достижений. Можно без преувеличения сказать, что литература будет формировать и собственный, хотя и условный, культ.
Материалы учебника распределены нестандартно. Во-первых, рассматривается драматургия столетия – ее состояние и искания. Факт, что Х╡Х век начинается с драмы “Горе от ума” А. С. Грибоедова и заканчивается чеховскими драмами. Во-вторых, более полно прослеживается эволюция прозы – от сентименталистского письма через повесть к роману. Мировая известность русской классической литературы в большой степени является следствием достижений в жанре романа несмотря на его независимость и оригинальность по отношению к западноевропейским нормам. Роман демонстрирует самостоятельный путь развития, следуя традиции и в то же время нарушая ее. Поэзия затронута менее подробно не потому, что она малоценна, а потому, что после Пушкина и Лермонтова она все активнее вытесняется прозой, которую во второй половине века даже фигуры масштаба Некрасова, Тютчева и Фета не могут пошатнуть.
Представленная в подобном ракурсе, русская классическая литература подсказывает свою имманентную двойственность: ее можно отнести и к эмоциональному пересказу, и к научно обоснованному академическому анализу (высокий-низкий ряд). Вот почему ответ на вопрос: “Что делать с русской классической литературой?” выглядит таким неоднозначным и сложным.