Опубликовано в журнале Октябрь, номер 10, 2004
Андрей Геласимов
Иосиф Бродский однажды сравнил прозаиков с пехотой. Суть этого сопоставления заключалась не в том, что писатель должен быть, прежде всего, “человеком с ружьем” – таким, который всегда на посту, всегда не спит, куда-то смотрит, ходит с тревожным лицом и т.д., а в том, что где-то высоко над пехотинцем в своем серебристом самолете в небе обязательно парит летчик.
И этот летчик, конечно, поэт.
Продолжая военно-воздушные аллюзии гения, мы можем по-новому взглянуть на отношения литературы и литературных журналов. Поскольку любая книга существует скорее в будущем, нежели в настоящем, она чаще всего не торопится сделать своего автора любимцем современной ему читающей публики. У книги на то могут быть самые различные причины, да и публика занята чтением тех авторов, которых она не читала в предыдущем поколении, и, значит, не стоит пока никого отвлекать. С точки зрения инерционных законов литературный процесс напоминает движение огромного корабля. Команда к повороту, отданная на мостике, физически будет исполнена далеко не мгновенно.
Но тут в дело вступает авиация. Неповоротливость авианесущего крейсера легко компенсируется мобильностью размещенных на нем самолетов. Они стремительны, точны, эффективны. Старт палубного истребителя занимает считанные секунды. В литературе роль морской авиации играют толстые журналы.
Сейчас, когда “Октябрю” исполнилось 80 лет, он неожиданным и счастливым образом оказался в исторической ситуации, подобной тому моменту, когда он впервые вышел из печати. И тогда, и сейчас Россия приходила в себя после краха великой империи. Опыт освобождения в начале XX века таил в себе столько творческой и жизненной энергии, что ее с лихвой хватило на все эти годы. Разрушенный до основания мир необходимо всякий раз отстраивать заново, поэтому и теперь перед “Октябрем” стоят интереснейшие задачи.
Андрей БАЛДИН
Слово к о н н о т а ц и и одно могло омрачить встречу Путевого Журнала с “Октябрем”. Нет, не могло омрачить, ничто не могло помешать нашей встрече, просто прозвучало это слово в первый момент как-то особенно длинно и строго, а главное, внезапно.
Дело было в Ясной Поляне. Гости съехались в усадьбу в сентябре, ко дню рождения Толстого; во всех углах заговорили о высоком. Из всех самым возвышенным был наш разговор с главою отдела критики “Октября” Анной Воздвиженской. В самом деле, мы обсуждали материи метафизические, выше забираться некуда. Исследование композиционных приемов, “чертежей” Толстог>, много лет меня занимавшее, до того момента отвлеченное, вдруг сделалось очень конкретно, его предмет стал виден въяве. Метафизика пополам с реальной яснополянской географией (метагеография! то, что Путевому Журналу ближе всего на свете) совершенно меня захватила.
Тени плыли по дорожкам Клинов. Вот, пожалуйста: Клины – рядом с домом небольшой зеленый квадрат, единственное во всей усадьбе место, ровно расчерченное; остальное тело Ясной свободно разлеглось вокруг; здесь же дорожки проложены прямо, вдоль них шагают черные стволы лип – регуляция сада способствует регуляции мысли.
Рассуждения сами собой строились очень логические. Уже видимый вокруг совершенный порядок (Клинов), превозмогающий внешний беспорядок усадьбы, готов был очертить сюжет самый показательный. Разве не так? разве не был сам Толстой полем борьбы порядка с беспорядком? Был, это же яснее Ясной. Вечерний пейзаж готов был совпасть с портретом Льва Николаевича. Что-то глубоко метафизическое нарисовалось перед мысленным взором, и я уже было открыл рот и набрал поболе воздуху, дабы сходство хозяина с домом, со всей окрестною землей запечатлеть окончательно, как вдруг явилось это длинное и строгое слово.
“Это все очень интересно, – вежливо сказала Анна Вячеславна (они все в “Октябре” очень вежливые и доброжелательные люди), – хотя непонятно, как в обсуждении такой серьезной темы можно использовать столь отрицательные к о н н о т а ц и и”.
Я подавился очередной космического размаха мыслью. Тени под липами и округ кустов дрогнули и остановились в волшебном течении. Рядом с домом зажегся прожектор, по белому фасаду снизу вверх легли резкие тени. “Хорошие дела…” – подумал я и быстренько перемотал обратно в голове запись разговора. Запись выглядела довольно расплывчато – гостеприимство Ясной известно, там ни одного вечера не проходит без дружеского застолья, вот и в тот вечер оно состоялось и, наверное, возымело действие – поди вспомни теперь, что в точности было сказано, и в каком тоне, и какие, прости Христос, были при этом задействованы к о н н о т а ц и и.
Опять же, значение этого умного слова было (и остается) для меня не вполне доступно.
Мы в Путевом Журнале изъясняемся короткими словами, которые не всегда можно прямо переложить на бумагу; к тому же нам помогают жесты и то взаимопонимание, без которого шагу нельзя ступить в экспедиции.
Но “путевых” слов я как будто не использовал (шут с ними, с жестами, какие в сумерках видны жесты?). Да нет, ничего крамольного вроде и не было сказано, по крайней мере намерения мои были чисты, и вдруг на тебе – к о н н о т а ц и и. Еще это ц в конце – оно было похоже на раздвоенную антенну. Слово с антенной на конце проползло по темной аллее куда-то в сторону; я потихоньку перевел дух.
“Нет, это в самом деле интересно, – продолжила Анна Вячеславна, деликатно не замечая, как у собеседника восстанавливается кровообращение (длинные, длинные слова! все происходило гораздо быстрее; жизнь вообще быстрее слов, она им перпендикулярна), – это нужно серьезно осмыслить. А вы не пробовали все это записать?”
Конечно, пробовали. Пробовали уловить сходство пейзажа и автора, и наблюдать пейзажи “авторские”, и многое из увиденного записывали, иное и публиковали, хотя несомненно, что на бумагу ложилась только часть наблюдений. Проект наш подвижен и более комфортно ощущает себя в пространстве устной речи…
“Вот вы напишите и принесите к нам в “Октябрь”, а мы посмотрим”, – закончила Анна Вячеславна, и тени поплыли, и жизнь потихоньку двинулась прежним темпом.
С этого началась наша дружба; в самом деле, в “Октябре” мы напечатали немало (двенадцать выпусков, я посчитал), неясно только, что там вышло с к о н н о т а ц и я м и.
Нет, слово это не было лишним, напротив, теперь я вижу, что во время общей работы наши публикации постоянно прирастали, прибывали точно воздухом новым контекстом. Нет, и это слово как будто с антенной. И без него все ясно.
Бесстрашные, наделенные широкой душой люди работают в “Октябре”. Никакие другие не смогли бы так долго терпеть нашу метагеографическую компанию.
Бесстрашие – оно, несомненно, определяет о к т я б р ь с к и е к о н н о т а ц и и. В этом смысле первоначальное прочтение имени журнала сохраняет силу.
Но это опять слова, длинные слова. Чувства им перпендикулярны, потому они быстрее и теплее слов. Путевой Журнал, по привычке заменяя половину слов жестами, а другую половину с великим трудом переводя с “воздушного” языка на бумажный, но на самом деле посылая, изливая, транслируя напрямую одни только сердечные чувства, поздравляет “Октябрь” с днем рождения.
Михаил ЛЕВИТИН
Все толстые журналы похожи друг на друга.
Но чем-то они все-таки отличаются!
– Куда нести? – спрашивает автор.
– В “Знамя”! Или в “Новый мир”! Повесомей будет. Какое прошлое, какие традиции!
– А если в “Октябрь”?
– Легкомысленный журнал, богема, авторы какие-то несерьезные, то есть попадаются, конечно, и настоящие, но выскочек больше.
Я – выскочка. Мне надоел этот серьезный-серьезный-серьезный мир, мнящий, что определяет литературу.
Мне нравится хорошая компания, богемный главный редактор, красавицы–дамы и поэты, редактирующие прозу.
Мне нравится, что в “Октябре” почти наплевать на престижность.
А здесь только так. Сотрудники не предвзяты и потому реже ошибаются. С ними хорошо. При мысли о них хорошо.
Они в поисках куражу и веселья. Им ясно, что надо пережить, переждать мусорную волну, а пока она идет, печатать тех, у кого в голове гуляет ветер… Истории, разумеется.
Ах, этот “Октябрь”! Сколько счастья он мне принес, как хочется ему удружить!
Все, кто печатается здесь, уже никогда не сумеют говорить друг о друге плохо.
Другие спросят: “Ты читал журнал такой-то, правда, я там лучше всех?”
Здесь же скажут: “Какой хороший номер, правда? И я там есть!”
Как приятно ухаживать за вами, поздравлять, наконец писать для вас приятно.
В этот дом пускают только достойных кавалеров. Обязательно – достойных и обязательно – кавалеров.
А то, что они настоящие писатели, в этом сомнение разве что у окололитературных критиков.
Грозный журнал “Октябрь”, сильный журнал, красивый.
Люблю. Клянусь. Всегда.