(поэзия в обрамлении прозы)
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2003
“Устройство” толстого журнала, присутствие в нем разных рубрик, соотношение их объемов – все это вроде бы само собою разумеется, обсуждению не подлежит. Так кажется читателям, впервые взявшим в руки литературный журнал задолго до появления “одноразовых” изданий карманного формата и электронных книг. Однако вопросы все же существуют, и серьезные. Например, чем отличается по ритму, по самому принципу восприятия чтение поэтической подборки в журнале и книги стихов? Если читать журнал не в библиотеке и не в сети, то он неминуемо превратится в спутника, товарища, присутствующего при самых разных ежедневных событиях. В метро, в перерыве между лекциями, в столовой за чаем, снова в метро, вечером дома мы открываем разные страницы журнала. Стоит ли, скажем, в очереди к врачу браться за огромный роман? Поэзия лаконична, читается на одном дыхании, радует кажущейся очевидностью. В толстых журналах стихи, тщательно чередующиеся с прозой, выполняют функцию театрального антракта: почему бы, собственно, не побаловать себя Кенжеевым в перерыве между Буйдой и Слаповским (это февральский номер “Знамени”)? Хвостова в таком случае займет паузу перед Корниловой, а Байтова можно оставить на сладкое …
Таким вот незамысловатым образом получает читатель то, что и ждет от стихов “в течение рабочего дня”, – доступность, понятность, а главное – ненавязчивость, всегда готовую лишний раз испуганно себя одернуть: “но витийствовать – стыд…” (Бахыт Кенжеев). Хорошая теория. И даже если с ней не совпадают факты, всегда можно отмахнуться по-гегелевски: мол, тем хуже для фактов. Ведь не зря же Николай Байтов подытожил подборку в “Знамени”: “Все так просто, читатель родной…”. Вероятно, не зря, особенно если вспомнить, как он ее начал: “Как все не просто, господи, трудно-то как”! Так просто или не просто?
Обычно в одном номере публикуется от двух-трех (“Октябрь”) до четырех-пяти (“Знамя”, “Новый мир”) поэтических подборок. Проследить за тем, как формируется “отдел поэзии”, не составит труда, но недаром говорится: человек, который знает как, всегда будет иметь работу, а человек, который знает почему, всегда будет его боссом. Вопрос в том: почему так, а не иначе? Если приглядеться, логика просматривается. Возможно, ее сложнее выявить на примере двух поэтов, зато четырех вполне достаточно, чтобы подметить некоторые закономерности.
Вот авторы февральского “Знамени”: Вознесенский, Кенжеев, Хвостова, Байтов. Естественное, казалось бы, желание определить, где гвоздь программы, а где фон, – ошибочно. Гвоздя программы, по всей видимости, нет. Тщетно просится на эту роль Вознесенский – по близости своей к титулу “живого классика” и в силу не исчерпанной еще способности выдавать убийственные афоризмы по поводу и без оного: “Некое смеркание в судьбе. / (У американцев – в сентябре)” (первый случай); “По интерпретации Малевича / женщина – черная дыра” (второй).
Следующий претендент – Ольга Хвостова. Что-то в ее стихах может поражать, нравиться, шокировать, выражение “тусклый общественный космос” или словечко “муйней” могут даже прочно вписаться в чей-нибудь лексикон – уж больно все это метко… Но – не удивляет, поскольку знакомо по прошлым публикациям, в том числе “знаменским”. Да и на возмутителя общественного спокойствия Хвостова тянет разве что в гордом одиночестве, а не тут, рядом с Вознесенским, который, хоть и мэтр, непринужденно рифмует “музыку” с “трусиками” и предлагает “Маяковского – с корабля!”.
Ровный и стабильно верный себе Кенжеев, печально-усталый (“…будь попроще, / ибо праздника, в общем, не вышло”) и неизменно далекий от всякой простоты (“Мне Иов в гноящихся язвах близок…”), мог бы теоретически стать ярким цветовым пятном, каденцией номера, но ему отведена совсем другая роль. И он, и Байтов (“тайный безучастный участник”), принадлежащие приблизительно к одному поколению, составляют фундамент поэтической рубрики февральского номера. При всей несхожести манер их стихи роднит своеобразная интонация невозмутимости, незыблемости. Без этих двоих, так удачно расположившихся вторым и четвертым по порядку, соседство Вознесенского с Хвостовой либо не имело бы ни малейшего смысла (так, случайная комбинация…), либо заключало бы в себе чрезмерную претензию. Когда же в номере представлены четверо таких поэтов и в таком порядке – это уже даже не концепция, это гармония. Специфика презентации материала в толстом журнале, отсутствие всяких комментариев не позволяют задавать направление рефлексии читателя. Единственный способ редактора отдела что-либо сказать от себя напрямую – это собственно подборка имен. И тут главная задача – не исказить картину, не упростить сложное, не выдать одно направление в поэзии за единственное, не подогнать все под систему, которой на самом деле нет, – задача, которая в журнале “Знамя”, на мой взгляд, выполняется достойно.
В февральском номере “Нового мира” представлены Евгений Рейн (по собственному определению, “не дуэлянт и не самоубийца”), Борис Викторов (определений не давал, но в строчке “и в чернильнице кровь ясновидца” явно на что-то намекнул), Григорий Марк (“одинокий пилот”), Владимир Губайловский (“одномерный схоластик”) и Ольга Мартынова (впервые печатается в “Новом мире”). Итак, два полюса: Евгений Рейн, о котором нынче пишут много и многие, и Ольга Мартынова – о ней без специальных разысканий можно сказать только, что знакома с Еленой Шварц и что… впервые публикуется в “Новом мире”!.. Следовательно, норма по мэтрам и новичкам выполнена с блеском, да и рамочная композиция выдержана: Рейна – в начало, Мартынову – в конец. В середине – рядышком расположились Борис Викторов и Григорий Марк с разницей в возрасте всего в семь лет и со стандартными формулировками в аннотациях: “автор нескольких поэтических книг”. Не то чтобы уж очень оригинальны, но и не скучны и рядом смотрятся довольно естественно. Наконец, выступает со стихами критик Владимир Губайловский, обильно печатающийся в разных изданиях, в том числе и в “Новом мире”. Для полного счастья не хватает разве что какого-нибудь поэта из дружественной страны СНГ, можно – из Восточной Европы, тоже в прошлом вполне дружественной, чтобы меланхоличный Кенжеев не жаловался: “Так и бродим родимым краем, / чтя российскую литературу, / а другой, к сожаленью, не знаем”. Переводной литературы в “Новом мире” и в прежние годы было немного, а нынче – нет совсем, хотя, скажем, февральская подборка Виславы Шимборской в “Октябре” выглядит очень органично…
Окончательные или даже предварительные выводы о структуре поэтических рубрик в толстых журналах сделать, разумеется, невозможно – для этого нужны систематические обзоры многих десятков подборок разных поэтов и в разных журналах. Однако общие тенденции подметить можно – думается, их ровно две. В поэтической рубрике может быть сделана попытка сконструировать связную и логичную, а главное – соответствующую направлению журнала картину развития современной лирики. Либо, наоборот, составитель может осознанно отказываться от роли “конструктора”, подчеркивать свою вкусовую и идейную терпимость. На практике обе тенденции переплетаются, сложным образом взаимодействуют. Иначе и быть не может, поскольку каждая из них в отдельности легко обращается в крайность: первая балансирует на грани чрезмерной жесткости, вторая – эклектики. Все эти смысловые нюансы, конечно, входят в “обязательную программу” чтения стихов в толстом журнале, поэтому видимая лаконичность и доступность журнальных поэтических рубрик очень и очень обманчива. Так что, пожалуй, не стоит перелистывать эти страницы в городском транспорте, нужно ведь что-нибудь приберечь и для чтения во дни сомнений и тягостных раздумий, не правда ли?
Дарья РАЩУПКИНА