Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2005
Рассказ о “Вечернем звоне”, премьере в театре “Школа современной пьесы”, хочется начать, как сказку или так, как начинается книга о бароне Мюнхгаузене: “Маленький старичок с длинным носом…”. Почему так? Самое вероятное: из подсознательного, невысказанного желания опосредованности, не увеличения – умножения дистанции. О Сталине и проще и, конечно, спокойнее думать как о герое анекдотов: оживили Сталина, спросили: “Что делать?” Он: “Во-первых, отменить решения ХХ съезда, во-вторых, расстрелять всех членов Политбюро, а в-третьих, перекрасить Белорусский вокзал в красный цвет”. – “А вокзал зачем?” – “Я рад, что пункты первый и второй вопросов не вызывают”. Или что-то в этом роде. Сталину не нужно ничего доказывать. Когда он говорит – ему верят.
Примерно так и Юрский: в начале спектакля он выходит сам по себе, Юрский как Юрский, может быть, более сутулый, но, в общем, мало чем отличающийся от Юрского-актера. Но начинает говорить – с едва заметным акцентом, – и ясно, что перед нами никакой не Юрский, не актер, а Сталин.
Когда же после антракта Юрский выходит в сталинском гриме, становится не по себе: сходство – дьявольское, пугающее.
У “Вечернего звона” есть подзаголовок: “Ужин у товарища Сталина”. За последние годы на наших сценах проходило немало ужинов, где за столами сходились Гендель и Бах, Талейран и Фуше, Пикассо и Дали… Великие выбирали себе в собеседники великих, так было интереснее – и драматургам, и, казалось, самим небожителям.
Сталину – Юрскому тесно и одному. Тесно “здесь, на земле”, поэтому он просит одного из помощников позвонить по спецсвязи сначала покойной матушке, затем доктору Бехтереву, которого сам же и отправил к праотцам: “Пусть скажет!” Искренне недоумевает – что за спецсвязь, если толком связаться ни с кем не позволяет!..
Он спрашивает, но не ждет ответа, не заботится: услышат ли? Услышат. Все услышат. Кто не услышит – тот сам пожалеет (если, конечно, успеет).
Складывается ощущение, что Сергей Юрский, являясь еще и постановщиком спектакля, сильно внедрился в текст, основательно его переработал, так что Ион Друце – на слух! – звучит, как любимый Юрским Игорь Вацетис (две его пьесы под одной “шапкой” – “Провокация” – в постановке Сергея Юрьевича можно увидеть на той же сцене “Школы современной пьесы”).
“Вечерний звон”, даже если сам Юрский полагает иначе, возвращает в Россию политический театр, то есть такой, который отвечает на самые что ни на есть злободневные вопросы. Прямолинейность ситуации, одна только схема – скорей уплощает историю, нежели добавляет и провоцирует объем: на Ближнюю дачу приглашают молодую солистку Большого театра Надежду Блаженную. Она поет – что-то из классики, с большим или меньшим успехом, и запинается, когда вождь просит спеть ее “Песню о Сталине” народного поэта Джамбула Джабаева. Срывается, плачет, но – снова и снова не может. Рядом со Сталиным – Юрским молодая актриса, дебютантка Татьяна Фасюра кажется кроликом, застывшим перед удавом. Он и впрямь ее гипнотизирует, завораживает и даже как будто соблазняет.
Захочешь – не споешь. Хоть и непонятно, сам ли Сталин сидит и настаивает на том, чтобы была исполнена эта “Песня…”, или все это – только репетиция и “безусый Сталин” – некий Анатолий Михайлович из Таганрога, о котором проговаривается болтливый помощник Мегашов (Олег Долин). Лучше – не знать.
Стоит вспомнить, как год или два тому назад разгорелся скандал в Эдинбурге: 22-летний Джеймс Стивенс, выпускник Кембриджа, поставил им самим написанный мюзикл о Сталине “Вечер с Джо”. По описаниям агентства Reuters, автор мюзикла вовсе не думал ни высмеять, ни упростить фигуру тирана: “Мы не преуменьшаем ужасы режима, мы только пытаемся заставить людей задуматься”. Стивенс предупредил, что поставленное им произведение может показаться непривычным для общепринятых вкусов. Но гости Эдинбурга срывали афиши и ругались в адрес сочинителей веселого шоу про – как назвал его автор – “очаровательного психопата”. Критики сравнили мюзикл Стивенса с сочинением в том же духе и стиле Мела Брукса “Весна Гитлера”, где маршировка была заменена степом, а фюрер с ярко накрашенными губами пел песню-пародию на приветствие “Хайль мне!”.
Мюзикл “Сталин, или Вечер с Джо” все равно состоялся. Актеры выражали сожаление “миссис Сталин”, разухабисто пели про ГУЛАГ, а похороны вождя народов были поставлены в духе “Мулен Руж” в сопровождении хора, восторженно поющего о влюбленности в “милого Сталина”.
Коротка человеческая память? Или – если акцентировать внимание не на самом мюзикле, а на реакции публики – человеческая память не пустой звук и кое-что она все-таки сохраняет?
Но разве только в Эдинбурге?
Премьера “Вечернего звона” вышла на следующий день после более или менее торжественного празднования 125-летия со дня рождения кремлевского горца. Определенно можно утверждать: так много добрых слов с, так сказать, высоких трибун Сталин не слышал с декабря 1952 года. Его вновь называли “незаурядным политиком”, какого “не хватает России”. “Одной из самых выдающихся личностей ХХ века” назвал вождя всех времен и народов спикер Госдумы Борис Грызлов. Правда, оговорился: “Конечно, те перегибы, которые, как я считаю, были сделаны во внутренней политике, безусловно, его не украшают”. Я тут же вспомнил, как в 1986 году в нашу войсковую часть приехал офицер из бригады, чтобы объяснить солдатам политику партии и правительства: “Надо серьезно подумать о дисциплине, – строго сказал он. – А то вон два корабля не смогли разойтись в Черном море, столкнулись, четыреста с лишним человек погибло! Этакий ляпсус, понимаете ли”.
Так вот, о ляпсусах и перегибах.
Спектакль Юрского стал первой серьезной попыткой поговорить о вожде. В постсоветской и позднесоветской России фигура Сталина не имела серьезного театрального осмысления. В литературе – было, было в кино, хотя и в кино чаще встречалось “стивенсовское”, анекдотическое, “веселое” толкование фигуры вождя. На театре же Сталин выходил то героем кабаре Студенческого театра МГУ “Я бедный Сосо Джугашвили”, то в эпизоде одной из последних политических пьес Михаила Шатрова. Или же в Театре имени Вахтангова – в гротескном квазиисторическом шоу на тему “Вождь и мастера культуры” в спектакле “Уроки мастера”, где Сталин диктовал Шостаковичу и Прокофьеву, как им писать музыку.
Думать о Сталине неинтересно? Неинтересно думать о нем всерьез?
В предпоследний раз Сталин, если не изменяет память, появился в инсценировке “Мастера и Маргариты” в Театре Романа Виктюка: десятком золоченых бюстов из папье-маше, не страшных, поскольку десяток картонных сталиных – это скорее смешно. Это – анекдот, пусть и не такой разухабистый, как у Стивенса.
Выходит, для театра история годится только как анекдот и мало подходяща – как предмет серьезного размышления? И нас не оскорбляет, когда история, совсем недавняя и такая кровавая, становится поводом для веселья, с музыкой и танцами, для легкомысленных шуток, вроде анекдотцев о гитлеровских концлагерях?
А вот англичан и шотландцев – оскорбляет.
Юрский играет всерьез. Играет усталость тирана, время от времени как будто даже проваливающегося в беспамятство, хотя окружающие этого не видят, потому что нельзя посмотреть в глаза Господу, нельзя посмотреть в глаза дьяволу. Отводят глаза.
Он как будто и не играет, он просто говорит. Просто и точно передает зловещий юмор вождя, его манеру шутить: как наши автомобили всегда паркуются, заезжая на пешеходный тротуар, так и шутки Сталина всегда “забирались” по ту сторону жизни. “Давайте вместе споем “Вечерний звон”, – предлагает он помощникам. “Так ведь запрещено”, – резонно отвечают те. “Вас все равно арестуют когда-нибудь, хоть будете знать, за что”.
Про такое говорят – черный юмор. Юмор Сталина черный вдвойне: сначала он шутил по поводу смерти, радуясь производимому эффекту, а затем еще большее удовольствие получал от материализации собственной шутки.
В “Вечернем звоне” игру самого Юрского принимаешь не всю целиком, не во всем. Тем не менее его спектакль воспринимается как событие. Как нечто важное и даже главное. Как художественный и гражданский поступок.