Р а с с к а з
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2003
“Наша главная задача. Ким Чен Ир” – гласила вторая половина плаката, украшавшего крышу элитной пятиэтажки напротив. Начала плаката в окно лестничной площадки видно не было. Он вздохнул и взял с подоконника наполненный русской водкой стакан.
– За победу, как говорится, мировой революции, – сказал Сам.
Они чокнулись и выпили.
– Ты прям совсем русским там стал, – сказал Он, вглядываясь в ставшее каким-то китайским лицо товарища. – Всего-то два месяца, и так изменился.
– Да, – согласился Сам, вытирая губы рукавом пиджака. – Сам удивляюсь. Даже язык немного подзабыл.
– Ну это почти незаметно, – сказал Он, присаживаясь на ступеньки.
– Но я-то чувствую, – сказал Сам.
Он махнул рукой. Сам достал сигареты и со смущенным видом закурил. Он покачал головой, но ничего не сказал.
– Ладно, – сказал Сам. – Скоро эти кончатся, брошу.
– Сколько? – спросил Он.
Сам достал из кармана часы.
– Почти восемь.
– Странно, – сказал Он. – Странно, а потому плохо.
Сам убрал часы в карман. За окном раздался шум автомобильного мотора, и они сразу напряглись, но тревога, в который уже раз за сегодня, оказалась ложной. Улица генерала Мал Ян Чана славилась оживленным движением.
– “Волга”, – сказал Сам, глядя в окно.
– Как же все-таки долго, – сказал Он.
– Духовный подвиг ожидания – один из самых трудных, – сказал Сам, присаживаясь рядом.
– Терпение – лучший путь к победе, – согласился Он.
– Медленный путь чаще приводит к цели, – сказал Сам.
– Лучшее в футболе – счет на табло, – отозвался Он, и оба надолго замолчали, справляясь с горьким чувством зависти.
За окном сгущались сумерки. В лучах закатного солнца плакат странным образом поменял цвет с красного на черный. Он не хотел постигать глубинную сущность этого символа, а потому сказал:
– А что там у тебя вышло с националистами?
Сам вздохнул и потушил сигарету о стену, оставив большую черную точку под надписью “Сталин ведет, Мао сосет”.
– Понимаешь, это молодые люди, выбравшие для себя духовный подвиг борьбы с обществом. Подвиг этот очень сложный, намного сложнее ожидания или, скажем, военной службы. Он требует большого мужества и силы воли. – Сам, как всегда, отвечал не только на поставленный вопрос, но и на все сопутствующие ему и могущие возникнуть по ходу разговора. Сам достиг замечательных успехов в искусстве ведения беседы. – Эти молодые люди владеют и тем, и другим, однако не настолько, чтобы совершать свой подвиг в одиночку. Они объединяются в крупные группы, которые до некоторой степени заменяют им отринутое общество. На пути дальнейшего самосовершенствования…
Сам резко встал, подошел к окну, разлил остатки водки по стаканам, протянул один Ону. Выпили на этот раз без тоста. Сам убрал стаканы в карман, а бутылку неожиданно выкинул в форточку. Потом закурил и сел.
– Сколько? – спросил Он, зная, что Сам не утратил нить беседы и через некоторое время она будет продолжена.
Сам достал часы, посмотрел на них, положил на ступеньку рядом с собой.
– Пять минут девятого.
Он покачал головой и сказал:
– Как бы не случилось с ним чего.
– …они преодолевают такие чувства, как страх, сострадание и так называемая толерантность.
Сам хотел узнать смысл непонятного слова, но не решился перебить старшего товарища.
– С этой целью они совершают нападения на людей, которых по определенным признакам делят на чурок, черножопых и узкоглазых. В основном их просто избивают и грабят, но иногда и убивают.
– А тебя как называли? – спросил Он, удивляясь собственной смелости.
– Преодоление уважения к старшим – серьезный успех, – сказал Сам, с улыбкой взглянув на Она. – Я в их сознании должен был отразиться как узкоглазый, однако некоторые из них называли меня желтопузым и даже чуркой. Последний термин, как мне удалось понять, имеет более широкий, обобщающий смысл.
Внизу хлопнула дверь, и послышались шаги. Он и Сам моментально вскочили на ноги. Он нащупал в кармане брюк выкидной нож, пытаясь представить, что же чувствует Сам, у которого за поясом был настоящий револьвер.
Их ждало разочарование. Из глубины второго этажа вынырнула женщина. Она была такого хрупкого телосложения, что, казалось, ее нес по лестнице восходящий поток воздуха. Женщина была обута в туфли на тонкой шпильке, а в правой руке держала маленькую бутылку коричневого американского лимонада и холщовую сумку, из которой торчал замороженный рыбий хвост. Он подумал, что все это – как, впрочем, и само появление женщины в подъезде элитного дома, – выглядит крайне подозрительно, но затем разглядел на тощей груди женщины красный депутатский значок. Присмотревшись, он различил неясные очертания партийного билета в боковом кармане и окончательно успокоился.
Женщина прошла между друзьями, низко опустив голову, словно не замечая их, хотя в какой-то момент показалось, что ее крошечный нос вздрогнул, соприкоснувшись с парами спирта. Она поднялась на третий этаж, отперла среднюю дверь и вошла в квартиру, из которой доносился неясный аромат свежесваренного риса. Он почувствовал, как у него заурчало в животе, и снова опустился на заметно похолодевшие ступеньки.
– Их было семь человек, одеты они были в черные куртки и почему-то в военные брюки и ботинки – видимо, еще один способ подсознательного отождествления с покинутым обществом. Один из них попросил у меня денег. Он был очень молод, ему едва ли сравнялось четырнадцать, и я решил, что его время для борьбы с искушениями, которые содержат денежные знаки, еще не наступило. Я попытался объяснить ему свою позицию, но, увы, я не так хорошо знаю русский язык.
Сам вздохнул, подошел к окну, уперся лбом в раму.
– Эти молодые люди думали, что совершают свой духовный подвиг, и это до некоторой степени действительно было так, однако диалектика учит нас, что в духовном акте неизменно присутствует не только объект, но и субъект и они могут в любой момент поменяться местами. Так было и со мной. Я понял, что пришло время для моего духовного подвига. Я должен был подавить не только страх физической боли, что мне удается уже почти в совершенстве, я должен был также избавиться от жалости к этим смелым и достойным молодым людям, чей жизненный путь так неожиданно пересекся с моей духовной траекторией. Как сказал Ким Ир Сен, пути Мао неисповедимы.
Сам, похоже, даже не заметил, что закурил снова. Солнце уже зашло, и лицо Сама подкрасил свет ртутного фонаря у подъезда. Внутри подъезда свет не горел – говорили, что много электроэнергии стала требовать космическая программа, хотя ходили глупые – и гнусные – слухи о коллекции фильмов Ким Чен Ира.
– Я застрелил троих. У меня был с собой партийный револьвер. Товарищ Юх сказал мне, что не может рисковать мной и посылать за границу без оружия. Юх, как всегда, был прав. Остальные быстро и чрезвычайно умело побороли храбрость и гордость и убежали. Я тоже сумел скрыться до появления милиции. Все.
“Да”, – хотел сказать Он, но справился с болтливостью и промолчал. В душе его родилась светлая, почти очищающая зависть к красоте духовного подвига товарища. Немного поколебавшись, он попросил у него сигарету. Сам, расстроенный и думавший, как и все мы, о своем, молча протянул ему пачку. Он осторожно взял в руки ароматную иностранную палочку, но прикурить не решился и просто спрятал ее за синюю ленту, украшавшую его шляпу.
– А правда, – спросил после некоторых колебаний Он, – что в шестьдесят шестом году мы могли выиграть чемпионат мира по футболу?
– Правда, – тихо сказал Сам, и Он вдруг обнаружил, что тот плачет.
“Сколько же мне еще учиться”, – подумал Он и сокрушенно покачал головой.
– Успеешь, – сказал Сам, славившийся умением читать мысли. – Знаешь, а я ведь в Москве в одной комнате с негром жил. Вот кому повезло.
Сам потряс головой и вернулся на ступеньки.
– Жаль, водки больше нет, – сказал Сам. – Может, попросить у кого?
Он посмеялся тонкой шутке.
– У них нет ничего, и им почти не с чем бороться. Понимаешь, свобода, можно сказать, падает им в рот прямо с пальм. Лучших посылают преодолевать себя в более трудные страны. В Россию, Германию и США. Тех, кто послабее, иногда отправляют на Кубу. Но там тоже все довольно просто.
– Я вот о чем думаю, – сказал Он. – Как иностранные спортсмены, особенно китайцы и русские, выносят радость побед? Откуда у них столько сил?
– Это большое искусство, – сказал Сам, ничуть не обидевшись на то, что собеседник не проникся предложенной темой. – Я, например, до сих пор его не постиг. Но, когда я учился в школе, у нас был один мальчик. Он все время выигрывал в шахматы. И ему удалось с этим справиться, хотя временами он был на грани самоубийства. По крайней мере мне так казалось. Теперь работает в космической программе. Ему даже позволили иметь машину. А ведь помнишь, совсем недавно на такое решался только вождь. Хотя ты, наверное, не помнишь.
– Помню, – соврал Он. – Говорят, у нас в комитете скоро организуют служебные курсы. Чтобы можно было быстро преодолевать пространство.
– Знаю, – сказал Сам.
В средней квартире на третьем этаже, в той, куда вошла женщина с депутатским значком, включили на полную громкость радио, чтобы не было слышно, – а было слышно все равно, потому и стало понятно, – как шипит на сковороде разогреваемое для жарки рыбы масло. Он даже расстроился оттого, что кому-то в их стране еще позволяют ставить над собой такие жестокие опыты.
– Между тем в России диалектическое развитие способов самосовершенствования дошло уже до заранее известного предела, – сказал Сам. – Каким-то удивительным образом они умудрились связать отказ – понимаешь, отказ! – от материальных благ с духовным совершенствованием. Причем произошло это едва ли не тысячу лет назад.
В это время за окном в очередной раз зарычал автомобильный мотор. Сам и Он переглянулись, и Сам, обладавший, помимо способности читать мысли, еще и даром предвидения, сказал:
– Это он…
Убивать предстояло одного из членов горкома, товарища Тянь Ань Мыня, и его водителя-охранника Хоя, если тот будет провожать товарища Тяня до дверей квартиры.
Почему их надо было убить, ни Он, ни даже Сам не знали, потому что убивать надо было наверняка за дело, а если убиваешь за дело, то теряешь возможность совершить духовный подвиг. Он отправился на подобное задание уже в третий раз, почему ему и выдали в оружейной комнате не обычный номерной кирпич, а выкидной советский нож, со странной надписью на рукоятке. Сам сказал, что она читается как “Охотник”, но Он не смог смоделировать сложную фонетическую конструкцию. Сам, ходивший на дела с пятнадцати лет и потерявший им счет еще в прошлом веке, получил старый проверенный револьвер системы наган, который, говорят, входил в коллекцию оружия, подаренную Ким Ир Сену Генералиссимусом Сталиным. К револьверу выдали целых четыре патрона, по два на рыло.
Подъезд наполнился паровозным пыхтением поднимавшегося по лестнице Тянь Ань Мыня. Он вытащил нож из кармана и занял позицию у окна. Сам с револьвером в левой руке – на правой у него не хватало большого и указательного пальцев, потерянных в южнокорейском плену, – поднялся по лестнице на несколько ступенек вверх.
Он привалился к раме окна, надвинул на глаза шляпу, спрятал смертоносное лезвие в рукав и попытался выдохнуть в окружающий воздух как можно больше винных паров. Через несколько секунд на лестнице появился Хой. Одет он был довольно странно: свободный белый свитер доходил ему почти до колен, а из-под него выглядывали спортивные штаны “Адидас” с белыми фосфоресцирующими лампасами. На ногах у Хоя были, несмотря на холодную погоду, простые резиновые шлепанцы, которые так популярны у милиционеров, охраняющих подходы к китайскому посольству.
– Э, мужик, – сказал Хой, поднявшись на площадку и толкнув Она большой мозолистой ладонью. Он с завистью подумал, что эта ладонь наверняка уже соприкасалась с холодной сталью огнестрельного оружия. А ему еще минимум шесть месяцев ждать. – Чего делаешь тут?
– У, – сказал Он и ударил противника ножом в район печени. Тот обиженно засипел и медленно опустился на колени. Он от неожиданности и недостатка опыта выпустил рукоять ножа, оставшись на какой-то момент без оружия.
– Вот б…ди, пропасли-таки, – прошептал Хой и завалился на бок. Он наклонился и осторожно вынул нож из раны.
Наблюдавший за этой сценой с площадки второго этажа товарищ Тянь удивленно хрюкнул и сделал попытку побежать вниз. Он посмотрел на Сама. Тот раздраженно мотнул головой и стрелой помчался вслед товарищу Тяню.
– Стой, сука, убью! – крикнул Сам с поразительной откровенностью.
Он наклонился над поверженным охранником. Тот зажимал руками рану и смотрел в лицо своему врагу широко отрытым левым глазом. В его зрачке отражался плакат с соседнего дома, причем под таким странным углом, что Он смог прочитать его целиком. “Надежно спрятать ядерное оружие – наша главная задача. Ким Чен Ир”. Он улыбнулся и аккуратно перерезал Хою горло. Тот не сопротивлялся. Внизу раздались два выстрела, а потом послышался странный звук, словно на пол уронили большой кусок теста. Он сглотнул и сел на пол, вытирая лезвие ножа о свитер Хоя.
– Молодец, – сказал Сам, вернувшись на площадку между вторым и третьим этажом. Сам тяжело дышал, и руки его немного тряслись. – Буду об ордене для тебя хлопотать.
Он одолел страх за собственное здоровье, достал из-за синей ленты, украшавшей его шляпу, сигарету и попросил зажигалку. Сам достал что-то блестящее, щелкнул кнопкой, и над его кулаком возник маленький лепесток пламени.
– А этот, гнида пузатая, – сказал Сам, когда Он прикурил, – чуть не ушел. Жирный, а проворный. Да еще жир не прострелишь.
Он нервно засмеялся.
– Да, смешно, – согласился Сам. – Пойдем.
Они встали и пошли вниз. В дверях, там, где уже пахло расцветшей недавно сиренью, лежало тело товарища Тяня, почти полностью перегородившее проход. Он заметил штопку на носке, а зажатый мертвой хваткой портфель почти протерся у ручки.
– Так вот и преодолеваем себя, – сказал Сам, когда они вышли на улицу. – А в России все наоборот. Как я уже говорил, согласно законам диалектики. Они нашли истинное преодоление себя в отказе от преодоления себя. Они, в большинстве своем, отказываются бороться с душевными и даже телесными позывами. И вся их глобальная программа ретроспективной смены экономических формаций, видимо, ориентирована на последнее духовное усилие нации, отброс всяческой заботы о нравственной красоте. Концепция настолько сложная, что я до сих пор не понял, верна ли она в своей сути или нет. Надо будет Ленина перечитать.
Они вышли на перекресток, где улица генерала Мал Ян Чана пересекалась с проспектом Трудовой партии. Здесь, на угловой пятиэтажке, рабочие укрепляли новый плакат.
– “Ленин, Мао, Ким. С ними победим!” – прочитал Он.
Сам достал из кармана запевший телефон.
– Алле? – сказал он в электронную трубку. Почему, подумал Он, если человек разговаривает сам с собой, его принимают за сумасшедшего, но если он при этом держит в руках вот такую трубку, происходящее начинает казаться нормальным. – Да. Как обычно. И чтоб был вьетнамский или индийский, а не то говно, которое ты мне прошлый раз подсунул. Да. Я не ракету собираю, у меня серьезный бизнес. Конечно. Давай. Как меня найти, знаешь.
Сам спрятал телефон в карман. Какое-то время шли молча, прислушиваясь к звуку собственных шагов и разглядывая собственные тени.
– Пойми, – сказал Сам. – Мы, конечно, можем пойти в отряд космонавтов. Глядишь, через пару лет полетим. Но должен же кто-то делать то, что мы делаем. Вот мы и делаем.
– Конечно, – согласился Он, и на глаза его навернулись слезы.
г. Москва