Опубликовано в журнале Октябрь, номер 2, 2003
(фрагмент журнальной публикации)
Крутой бобер
В то время как некоторые не совсем честные обыватели пытаются обновить свой гардероб, набить холодильник и обставить квартиру за счет разбомбленной во время боевых действий всякой разнообразной торговой сети, встречаются и такие ископаемые монстры духа, что не опускаются до мародерства. К таким, безусловно, относится и Жиндос Папен.
Жиндос живет в районе старых девятиэтажек. Там никогда не смолкает стрельба, там постоянно рвутся снаряды, и именно оттуда, если верить очевидцам, а оснований не доверять им у нас нет, время от времени вылетают термитные ядра, от которых изрядно уже пострадало лицо города. И обитая в этом раю кромешном, Жиндос умудряется не шляться по торговым точкам, а ведь всех делов – вынырнуть из подъезда, перебежками добраться до соседнего дома, а там достаточно удара ногой по хлипкой решетке воздухозаборника, выколупнуть обесточенный вентилятор из паза – и гужуйся от пуза! Добро б не знал Жиндос про такие дела, но ведь знает, поскольку он грузчиком в этом магазине работал. Ан нет, не тут-то было. Сидит он у окошка, дуло ружья наружу, охраняет тот самый воздухозаборник. Много уже народу положил, меткий мужик Жиндос, да и чего не быть метким – шестьдесят метров всего-навсего от окна Папена до люка вентиляции.
Однако и на старуху бывает свой болт с хитрой нарезкой. Очень уж неудобно стоит дом, в котором Папен проживает: окна на запад. Если день пасмурный – все нормально, но стоит небу проясниться, как солнце под вечер мешает стрельбе. Именно этим и пользуются некоторые особо настырные обыватели, чтобы подкрасться по прекрасно простреливаемой площадке к вожделенному воздухозаборнику.
Однако мало кто подозревает, что у старика Папена есть солнцезащитные очки и кепка с длинным козырьком. Никакое солнце в глаза ему не помешает теперь снять настырного мародера!
Вот этот урод решил, что можно прикрыться ребенком, каким-то сопливым угланом лет двух или трех. Ничего, рука Папена и на этот раз не дрогнет…
Вновь прибывший оказался очень ловким парнем. Он не только умело использовал закат в качестве отвлекающего фактора, но и достаточно проворно увертывался от зарядов, как будто чувствовал, когда Жиндос начнет стрелять.
– Падла такая! – выругался Папен, когда в очередной раз этот крутой бобер ушел от, казалось бы, прямого выстрела и скрылся в подъезде, ближайшем к стене магазина. Впрочем, как выяснилось, зря он так сокрушался: тот же час парень, рассчитывая, очевидно, на внезапность, выскочил из подъезда и бросился к люку уже один, видимо, углан на закорках очень мешал двигаться. Ба-бах! И все, кулем рухнул этот крутой бобер у входа в вожделенный продуктовый магазин, среди без малого трех десятков таких же, как он, героев. Постепенно все улеглось, из подъезда, послужившего последним укрытием для незадачливого бобра, доносился рев ребенка, сквозь который можно было разобрать: “Папа! Папа!”, солнце уже скрылось за кромкой леса, выстрелы и взрывы затихли… правда, на эти звуки Жиндос Папен давно не реагировал. Ребенок скоро тоже затих, видимо, умаялся.
Вдруг лязгнула решетка воздухозаборника, глухо ухнул вентилятор, выброшенный наружу, и Жиндос к своему ужасу понял, что в магазин кто-то проник. Как же так, ведь во двор никто не проникал, Папен прекрасно видел в темноте! Старик внимательно осмотрел двор и понял – что-то изменилось. А еще через мгновение до него дошло, что исчез один труп. Бобер.
Перехитрил, перехитрил он старого Жиндоса, обвел вокруг пальца, падла. Но Жиндос все же хитрей. Папен поудобнее устроился в укрытии и прильнул к прицелу. Сейчас бобер не сунется, потому что знает, как разозлил стрелка. Он полезет утром, на рассвете, когда будет казаться, что все вокруг спят. А у Жиндоса бессонница. Да к тому же и цель сейчас появилась достойная, это не по простачкам лупить в упор, это серьезный зверь – крутой бобер!
Начало светать. Темнота постепенно уползала в подъезды, пряча свои зубы до следующей ночи, тень девятиэтажного дома, в котором жил Жиндос, неторопливо слезла с воздухозаборника, но никого все еще не было…
Тут из подъезда показался тот самый углан. Он вышел на освещенную утренним солнцем площадку, поковырял в носу, несколько раз позвал папу, ответа не получил и направился к качелям, что скрипели неподалеку от люка.
“Вот тут-то ты у меня и вылезешь”, – подумал Жиндос и зарядил ружье.
Он не хотел попадать в мальчишку, просто не давал ему покинуть площадку, аккуратно оттесняя как от спасительного подъезда, так и от выхода со двора. Поднялся детский рев, который заглушила канонада на соседнем проспекте – начинался очередной день военных действий.
Пожалуй, Жиндос увлекся. Иначе как объяснить, что крутой бобер неизвестно как очутился рядом с пацаном и открыл огонь из двустволки, которую, очевидно, нашел в служебном помещении. Жарил он сразу из двух стволов, перезаряжая свое ружье так быстро, как не успевал даже бывалый стрелок Папен. За спиной у крутого бобра был огромный рюкзак, набитый снедью, а карманы широких штанов вздувались от цилиндров медвежьей картечи. Папен упал на пол – очередной выстрел вырвал значительный кусок из оконной рамы, пара дробинок порвала Жиндосу правую щеку.
– Не трогай нас, урод! – послышался голос бобра. Рявкал бобер не тише двух стволов своего ружья.
Самое обидное было то, что Папен абсолютно точно знал, что из этой двустволки и на десять метров стрелять бесполезно – кривые стволы.
В ответ на эти слова Жиндос открыл ураганный огонь. И вот ведь опять какая странность – вроде и часто, и кучно выстрелы кладутся: вон, как бетон под ногами бобра пылью плюется, – ан нет, шагает он, как в мирное время по тротуару – и ничего ему не делается. А углан за ним прячется, ревмя ревет: “Папа! Папочка! Боюся!”
– Бойся, бойся, пацан, – цедит Жиндос, и тут что-то как хлынет по правому боку. Глянул – мать честная! Вырвало руку начисто, кровища рекой, и дурно, дурно становится уже, хотя ни капельки не больно, ну вот ни на столечко.
“Что же ты, ирод, наделал?” – успел подумать Жиндос и провалился в какую-то дыру.
Очнулся, когда почувствовал, что кто-то бинтует плечо. Открыл глаза. Закрыл. Это был крутой бобер. На кухне кто-то стучал ложкой.
– Ну что, дед, живой? – с участием спросил бобер.
– Ну живой, – ответил старик и посмотрел в добрые серые с зеленой искоркой глаза крутого бобра.
– От кого ж ты склад свой охраняешь? – удивился бобер. – Война ведь.
– Вот от таких, как ты, и охраняю…
Бобер выпрямился и оказался ростом почти до потолка.
– Ну, тогда понятно.
Он взял свою двустволку, прислоненную к стене, и вставил дула в ухо Жиндоса.
– Ты что, дурак? – рассердился Папен. – Сначала бинтуешь, потом убить хочешь?
Выстрел. Бобер кладет ружье рядом с берданкой Жиндоса и идет забирать с кухни углана.
– Ты его убил, папа? – спросил мальчик, допивая чай. В руке его таяла шоколадка.
– Нет, что ты! – ответил бобер, обтирая с ботинок капли крови. – И не называй меня папой, я совершенно чужой дядя. Ты как, перекусил?
Он хорошенько умыл ребенка, и через минуту оба покинули квартиру.
Пройдоха
У вас чешутся руки, я вижу. Да что там, я даже чувствую, что шуршит в вашем кармане. Я профессионал, я обую вас в карты, на бильярде, в буру и в орлянку. Но не буду играть с вами по одной простой причине: где-то я вас видел. Если мне так кажется, то с человеком я не играю, это вроде как родственника обижать.
Однако пока мы едем, я вас просто историей развлеку, а вы не расстраивайтесь, а купите матери килограмм апельсинов, а племяннику с сестрой и ее мужем – телевизор. Поверьте, это всяко лучше, чем отдавать четыре тысячи случайному попутчику за несколько партий в буру.
Я вам расскажу, как проиграл. Единственный в жизни раз проиграл, и кому – юному сопляку восемнадцати лет! А что проиграл? Желание.
Я тогда по Москве гастролировал, на случайных пари себе славу зарабатывал. Да уж, что и говорить, во всех играх я собаку съел – хочешь в шахматы или в го (это такие шашки китайские… знаете?.. приятно поговорить с образованным человеком), нарды, бирюльки, бридж, теннис. Но только на деньги. Иначе я не играл, да и сейчас не играю.
Попался мне тогда паренек один, он случайно в компанию затесался, во время сеанса одновременной игры с Каспаровым, Крамником и Карповым. Все желающие также могли принять участие, три тысячи получал каждый, кто выиграет партию. В итоге у меня после игры должно было быть немногим больше сорока тысяч русскими и девять тысяч баксов – с гроссмейстерами я играл на доллары. Я, собственно, и ушел оттуда с этими деньгами.
Но тут этот паренек подскакивает ко мне и говорит: так, мол, и так, а не правда ли, Валерий Архипович, что вы во всех исключительно видах игр победителем выходите? Я отвечаю в том смысле, что истинная правда, но только по очень большим ставкам играю я во все эти игры.
Паренек: а не хотите ли в русскую рулетку?
Что, проняло вас? Меня тоже проняло, потому как русскую рулетку за игру не считаю, а вот за опасное баловство – очень даже. Но народу много, все с исключительным интересом следят за нашей беседой, и упасть в грязь лицом нельзя ну ни под каким предлогом. Я и говорю: отчего же, извольте. Прямо здесь и сейчас?
У всех мошонки от таких слов подобрались… ну, у всех, у кого эти мошонки были. Игра и без того напряженная была, а тут еще такое продолжение.
Да нет, отвечает парень, это не я играть буду, а приятель мой, его в армию скоро забирают, наверняка в Чечню попадет, так решил, если погибать – то в родном городе, на миру и смерть красна, правда ведь?
Думаю: мутишь ты, парень, наверняка кидануть хочешь. Договариваемся о месте встречи, сумме – пять тысяч долларов, и парень исчезает. Я, не будь дурак, позвонил надежным людям, чтобы проконтролировали ход игры, чтобы без обману и все честь по чести. Если все будет честно, то я обязательно выиграю. А если нет – тем более, потому что на серьезные мероприятия никогда без телохранителя не отправляюсь. Если что – заступится. Вы же видите, росту во мне едва метр тридцать.
Серьезные люди всю ночь не спали, справки наводили. Но оказалось, что действительно какой-то парень, то ли Денисом, то ли Дафнисом зовут, фамилию уж и не упомню сейчас, через две недели идет в армию и действительно светит ему война.
Вот, думаю, дурак. Матери и так, и так, при любом раскладе слезы достаются и одинокая старость. Решаю для себя, что в случае выигрыша возьму женщину на пенсион – отчаянный парень. А за мной репутация самого удачливого игрока, и за спиной стоят люди, с которыми шутить не то чтобы опасно, а даже в голову не придет никогда такая дикая мысль. Ведь где я – там и деньги, а где деньги – там и я. И они со мной.
Сейчас, чайку выпьем – и закончу. Тем паче мне скоро выходить. А вы куда, далеко едете? Нет, не бывал. Но обязательно буду, обязательно!
Ну что же. Приезжаю в сопровождении двух джипов в район… там станция “Чеховская” рядом. Вот именно.
Дом совершенно обычный, подъезд с железной дверью, третий этаж, квартира налево. Однокомнатная хрущевка, снятая специально для таких вот пари с возможным летальным исходом.
Ребята тщательно обыскивают всю квартиру, оппонента и того паренька, что назначил встречу. И все чисто, как в барокамере Майкла Джексона. Это вам смешно, а нам совсем не до смеха было. Если нет никакого подвоха, значит, он есть, но очень хорошо закамуфлирован. И этих типов всего двое, то есть не боятся они ни меня, ни серьезных людей за моей спиной. Ну, меня бояться действительно нечего, соплей перешибить можно, если сильно большая сопля. Но серьезных людей!.. Они же могли этих мальчишек прямо там покрошить мелко-мелко и уткам скормить на обед.
Но обходится пока без эксцессов. Выбрали “Магнум”, тридцать второй калибр, врежет по мозгам – мало не покажется. Вытряхиваем все патроны, кроме одного. Условие следующее: барабан крутится один раз, дальше участники стреляются до последнего, то есть каждый по три раза. Если кому-то достается последняя попытка из шести, он может откупиться теми самыми пятью тысячами баксов, а нет – пуля в висок списывает долг.
Кручу барабан и приставляю дуло к виску. Щелк! Спина в поту. Берет пистолет этот самый то ли Денис, то ли Дафнис. И совершенно спокойно жмет.
Я думал, у него сейчас череп разлетится, а он живой. И остается четыре попытки на двоих.
Снова “Магнум” у меня. Хладнокровно приставляю его к виску – щелк! Оппонент тоже – щелк! Я снова – щелк!
Все! Финита ля комедия, концерт окончен. Последний патрон у него.
– Будем платить? – спрашиваю.
– Откуда же у меня деньги? – пожимает плечами этот прожигатель жизни.
– Сука ты, – говорю, – позорная! Ты о матери подумал, когда на такую аферу шел?
Ребята мои подобрались уже, но я их останавливаю.
– Может, не будешь стреляться? – говорю. – Отработаешь, устрою тебя на хорошие деньги.
А он смотрит этак дерзко и заявляет:
– А давайте, – говорит, – пари заключим. На желание! Что я сейчас не умру.
– А если проиграешь, с кого я буду спрашивать? – смеюсь я. Ребята, так те вообще готовы наглеца “Магнумом” этим накормить.
– Не проиграю, – отвечает.
И в комнате вроде как даже и холодно стало.
– Хорошо, – соглашаюсь, – последняя воля умирающего – закон.
Он затыкает уши ватой – какой предусмотрительный юнец: это он сделал, чтобы выстрелом не оглушило!
Как жахнет! Револьвер – в клочья, я на полу, ребята оглохли, стоят, ничего не понимают. Тут их тепленькими и бери. Но этот Дафнис, или Денис, говорит:
– Как насчет пожизненного пенсиона маме?
Подозреваю, что домой он не вернулся. Погиб или нет – не знаю, но не вернулся – наверняка. Поэтому ежемесячно высылаю его матери по шесть тысяч рублей, якобы пенсию от Главного Командования.
Но до сих пор не могу решить одной маленькой проблемы: почему он позволил мне уйти? Ведь это не я ему предложил жизнь, а он мне! Вы, конечно, не поверите, но мне показалось, что это не мы, а он контролирует ситуацию. Сейчас уже не кажется…
Ну вот я и приехал. Спасибо, и вам того же. Счастливо добраться до дому.