Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2004
Первые мои издатели сидели по подвалам: самый первый – в подвале затрапезной пятиэтажки на Щелковском шоссе, второй – в подвале дома на Новинском бульваре, напротив посольства США. Подвальностью их сходство и исчерпывается.
Первый позвонил сам, сказал, что когда-то читал мою повесть в одном коллективном сборнике, что повесть ему не понравилась, но была лучше прочих из того сборника, что он располагает информацией, будто я закончил роман с детективно-триллерным сюжетом, а у него запланирована детективная серия, и если я соберу на пятнадцать-двадцать листов, а лучше – на двадцать пять, причем текстов не обязательно исключительно детективных, то он и книгу издаст, и денег заплатит. Последнее он усиленно подчеркивал, а деньги мне были нужны.
Несколько дней ушло на сбор, копирование. Компьютера у меня тогда не было – собственно, компьютеров практически ни у кого тогда не было, – пришлось обращаться к машинистке, а у одной, очень профессиональной, работавшей с такой скоростью, что треск пишущей машинки сливался в ровный фон, я встретился с известной переводчицей Т. Она просматривала только что отпечатанную рукопись, в углу рта зажимая потухшую “беломорину”. Узнав, для какого дела я решился на столь внушительные траты, Т. мрачно перекатила папиросу во рту и сообщила, что Издатель-1 уже купил у нее несколько переводов, причем купил все оптом, вместе с теми, что были много раз опубликованы. Говорила она таким тоном, что создавалось впечатление, будто эта сделка оставила у нее не самые лучшие воспоминания. Я поинтересовался: в чем дело? – а Т., чиркнув спичкой, прикурив и на мгновение скрывшись в едком сизом дыму, пояснила, что, будучи воспитанной в старых добрых традициях, привыкла к общению совсем с другими издателями, а не такими, как этот, теперь наш с нею общий.
Кстати, через несколько месяцев меня, как редактора, и Т., как переводчицу, пригласил крайне претенциозный джентльмен, собиравшийся издавать литературу “высшего класса”. На нас он смотрел как на существ класса низшего, долго вещал о том, что такое в его понимании “высший класс”, и говорил, что все классики, в том числе переведенные Т., должны в гробах переворачиваться от гордости, что такой издатель за них берется. А еще он упирал на то, что в литературе “высшего класса” должна быть какая-нибудь “херовинка”, что большой литературы без “херовинки” и даже без “фуёвинки” не бывает. “Вот в том, что вы принесли, – обратился он к нам, – есть фуёвинка?” “Да там сплошная фуёвинка! – ответила Т., прикуривая: самым грубым словом, слышанным мной прежде от Т., было слово “дурак”. – Там даже фуета! Вы думаете, мы к вам без фуеты пришли? Мы без фуеты из дома не выходим!” Претенциозный хотел было что-то сказать, но закрыл рот и позвал секретаршу: договор мы подписали в этот же день, аванс получили на следующий, а проект литературы “высшего класса” умер через месяц, когда несостоявшегося издателя застрелили прямо в том самом кресле, из которого он нам вещал про херовинку-фуёвинку. Такая вот случилась …!
Но вернемся к теме издателей…
Итак, прошло всего несколько дней, как я смог увидеть Издателя-1 во всей красе. В подвал вела грязная и темная лестница. Скрипела железная дверь. Издателю-1 принадлежал весь подвал, слева, на поддонах, лежали пачки со взятыми на реализацию книгами (в основном – пособиями по радостям секса, по оккультизму, о здоровье через вегетарианство и т.д.), справа, в коробках, – тушенка, немецкая колбаса из “гуманитарки”, спирт “Ройял”. “Сам” сидел в дальней, отгороженной от склада комнате, в дальнем ее закутке, возле огромного сейфа, и был он здоровенным детиной с залысинами, с “голдой” на мощной шее, с наколками. Тут же, на электроплитке, жарились сардельки.
Издатель-1 поднял на меня тяжелый взгляд и похлопал по застеленному газетами столу – “ложи сюда!” Я выгрузил рукопись на стол. Издатель-1, обращаясь запросто, на “ты”, пообещал прочитать все внимательно и быстро. И позвонить. “Не болей!” – пожелал он мне. На том и расстались.
Прошло чуть больше полугода. За это время я много раз набирал его номер, но трубку снимали какие-то персонажи, ни сном, ни духом не подозревавшие, что их шеф занимается еще и книгоизданием. Уже смирившись с потерей рукописи, я вдруг как-то услышал в телефонной трубке голос, звавший туда же, на Щелковское шоссе, за деньгами. “А книга-то вышла?” – спросил я. “Мне поручено выдать деньги, – гласил ответ. – По книгам не ко мне…”
Подвал не изменился. Только тушенки стало больше по сравнению с книгами. В комнате, где меня принимал Издатель-1, вокруг застеленного газетами стола сидели четверо, в пропотевших майках, на мощных шеях висели “голды”, на столе лежал расчерченный под преферанс лист бумаги. На электроплитке жарились сардельки.
“Прикупной” внимательно оглядел меня с головы до ног, хрустнув суставами, поднялся, открыл сейф. “Пакет есть?” – спросил он. Получив отрицательный ответ, пошарил в углу и нашел мятый, воняющий селедкой пакет с полустертой надписью “Монтана”. “Держи!” – Он протянул пакет мне и стал выкладывать в него из сейфа пачки денег. В какой-то момент остановился, посмотрел мне в глаза, добавил немного россыпью. Тут один из сидевших за столом остался на семерной без двух, и “кассира” начали звать продолжить игру. “Надо где-то расписываться?” – спросил я. “Нет. – У него в руках уже была колода, пальцы заправляли ее вполне профессионально. – Пиши еще!” “А где…” – начал было я, но был остановлен общим выдохом: “Он сейчас футболистов для первой лиги покупает!”
Я выполз на улицу. Была какая-то пыльная весна. Пакет слегка оттягивал руку. Не было и речи о том, чтобы ехать с ним в метро: вонял он ужасно, – и я поймал машину…
Через некоторое время один приятель сказал, что в североуральском городе, кажется, в Карпинске, на вокзале он видел мою книгу, толстую, разлохмаченную, с какими-то полуголыми бабами на обложке. “Что же ты не купил?!” – с обидой спросил я, но приятель признался, что денег у него после командировки оставалось лишь на сизую вареную курицу, пару ватрушек и бутылку пива, и я его простил.
Однако книгу, выпущенную Издателем-2, как и все последующие, я все-таки увидел. Издатель-2 звонил не сам, вместо него работой с авторами занималась хриплая дама, с места в карьер заявившая, что ей жаль читателя, который прозябает без моих романов. “Вы их читали?” – спросил я, на что она ответила, что, мол, не читала, но знает. Разница между “читать” и “знать” в данном случае была несущественной: кроме вошедшего в книгу Издателя-1, у меня был только один готовый роман, который я никуда еще не предлагал, а пока, урывками, между редактурой фантастики и работой корреспондентом в одном общественно-политическом журнале, заканчивал третий. По поручению Издателя-2 хриплая предлагала в кратчайшие сроки закончить работу над третьим романом и сразу нести книгу им. Договор якобы был уже готов.
Пропахшие селедкой деньги давно кончились, редактура кормила плохо, корреспондентский хлеб был второй свежести. И я согласился по-быстрому закончить роман.
Издатель-2 оказался человеком улыбчивым, похожим на взъерошенную и – по причине ярких рубашек – тропическую птичку. Он часто поправлял спадающие очки, говорил много, рассказывал о собственных литературных успехах, о том, что вскоре, если все сложится хорошо, и его и меня будут издавать в Европе. Как ни странно, но его болтовня оказалась пророческой, хотя пока мне предстояло издаться у него. И тут тоже не обошлось без того, что принято называть накладками.
Про всякие мелочи, вроде тех, что к двум романам, входившим в мою книгу, пришлось добавлять еще две повести, что редактор настойчиво стремился исправить тексты так, чтобы никакие жаргонизмы, никакие выражения “ненормативной лексики” не прошли, потом и вовсе сказал, что “тут все надо переписать, от начала до конца, это – не Распутин!”, я и не говорю. Издатель-2, надо отдать ему должное, услышав “не Распутин!”, редактора выгнал, но на смену ему пришел другой, со своими заморочками.
Потом наступило затишье, затем я как-то, следующей пыльной весной, шел по улице и боковым зрением увидел на книжном лотке свою книгу. Вернее – я увидел свою фамилию. То, что было изображено на обложке, оказалось чудовищным, как чудовищным было и общее название книги. Издатель-2 своей волей, в обход договора, переименовал открывавший книгу роман и сделал новое название названием книги. Но даже не это было самым страшным. Во всю обложку красовалась фотография, на которой два милицейских сержанта запихивали в “воронок” скованного наручниками очкарика с бачками. Эта картинка не имела никакого отношения к моим романам и повестям, никакого!
Я держал свою первую книгу в руках, и мне хотелось, чтобы… Нет, описывать словами мои тогдашние желания я не хочу, скажу только, что меня сначала бросило в пот, потом – в холод. Я вернул книгу на лоток, закурил, отошел в сторону и позвонил Издателю-2 из телефона-автомата. Трубку взяла его хриплая сотрудница, и всех собак я спустил на нее. Она же, выслушав меня не перебивая, сказала, что оба они, Издатель-2 и она, ждут меня. Я выбросил окурок и поехал.
В подвале на Новинском было тихо. Издатель-2 и хриплая сидели в дальней комнате у накрытого стола. Закуски, напитки. Издатель-2 встал и широким жестом пригласил меня к столу. Претензии предъявлять было поздно, а когда посланный им человек принес и горячее, когда мы управились с парой бутылок, претензии показались мне мелкими. Книга вышла, книга продается – пока я курил возле лотка, ее купил один человек! – что еще нужно писателю? Да еще – у моего стула лежал пластиковый пакет с деньгами, точно такой же, “Монтана”, только чистый, без селедочного духа…
Потом в моей жизни появился Издатель-3. Это было крупное издательство, постепенно, под неусыпным “братковым” надзором, набиравшее все большие обороты. Издатель-3 сказал мне, что они издадут книгу без повестей, только два романа, в мягкой обложке, что деньги я могу получить сразу. Характерно, что и здесь – подвальность уже перестала быть основной характеристикой моих издателей – не обошлось без пластикового пакета: человек, выдававший деньги, выдвинул ящик стола, достал пакет – с надписью “Монтана”, видимо, кончились, на пакете был герб Москвы – и загрузил его деньгами.
Книга формата “покет-бук” получилась вполне приличной. Однажды я увидел парня в джипе, который ее читал. Мне захотелось подойти и сказать ему: “Это я, я написал!”, но читал он, слегка шевеля губами, и прерывать этот процесс было жаль. Свербило, конечно, что книгу издали маленьким тиражом, что когда я решил купить на складе издательства хотя бы еще одну пачку для себя, то выяснилось, что не осталось ни одного экземпляра. Правда, один приятель, все тот же, бывавший в Карпинске, узнав, что в выходных данных книги стоит тираж 20 тысяч, рассмеялся и сказал, что этот “официальный” тираж надо умножить как минимум на десять, что таким образом Издатель-3 уходит от налогов, но разбираться он мне не советует: те, кто пытался докопаться до истины, попадали в лучшем случае в травматологические отделения.
Потом в моей жизни случился Издатель-4, потом – Издатель-5. У всех у них были закидоны, все они или издавали не так, как нравилось мне, или вносили не согласованные с автором правки, однако держались более-менее в рамках. Главной же их особенностью все-таки оставалось то, что они платили деньги, пусть немного, но вовремя. И, хотя бы на словах, выражали удовольствие от того, что издают мои книги.
С одним романом я попал в список номинантов на Букера, с другим – на Нацбестселлер, третий сразу несколько критиков разнесли за вредные якобы идеи, другие за те же идеи похвалили, а потом появился еще один критик, который назвал его достойным быть включенным в число лучших романов года. Ну я и возомнил о себе…
Тогда-то на горизонте и появился Издатель-6. Я сразу, несмотря на авторское тщеславие, почувствовал, что его внимание оставит неприятный осадок, но был, конечно, польщен: ведь подлинное имя Издателя-6 было “Галлимар”, он был из Франции, из Парижа, с рю Ботин. Ах, Париж!
Мне позвонила та самая хриплая, от Издателя-2. Она, оказывается, была франкофонкой, ее французская подруга приехала в Москву, а подруга занимается литературой и ищет новых писателей, новые имена. Я заглотил всю эту чепуху, тем более что хриплая сообщила, будто Издатель-2, будучи автором нескольких остросюжетных романов, уже продал их французам, уже получил аванс (эта история началась до эпохи “евро”) в 15 тысяч франков и уже… Ну мне тоже хотелось получить франки, но тут главным были не деньги, а то, что, по словам хриплой, мной заинтересовался сам “Галлимар”.
Все мои старания встретиться с француженкой-агентшей к успеху не привели. Хриплая забрала у меня рукопись того романа, что выдвигался на Букера, француженка уехала, и наступила тишина. Попытки что-либо узнать, например, принят ли роман, а если принят, то где договор, оказывались безрезультатными. Хриплая говорила, что по ее информации работа идет, роман переводят и мне беспокоиться нечего – это же французы, это же Европа, они никогда не обманывают, для них слово – закон…
Договора я так и не дождался. Единственный раз от “Галлимара” пришло известие, что им для книги нужна моя фотография. Я выслал. А потом, когда выяснилось, что книга уже поступила в продажу, я позвонил в издательство. Мне сказали, что они бы с удовольствием увидели меня в Париже, что они рады, что такой автор печатается у них, но ни денег на билет не дадут, ни визовой поддержки. Мы с женой посоветовались, сами купили билеты, сами сделали себе визы и полетели. Нас и встретили…
Толстый и усатый редактор был сама любезность. Он пил мою водку и говорил, что русские писатели продаются плохо, что мой аванс – такова, видите ли, практика “Галлимара” – отдали француженке, а в том, что она его прикарманила, вины его нет. К тому же француженка предъявила справку, что она страдает паранойей, а к параноикам у французов отношение трепетное. Нельзя их беспокоить, ни-ни!
Ни о каких потиражных, ни о каких извинениях, в том числе и в том, что авторство фотографии на последней странице обложки было приписано другому человеку, и речи не было. Главным в словах толстяка было одно: ты, парень, должен гордиться, что мы, самая культурная нация Европы, на тебя обратили внимание. Горд? Ну и отлично! Оревуар!
Помню, как сейчас: мы с женой выходим из издательства – ощущение не из приятных: тебя только что кинули! – идем до ближайшего кафе и заказываем всю ту же водку. Нам наливают, мы выпиваем и заказываем еще. Несколько посетителей, тронутые нашей удалью, спрашивают у бармена, откуда такие, он спрашивает у нас, мы отвечаем, а он передает наш ответ почему-то на немецком: “Русланд!” Такой вот русландский поход на Запад, новое взятие Парижа за горло. Пальцы только соскользнули…
Умные люди потом говорили мне, что надо было соглашаться на предложение одного парижского русского, предлагавшего послать “ребят” к параноичке и говорившего, что от одного вида его “ребят” самые тяжелые хронические заболевания сразу проходят. Они же убеждали меня, что хриплая на сто процентов поделила мой аванс с француженкой, что “ребят” надо бы послать и к ней, что у нее сразу пройдут и хрипота и понты.
“Ребят” я, естественно, никуда не послал. И наивно пытался взывать к совести главы “Галлимара”, который, будучи однажды в Москве, говорил, что счастлив, что в его издательстве издаются современные русские писатели и я – среди них, написал ему несколько писем с просьбами прояснить ситуацию, однако ответа так и не воспоследовало. Я обратился к адвокатам, но те запросили аванс в полтысячи евро, плюс оплату текущих расходов. Тогда я начал искать таких, что начнут тяжбу без аванса, таковые постепенно все замотали: они кормили обещаниями, а на самом деле им, живущим на Западе, было вовсе не в кайф ссориться с “Галлимаром”. И сумма невелика, и мурыжева много…
Любопытно, но никто, абсолютно никто не верил, что меня так беспардонно кинул именно “Галлимар”. Одна знакомая поэтесса, долгое время жившая в Париже, там печатавшаяся, даже сказала, что я все это сочинил, дабы изжить свои комплексы. Один французский журналист, убеждавший меня, что на такой теме он себе сделает имя, говоривший, что вот-вот напишет статью и им всем покажет, потом вдруг заговорил о том, что “Галлимар” и в самом деле прав, передав аванс совершенно постороннему лицу, лицу, с которым у меня не было никаких официальных договоренностей и которого я ни разу не видел. “Понимаешь, – говорил мне этот журналист, – у нас привыкли верить на слово…” Хотелось этому журналисту слегка подпортить физиономию, но он тоже пил мою водку, а бить того, кого угощаешь, как-то неприлично…
А потом, по старой совковой методе, я махнул на это рукой. Мне вдруг стало все безразлично. Я понял, что мне никто никогда не вернет мои деньги и никто никогда передо мной не извинится. Причем, поверите ли, второе было и остается для меня более важным. Какое-то время меня мучили проблемы двойных стандартов, но постепенно до меня дошло – лучше поздно, чем никогда! – что двойные стандарты суть основа жизни. Не будь их, всё бы обломилось.
Я знаю, что у каждого пишущего есть такая или похожая история. Свою я изложил вовсе не для того, чтобы выделиться. Тем более что как-то я увидел на улице рекламный щит мужского журнала, про который говорилось “издатый”. Рекламщики использовали уникальную особенность русской ненормативной лексики, когда через обозначение женского органа дается положительная характеристика существа мужского рода. И подумал про себя, что я уже порядочно “издатый”, а если приложить усилия, думать, работать, писать, то буду “издатым” еще более.
В сущности, богатство в России не грозит даже “издатым в полный рост”, если только они не запускают литературные проекты или – таких случаев единицы – в результате счастливого стечения обстоятельств тиражи их “номерных” произведений, что говорится, не зашкаливает. Но что главное для “издатого”? Главное – тот самый человек, пусть в джипе, пусть шевелящий губами. Остальное – приложится…