Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2005
Закончившаяся в Афинах театральная Олимпиада заставила меня подсчитать очки, завоеванные русским драматическим театром на европейских фестивалях, – пишет театральный обозреватель “Коммерсанта” и продолжает: – Сценические результаты еще более неутешительны, чем спортивные”. И дальше приводит длинный список наших поражений: в этом году не было русских в Авиньоне, не было в Эдинбурге, не было в Тампере, вроде бы у самых ближайших соседей, совсем чуть-чуть – в Вене. Самое время паниковать.
В “Известиях” ситуация рисуется еще более мрачным цветом, еще категоричнее выводы рецензента: “Театр в России, безусловно, жив, но ведущей театральной державой Россия уже не является. К тройке лидеров – а это в нынешнем международном раскладе немцы, поляки и, что для многих покажется странным, бельгийцы – мы даже не подбираемся”. Кошмар да и только!
Впрочем, чуть ниже торчит кое-какая соломинка, позволяющая ухватиться за нее. Дальше автор “Известий” пишет: “Вообразите: пришли вы на выставку актуального искусства. Там много всякой всячины, в том числе и жуткой дребедени, но вы оглядываетесь вокруг и ясно понимаете – вы на выставке актуального искусства. А теперь представьте, что посреди этой самой выставки просто так, безо всякой постмодернистской нагрузки, висят полотно Шилова или отлично выполненный пейзаж современного мастера. Пусть работа первого мазня, а второго – верх изящества, на означенной выставке они в равной степени неуместны. Фестивали, о которых речь, это и есть выставки актуального искусства. Привезти туда что-либо из России весьма затруднительно, ибо русский театр в целом похож не на выставку актуального (или даже просто современного) искусства, а на тихую гавань традиционализма, на музей или заповедник”.
Вот оно, значит, дело в чем. (“Хоть у китайцев бы нам несколько занять премудрого у них незнанья иностранцев”!)
Так, может, суетиться еще не пора?
У нас – свой театр, у них – свой, разве не к многоукладности мы стремились, сбиваясь со всех ног, как к последнему поезду, в демократию?
Одни, подобно Сергею Женовачу, занимаются театром, который условно можно назвать классическим и традиционным. Валерий Фокин – экспериментальным, что тоже можно утверждать с известной долей условности.
За несколько последних лет, может быть, за десятилетие, сложился уже определенный стереотип “фестивального спектакля”. Как чего-то не очень длинного, непременно энергичного, желательно радикального, бьющего не в бровь, а в глаз.
Но театр по-прежнему разный.
Кому-то, может быть, не сидится на месте, кто-то, может быть, одержим мечтой о европейской славе, другой понимает, что театральное искусство при переводе теряет, то есть всеобщей глобализации сопротивляется, пусть не всегда, пусть иногда.
Непереводимыми бывают спектакли, непереводимой чаще всего так и остается игра слов, сами приемы актерской игры, еще случается, опираются на сугубо национальную традицию и целиком, во всем, так сказать, обаянии и очаровании, на другой язык не переводятся.
Скажем, Вячеслав Невинный, которому в минувшем ноябре исполнилось 70 лет. Поскольку юбилей свой он проводил не на сцене и не дома, а в больнице вдали от центра Москвы, то и торжества все скукожились и совершенно не соответствовали масштабу таланта актера. А ведь он сам по себе – огромный, не толстый, а – мощный. Настоящий комик, наследующий традициям великих русских комиков. Варламова, например. И длящий, дотянувший до наших дней традиции русской провинциальной сцены. В спектакле “Венецианский антиквар” во МХАТе имени Чехова его герой чихал три раза подряд. Не просто так чихал – кто-то из провинциальных актеров научил его этой мудрости: первый раз, чихая, он произносил слово “ящик”, второй чих проходил под знаком “хрящика”, в третий раз Невинный чихал, кажется, “ключиком”. Кто это слышал? Кому это было нужно? Ему было нужно. Для остальных – ненужное, лишнее мастерство.
Невинный – не просто комик, он – настоящий русский комик, то есть трагикомический герой. И вообще – герой, поскольку герои у нас все – странные, смешные и тут же жалостные. Таков Яичница, которого Невинный играл в спектакле Романа Козака. Когда, представляясь, он произносил свою фамилию, зал хохотал и одновременно сочувствовал нелепому герою, которому, кроме прочего, досталось еще и нелепейшее имя. Какой уж тут смех, впору плакать…
Невинный – сам себе театр. Сейчас и пьесы, кажется, не те, и актер пошел – мелкий, тщедушный, выйди Невинный – другие на его фоне будут смотреться пузатой мелочью. Но и во времена Невинного играли всяко-разную ерунду, он и сам, как говорится, не пренебрегал, но всегда был уместен, умея обживать даже пустые стены и складывать характер там, где его не было и в помине.
Воспитанный провинцией, ее неуемными дарованиями, не знавшими удержу ни в чем, Невинный – вопреки этой “школе” – стал актером ансамбля, партнером любому. Народный артист СССР, он не воспринимается и не вспоминается в одиночестве, всегда – в диалоге то с тем, то с другим. Подающий реплику, принимающий, мгновенно и резко реагирующий на партнера.
Тип. Русский тип. Или – украинский. В общем, народный. В смысле – простак. Хотя Невинный – как раз непрост, напротив, – сложен. Короче говоря, тип, ныне почти невостребованный. А жаль.
Вернемся, впрочем, в мировой театр, в его, так сказать, конъюнктуру, в которой, если верить приведенным выше авторам, нам места нет. Что, к слову, неправда. Вернее, не вся правда. Один из самых важных по-прежнему фестивалей, белградский БИТЕФ, впервые после долгого перерыва в этом году распределил главные призы среди наших российских театров. Этот пример, конечно, мешает сказать, что русский театр совсем уж никем не востребован.
Из гастроли в гастроль ездит по Европе и по всему миру “Мастерская Фоменко”. Объездил всю Латинскую Америку левитинский “Эрмитаж”. Малый театр из года в год навещает Японию. О Малом драматическом театре Додина, как говорится, спору нет, – он по-прежнему флагман, постоянный и полномочный посол российского театра на Земле. Но ведь им одним, как выясняется, список успешных, то есть востребованных, гастролеров не исчерпывается.
Весьма странными представляются ссылки как на последнюю инстанцию на Авиньон и Эдинбург. Авиньон только что обрел новых директоров, которые, судя по всему, еще и сами толком не знают, как и что они будут делать (особенно, конечно, после сорвавших фестиваль забастовок обслуживающих рабочих летом 2003 года). Можно вспомнить еще, что рождался, да, в общем, и продолжается фестиваль в Авиньоне именно как фестиваль французского театра, где, по мысли прежнего директора, Бернара Февр д“Арсье, национальные “странички” становились своеобразной виньеткой, украшением основной французской программы. Эдинбург традиционно уделяет основное внимание опере, балету и симфонической музыке. Подобно мировым звукозаписывающим гигантам и тут имеются свои предпочтения и “запреты”.
Политика, чаще всего коммерческая, представления о конъюнктуре, конечно, имеют отношение к театральному рынку. Но не всегда к театру как к искусству.
Сравнение с выставкой актуального искусства приходит кстати: актуальное искусство неотрывно от рынка, поскольку ориентируется в первую очередь не на публику, а на ценителей, то есть на тех, кто буквально – оценивает и покупает, а затем перепродает.
Театр сегодня, посматривая по сторонам, продолжает, конечно, пребывать в межеумочном пространстве: то ли поддаться соблазнам и окунуться в рыночную стихию, впрочем, уже освоенную европейской “новой драмой”. То ли жить, не глядя по сторонам, продолжая мыслить только о высоком и прекрасном.
Куда ж он поплывет – покажут время и выдержка тех, кто занимается театром профессионально. Но к европейской конъюнктуре все это будет иметь лишь опосредованное отношение.