О революции и литературе сего дня
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2005
Свобода часто подготовляется революциями, но никогда не бывает их непосредственным следствием.
А. Жэ
В этом году исполняется ровно сто лет первой русской революции. Знаменательная дата. Прекрасный повод поковыряться в прошлом. Тем более что споры вокруг событий вековой давности не утихают и поныне – книжные прилавки завалены литературой на эту тему. Каждый год появляются “новые”, некогда “секретные” материалы. Вот уж не знаю: то ли мы приближаемся к революционному прошлому, то ли оно к нам. Однако события, произошедшие этим летом, иначе чем катастрофой не назовёшь. В Москве странным образом сгорело сразу два книжных магазина, по совместительству бывших крупными литературными площадками столицы. Сначала “Билингва”, а следом за ней и “Фаланстер”. Казалось бы, революция здесь совсем не при чем. Но, как сказал В.В. Кожинов, “книги – в их многообразии – это своего рода “инобытие” всего бытия страны, запечатлевающее так или иначе любые его стороны и грани”. А тут – пожар. В самый разгар лета. Случайность? Возможно. Но какие же вы частые, наши несчастные случаи!
Еще весной, возвращаясь с одной литературной презентации, я проходил мимо “Фаланстера”. В витрине, лицом к улице, стояла вполне симпатичная книжка. Солнце уже садилось, но в его оранжевом свете еще можно было разглядеть замысловатое название “Станислав + 2”. Передо мной была антология новой украинской поэзии.
После недавних выборов, плавно перетекших в “революцию”, я стал особенно присматриваться к творчеству малороссийских авторов. Какой должна быть литература в революционных условиях? Думаю, что ответ на этот актуальный не только для Украины вопрос следует поискать в прошлом.
Двадцатый век ознаменовался беспрецедентными сдвигами в области художественного творчества и сознания. Литература точно с цепи сорвалась и вышла на шумные улицы подобно средневековому юродивому – затесалась в толпу революционеров и прочих крикунов с “мокрыми от пота руками”. Причем началось это не когда-нибудь, а в разгар самого культурного, элитарного и духовно аристократичного Серебряного века. “Как распорядиться нечаянным даром?” – вот вопрос, на который отвечали художники во время исторических бурь. Отвечали они по-разному…
…Революция
отшвырнула
тех, кто
рушащееся
оплакивал тысячью родов,
ибо знает:
новый грядет архитектор –
это мы,
иллюминаторы завтрашних городов.
В. Маяковский
После уличных “гуляний” 1917 года многие писатели так и не вернулись домой. Я говорю не о тех, кто покинул родину, а о тех, кто остался. Среди них тоже есть эмигранты. Забытые и полузабытые. Изгнанные из нашей памяти. Писатели, которых мы потеряли, возвращаются. А вместе с ними воскресают и духовные искания разных слоев общества предреволюционной поры.
Этой весной в Центральном доме литераторов состоялась презентация сборника ранних произведений Ивана Алексеевича Новикова (1877 – 1959), практически забытого автора Серебряного века. Впервые после долгого перерыва издается роман “Золотые кресты” (1908), рассказы 1905 – 1912 годов и, наконец, большая повесть “Жертва” (1921), живописующая первые шаги “нового” режима.
Широкому кругу читателей Новиков известен прежде всего как автор нашумевшей дилогии “Пушкин в изгнании” (1947). На сегодняшний день книга выдержала уже двадцать изданий. А на собранные писателем средства в годы Великой Отечественной войны был построен самолет “Александр Пушкин”.
И.А. Новиков – поэт, прозаик, драматург, эссеист и ученый – был земляком Тургенева, Лескова, Бунина и Леонида Андреева. Сочетал поиск новых причудливых форм в одних рассказах и зрелый реализм русской классической литературы – в других. Лев Толстой называл его “умным” человеком. А Зинаида Гиппиус, известная своими крайними выпадами в адрес современников, написала ему невероятно ласковое, зовущее и умоляющее откликнуться письмо. В произведениях Новикова критика усматривала “историю жизни нежных и хрупких аристократов духа, которые не могут построить жизнь по своему идеалу”. Не случайно межреволюционную современность писатель воспринимал как переломный момент, как период “между двух зорь” (так назвается один из его романов).
Только подвижники правят нашей культурой…
Эти слова Корнея Чуковского в полной мере и подтвердила прошедшая в ЦДЛ презентация. Представленная читателям книга по-своему уникальна. Едва появившись, она успела войти в число раритетных изданий. Во многом благодаря тиражу, который насчитывает всего 500 экземпляров. Кроме того, издание прекрасно иллюстрировано. Ценность его не измеряется в денежном эквиваленте: это отнюдь не коммерческий проект, а результат бескорыстного и самоотверженного труда земляков писателя (членов Новиковского общества, работников Мценской городской библиотеки), а также профессора МГУ М.В. Михайловой – автора предисловия к книге.
Встреча на Большой Никитской прошла в лучших традициях Серебряного века: играли Чайковского, пели Тургенева и, конечно же, читали Новикова. Содружество искусств дополнила минивыставка художника из Мценска, С.И. Прокопова (это его иллюстрации украшают вышедший сборник).
Среди гостей были поэты, критики, ученые и учащиеся. Но особую атмосферу создавало присутствие внучатой племянницы писателя, известной переводчицы Л.С. Новиковой. Вечер, похоже, удался…
Заполучив один сборник из пятиста, я вышел на улицу и направился в сторону Патриарших прудов. Навстречу плелись люди, согбенные под тяжестью понедельника, а для меня все еще играл Чайковский и что-то нашептывал Новиков. Тогда-то в одном из многочисленных переулков я и наткнулся на книжный магазин “Фаланстер”.
“А ведь есть что-то общее между литературой новиковского времени и современной украинской литературой”, – подумал я, перелистывая станиславскую антологию. В последнее время наши писатели-по-соседству были вынуждены творить в такой же до предела политизированной атмосфере, как это было в России начала прошлого века. Вспомнив о презентации, я вынул из рюкзака переизданные сочинения Новикова и приложил их к украинской антологии. Авторы, отдаленные друг от друга временем и границами, оказались поистине близкими. Их творчество обусловлено схожими, революционными во всех смыслах условиями. Но несмотря на видимую близость в истории литературы эти писатели навсегда останутся далекими. Ведь “выживали”-то они (в творческом смысле) по-разному.
“Политика и религия разъединяют людей на отдельные группы, искусство, открывая в человеке общечеловеческое, соединяет нас” (Горький). Все это верно. Но лишь до тех пор, пока само искусство не выходит на заклание к безобразной массе, пока поэт в России (и не только) – прежде всего поэт, а не “больше чем”. В противном случае литература оказывается выброшенной на улицу с двусторонним движением: и пока одни служители муз приветствуют варваров, от других остается гулкий гудок отчаливших в небытие пароходов. The rest is silence…
C распадом Советского Союза стали рушиться прежние культурные связи. Кого из современных украинских писателей вы знаете? С тех пор как политика наших государств повернулась в сторону сугубо национальных проблем, мы перестали интересоваться друг другом. А ведь для этого не обязательно ехать во Львов, Киев или Одессу. Достаточно просто открыть книгу и заглянуть в гости к нашим соседям – новым украинским писателям.
C антологией в руках я направился к кассе: “А что еще есть из украинской литературы?” Порывшись в компьютере, продавец предложил на выбор три сборника (два – стихов и один – прозы): “Мы умрем не в Париже” (2002), “Галицкий Стоунхендж” (2003), “История культуры. Стихи Б.-И. Антоныча и С. Жадана” (2004).
Преобладание лирики нисколько не удивило (послебеловежский синдром должен был отразиться на самом “субтильном” роде литературы). В глаза бросилось другое. Во-первых, все издания (за исключением сборника “Галицкий Стоунхендж”) двуязычны. Во-вторых, в оформлении книг использованы репродукции картин известных станиславских (ивано-франковских) художников: В. Чернявского и В. Гуменного. Не случайно их выставка состоялась в рамках первого проекта “Станислав + 2” (Москва. Январь 2000 года). Кроме того, число авторов, кочующих из сборника в сборник, весьма ограничено. Самый популярный из них, Юрий Андрухович, – по словам украинского писателя Юрия Издрыка “гениальный поэт, блестящий прозаик, мэтр и мастер, денди, патриарх, патрон и патриот”. Надо сказать, Андрухович не остался в долгу перед коллегой, охарактеризовав один из его романов следующим образом: “Воццек” – причудливо и прочно сплетен из физической боли, сновидений во время бессонницы, ненависти, которую я по степени ее чистоты осмелился бы назвать “святой”.
Владимир Ешкилев – другой автор одного из упомянутых сборников – Издрыком охарактеризован не менее витиевато: как “исследователь империй и иерархий, имитатор и интерпретатор тайных знаков, интеллектуал, интриган, инициатор интимных инициаций”. Надеюсь, Ешкилев оценил комплимент.
Из оставшихся замечателен “бродячий философ” Тарас Прохасько, а также создательница “странных” и “неровных” стихов Галина Петросаняк.
Удивительным совпадением кажется, что все эти люди – земляки, уроженцы западноукраинского Ивано-Франковска (Станислава – отсюда, собственно, и название одного из сборников). И только двое – харьковчанин Сергей Жадан и черниговец Мыкола Холодный – в названии все того же сборника оправдывают арифметический придаток “+2”.
Судя по всему, станиславский феномен стал самым успешным проявлением новой украинской литературы. Он утвердился в качестве альтернативы официозу – киевско-житомирской (или полесской) школе.
Оппозиционность станиславцев генетическая: их историческая родина – Галичина (земли, составляющие Ивано-Франковскую, Львовскую и Тернопольскую области). Юрий Андрухович как нельзя точно выразил отношение восточной Украины к своему западному региону: “Галичина – это не-Украина, географический довесок, польская галлюцинация. Она манекенная, кукольная, дутая, стремящаяся навязать Украине свою неукраинскую волю”. История распорядилась так, что после Первого раздела Польши в 1772 году галичане на время оказались соотечественниками Моцарта. Тем не менее мечта о независимой Великой Украине сохранялась вплоть до ХХ века. Борцы за национальную идентичность появлялись и в обществе “Сечь”, и в рядах Украинской повстанческой армии (УПА). Но то, чему не суждено было сбыться в Первую и Вторую мировые войны, стало осуществляться с распадом СССР. И вот совсем недавно Галичина сделалась настоящим “локомотивом”, уносящем Украину в ее оранжевое далеко.
Как далеко уедут отдельные украинские писатели в поисках свободы, покажет время. Годами околачиваясь на задворках литературы, они привыкли к своей оппозиционности. В этих условиях можно очень выгодно существовать. Этакий “минус”-прием, значимое “отсутствие” на большой арене…
Сегодня они победили. А победитель, как известно, забирает все. И его – опять же по поговорке – не судят. Но возникает масса вопросов. С ними я и обратился к Андрею Пустогарову – переводчику и составителю приобретенных в “Фаланстере” книг. Трудно найти лучшего специалиста.
– От чего, по-вашему, зависит успех перевода: от качества оригинала или таланта переводчика?
– Есть произведения, которые “прорвутся” независимо от переводчика. В современной украинской литературе таких вещей нет. А значит ответственность переводчика возрастает. Лично я стараюсь из украинских произведений делать текст прежде всего русской литературы.
– В таком случае непонятно, почему сборники ваших переводов двуязычные. Складывается впечатление, что вы ориентируетесь на украинского читателя.
– Это не так. Я перевожу только для российского читателя. Изначально мне не хотелось давать билингву. С другой стороны, это освобождает от многих упреков. Каждый может видеть оригинал. Конечно, получилось, что я вмешался и в литературную ситуацию Украины. Многое приходит в Киев через Москву. Не скрою, что сборник “История культуры. Стихи Б.-И. Антоныча и С. Жадана” содержит интригу, понятную прежде всего украинскому читателю: соединение под одной обложкой двух актуальных для украинской литературы фигур (классика и современника).
Я тут же открыл купленную книгу. Действительно, “История культуры” – это попытка провести луч через две точки. От Богдана-Игоря Антоныча (1909–1937) к Сергею Жадану (р. 1974). Творчество первого считается одним из высших достижений украинской литературы ХХ века. Прочитав стихи обоих авторов, можно почувствовать, как изменилось время и куда оно пойдет дальше. Но, прежде чем предсказывать будущее, не помешало бы осознать настоящее, то есть современную украинскую литературу.
– В чем же ее “современность”?
– Так получается, что сегодня действительно создается новая литература. Развиваются жанры, которых раньше не было. Например, молодежная проза (стараниями Ю. Издрыка и его журнала “Четвер”). В. Ешкилев вообще написал философское фэнтези (“Император потопа”). Работа идет, жизнь кипит. Сейчас решаются задачи, значимые прежде всего для украинской литературы.
– Звучит довольно абстрактно, если учесть, что украинская литература регионально ориентирована. А какова, на ваш взгляд, ее география?
– Лично я не вижу регионального разделения. Конечно, на западе и на востоке люди не одинаково относятся к тем или иным проблемам. Эта разница есть. Но если смотреть на литературу, то мне она представляется как единое явление. Владимир Ешкилев, к примеру, предложил делить украинскую литературу не на западную и восточную, а на народническую и постмодернистскую. Соответственно мой интерес как переводчика направлен на так называемую “постмодернистскую”. Хотя Тарас Прохасько в своем романе “Непрости” попробовал соединить обе эти тенденции. К постмодернистам же можно отнести Юрия Андруховича, Ярослава Довгана, Владимира Ешкилева, Юрия Издрыка, Сергея Жадана…
Опять этот пресловутый постмодернизм. Все о нем говорят, но кто его видел? Всвоем эссе “Время и место, или Моя последняя территория” Юрий Андрухович (который, вероятно, “видел”) постмодернизмом называет “многообещающее запустение”, до конца не оформившуюся “после-тоталитарность” с “неототалитарной” угрозой; “поликультурность”, от которой остались одни руины в виде замков, мостов, святынь и даже цитат. Наконец, “постмодерными” Андрухович зовет “провинциальность” и “маргинальность”. Звучит заманчиво. Но когда открываешь книжку того же Андруховича (и иже с ним), то остаешься наедине с “путаными отрывками, строчками, словами, алкоголем, горячкой, сленгом и суржиком, всеми языками мира, одним-единственным языком, тебя мучит любовь, ненависть, жалость, секс, ты подвержен всем болезням и снам, мыслям о смерти, о времени и хаосе” (Ю. Андрухович). Я снова обратился к Андрею…
– А кому все это нужно (кроме самих авторов, разумеется)?
– Андрухович говорит, что превращается в детского писателя. В последнее время на его выступления приходят 17-летние ребята. А если серьезно, то есть люди, которые всегда были энтузиастами украинской культуры. Сейчас они равномерно распределены по возрастам. Их в принципе интересует, что появляется в украинской литературе. И есть студенчество, которое читает Издрыка, Прохасько, Андруховича, Жадана… Причем у Жадана достаточно большая аудитория молодых людей, которые говорят по-русски и вместе с тем являются большими поклонниками творчества на украинском языке.
– Интересно, а как относятся к новой литературе “рожденные в СССР”?
– При советской власти то, что печатали на украинском языке, было неинтересно. Этот стереотип закрепился и только сейчас начинает разрушаться. Ведь современная украинская литература двуязычна. Писатели, пишущие по-русски, ориентируются на Россию. Они соотносят себя с Буниным, Пастернаком в большей степени, чем с Гессе. Те же, кто пишет на украинском, с одной стороны, прекрасно знают русскую литературу, она отражается в их творчестве; но с другой – они позиционируют себя как люди, которые смотрят на Запад.
– Значит, писание на украинском языке становится формой борьбы за независимость?
– Я думаю, что для Андруховича и Прохасько не стоял выбор между русским языком и украинским. Но есть авторы (например, Ешкилев), которые сознательно предпочли украинский. Вообще современная ситуация такова, что если ты пишешь по-русски, то неизбежно включаешься в процесс русской литературы. Соответственно возрастает конкуренция. В тот момент, когда все начиналось, было гораздо больше шансов заявить о себе именно на украинском. Но я бы не стал все сводить к меркантильным соображениям. На Западной Украине (особенно в Галичине) украинский язык всегда рассматривался как вещь, определяющая нацию, позволяющая ей сохраниться.
Безусловно, национальное самоопределение, независимость – дело хорошее. Но зачастую оно оборачивается отчужденностью и даже враждебностью. Пока Андрей отвечал на вопрос, я перелистывал антологию “Станислав + 2”. Автор предисловия, только что упомянутый Ешкилев, не без гордости утверждает, что за десять самостийных лет “возросла” и “окрепла” их “непохожесть”.
– Чем же отличается современная литература на Украине и в России?
– Украинским писателям удалось сделать шаг вперед. Они соединили изощренную литературную форму и открытость современным веяниям с опорой на традицию (национальную, историческую, семейную). Правда, в ряде случаев эту традицию пришлось придумывать. С точки зрения человека, находящегося в русской литературной ситуации, мне это показалось интересным. Я всегда считал, что переводить надо то, чего не хватает здесь.
– В таком случае может ли украинская литература в чем-то повлиять на русскую?
– Хотелось бы. Мне кажется, что у нас все разделено. Где-то Маринина, Донцова, а где-то Пелевин и Сорокин… А вот мэйнстрима нет. В этом смысле есть чему поучиться у соседей. Но, к сожалению, интерес к современной украинской литературе присутствует лишь в узких кругах. Да и сами авторы не очень-то хотят развивать контакты в русской литературной среде. Им комфортнее иметь дело с Европой.
Поскольку речь зашла о литературных влияниях, мне вспомнились слова известного филолога А.Н. Веселовского о том, что воздействие предполагает в воспринимающем не “пустое место”, а “сходное направление мышления”. Поэтому, прежде чем говорить о каких-либо “влияниях”, нужно определиться в главном: похожи ли мы с украинцами? О чем пишут наши соседи? Какие темы сейчас популярны у их молодых читателей?
Лично меня давно интересует вопрос о присутствии “русской” темы в украинской литературе. По словам А. Пустогарова, все украинские писатели “вменяемые люди”, поэтому явной “гадости” в их произведениях нет: “Антирусскость скорее проявляется в публицистике, а в художественном творчестве высокого уровня она явно не присутствует”.
Я тут же открыл сборник “Станислав + 2” и прочитал начало одного из стихотворений под названием “Ваня Каин”:
нынче в царстве русском снова пьянка
голуби на церквах сизы тоже
и слеза спустилась как беглянка
брат мой Каин по твоей небритой роже.
Далее автор (им оказался Андрухович) обыгрывает тему братства наших народов. Заканчивается стихотворение по-братски дружелюбно:
руки брата на расправу скоры
для объятий пьяных распросторишь
отпусти меня на ясны зори
я уж вечный ты уж мне не сторож.
Теперь понятно, почему становление новой украинской литературы связано с событиями 1991 года. Распад Союза вдохновил целое поколение молодых писателей. В связи с этим у меня возник вопрос о влиянии “оранжевой” революции на литературу…
– Какова на этот счет позиция украинских писателей?
– Практически все “объекты” моих интересов поддерживали В. Ющенко (тот же Жадан был комендантом палаточного городка в Харькове). Будучи писателями “от оппозиции”, они долгое время культивировали свою “загнанность в угол”. Это вызвало творческие проблемы. Нынешняя ситуация ставит перед писателями задачу установления взаимопонимания. Ведь речь не идет о том, чтобы одна половина победила другую. Обе эти половины должны жить в одной стране, и художнику не нужно вести за собой массы. Его задача – взвешенно оценивать ситуацию.
Тем не менее это позиция переводчика, а не его “подопечных” – новых сеятелей свободы. Мне почему-то вспомнилась презентация, а точнее, слова одного из героев Новикова: “Если что и хранит в нас хаос, так это она, наша дикая вольница в жилах – жаркая кровь, и выпускать ее на дневной свет нельзя безнаказанно”. Но кто сейчас вспомнит Новикова? Тем более на Украине, где в поисках “свободы” писатель выходит на улицу, у которой своя эстетика: “кучи мусора, битые бутылки, истоптанные хвосты и крылья, сброшенные размалеванные маски”. Где-то на перекрестке качается “человек в незастегнутых штанах”. У него одна цель: “Надо найти пуговицу. Надо”. Идет грандиозная смена декораций:
В помещении церкви открылся вокзал:
расписанья, иконы, буфет, магазин.
Переполнены хоры толпой, как казан,
у кассирши уста, как фальшивый рубин.
Туалеты и фрески. Когда-то заря
закатилася в тлен, как Мария вся в черном.
Открываешь, как двери, врата алтаря –
и выходишь, и ходишь по первой платформе.
Ю. Андрухович
Такова реальность. Литература впитывает ее пороки, удовлетворяет “бархатные” нужды революции. И на смену кондовому соцреализму Эсэсэрии грядет незалежная “культура винного алкоголизма” (В. Ешкилев). Поэтому не удивительно, что там, “где лишь рождалась нежность, за мгновенье / возникнуть может нож”.
…Однако вернемся к Новикову. Он, между прочим, рисовал не только “воздушное упоение влюбленностью”. В “Повести о коричневом яблоке” герой убивает возлюбленную. Он не испытывает мук раскаяния и все-таки спрашивает: “Во имя чего мое преступление?” Ему кажется, что он знает тайну – “о себе, а стало быть, и о человеке, хотя бы лишь о человеке нашего времени, нашей эпохи и нашей страны” (И.А. Новиков).
Как и сто лет назад, в нас борются инстинкт и разум, плоть и дух. В бойне гражданской войны поразительно несовременно прозвучал возглас из рассказа Новикова “Гарахвена” (1917): “Так никогда… никогда! Слышишь, нельзя убивать”. Критики обвиняли автора в решительной отчужденности от настоящего: “Этот Моисей с Тверского бульвара не только не разобьет скрижалей, но будет упорно твердить свою заповедь, умиленно закатывая глаза…” Боюсь, что некоторым украинским писателям это обвинение не грозит.
В конце разговора Андрей успокоил меня, сказав, что никогда не станет переводить вещи, в которых явно присутствует тема насилия, наркотиков (как, например, в последнем сборнике Жадана “Банка кокаина”) или натуралистическое описание секса: “Эти вещи сами по себе сильнее литературы. Они ее “разрывают”. Надо обладать потрясающим талантом, чтобы включить их в свои произведения”. Признаться, слабое утешение. Уверен, что и на эти темы найдутся свои переводчики. Ведь у нас с Украиной так много общего…
И все-таки лучшие образцы современной украинской литературы должны появляться на российском книжном рынке. Ну а плохому мы сами кого хочешь научим. К сожалению, отдельные представители из числа современных русских писателей не чураются подобно своим украинским коллегам удовлетворять уличные нужды революции (уже свершившейся или еще грядущей?). Они называют себя “идеологами”… совсем не литературных движений. А в результате…
Выходя из “Фаланстера”, я наткнулся на группу молодых людей, идущих не вместе, но очень дружно. И все бы ничего, да только экипировка у них однообразно странная: кожаные куртки, железные банки, деревянные палки. Как выяснилось, внешность обманчива. Люди они культурные, начитанные. Шли на встречу с каким-то “цитрусовым” писателем (не будем называть фамилию), но попали почему-то… в “Криминальную хронику”. Вот ведь парадокс!