Р а с с к а з
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2003
В склянке темного стекла
из-под импортного пива
роза красная цвела…
Б. Окуджава
Д а, так ее звали. Наташа.
В самое первое время знакомства Андрей думал, что она очень смелая и самостоятельная. В первую их ночь они с жадностью и со знанием дела набросились друг на друга. Свет из-за недозадернутых занавесок падал в глухой переулок, и пьяному, мочившемуся под окном, казалось, что он смотрит порнографический фильм. Когда Андрей в перерывах ходил на кухню курить, она увидела за стеклом лицо, не объяснив ничего, оделась и вышла, и там, под окнами, длинная тень прыгнула от нее в подворотню.
В следующую ночь они ели раков, много, целый кулек, и пили импортное пиво в маленьких бутылочках. Диван-постель раскинулся почти на все пространство комнаты, обклеенной простенькими, давно пожелтевшими обоями, а старый шифоньер в углу в самый неподходящий момент хлопал о стену облезшей дверцей, и непривычная, маленькая, вся блестящая иностранная бутылочка казалась черным принцем, случайно забредшим в придорожный кабак.
Наташа быстро оказалась его сожительницей. Андрей не заметил, как в шифоньер перекочевали все эти многочисленные блузки, юбки и джинсы, и после первой той бурной ночи она утром уже гладила, как само собой разумеющееся, его рубашку.
Наташа училась, приходила только вечером, а на выходные уезжала в станицу к родителям. Иногда она ночевала у себя. Но чем дальше, тем яснее становилось ему, даже без намеков, что невыгодно оплачивать квартиру, когда в ней почти не бываешь.
Уже не в самое первое время, а когда в бабушкином шифоньере со скрипучими дверцами висели блузочки на плечиках, Андрей к немалому удивлению обнаружил у девчонки, легко порхнувшей в машину, бесстрашно ходившей ловить подглядывавшего извращенца, покладистый характер и совершенную неспособность сопротивляться его воле. Еще он нашел хорошую хозяйку, но обнаружил, что с ней абсолютно не о чем говорить. Внутренний мир ее был еще детским – из каких-то собачек, кошечек, юбочек, почти кукол. Посторонних мужчин она до сих пор, до девятнадцати лет, называла дядьками, а женщин – тетьками, и это почему-то больше всего раздражало Андрея. К тому же Наташа, уже к его полному разочарованию, оказалась плаксой и на второй или третий день их знакомства на своих ободранных джинсовых шортиках вышила многозначительный инициал “А”.
Родители Андрея, живущие в большой трехкомнатной квартире на Садовой, в другом конце города, приняли симпатичную и такую домашнюю девочку; развратнику-вруну со стажем Игорю Петровичу было невдомек, что эта милая “крохотулечка”, не пьющая и не курящая и такая вежливая, просто была снята на бульваре и в первую же ночь отдалась сыну. Когда отец приглашал Андрея покурить, неестественно подмигивая, и на балконе заговорщицки спрашивал, спят ли они, Андрей не мог понять, прикидывается отец или нет. Прошло уже три месяца, как он познакомил родителей с Наташей, но, когда оставались ночевать, стелить им продолжали в разных комнатах, хотя знали, что Андрей, не скрываясь, ходит ночью к Наташе.
Отчего люди все время врут? Так врут, что ложь пропитала все их существование, стала обыденной и даже необходимой… У отца была любовница, ровесница Андрея, разведенная и очень красивая женщина, которую он удерживал дорогими подарками. Мать знала об этом и делала вид, что не знает, а отец знал, что она знает, и делал вид, что не знает, что она знает… С ума сойти от всего этого можно. “Съешь, Андрюша, огуречек…” И, наливая водку, обязательно надо врать, представить все так зачем-то, что целый месяц, пока не был у родителей, он ни глотка не брал в рот.
– Ну вот, учился, а теперь и выпить можно немножко! – Это полторы-то бутылки на двоих, за вычетом двух материнских рюмочек, и почти трезвые оба, – оба же “редко” пьющие.
А Наташа была мила. Строила смешные рожицы и при этом сильно смущалась. Она очень хотела понравиться, и они видели это и делали вид, что принимают все за чистую монету, но Андрей наверняка знал, что, ложась спать, мать скажет: “Да, очень хочет бедная девочка в городе остаться”. “Не дрейфь, мать. Знаешь, сколько у Андрюхи еще таких будет?” – Отец повернется на бок и зевнет.
А Наташа в ту ночь, отдыхая на его груди, скажет, только для того чтобы ему угодить:
– Хорошие у тебя родители! – А голосок ее дрогнет, и получится неловко, она поспешит с поцелуями и ласками, на самом деле желая лишь побыстрее уснуть…
Скоро, очень скоро он начал орать на нее и называть сукой, а она лишь преданно смотрела ему в глаза.
– Почему макароны холодные?.. Б…, сука!
Очень, однако, себе на уме была девушка, ведь тоже зачем-то овечкой прикидывалась, а делала все по-своему, хоть убей ты ее, но нужно было ей обязательно копаться на письменном столе и укладывать в стопочки отдельно книги, отдельно тетради. Разыгрывала потом идиотку и терпела оскорбления, и чем дальше, тем больше.
Все вроде хорошо было у Андрея, и девчонка классная, и в компании, и вообще, но запил он сильнее обычного и домой, в свою собственную, после бабушки доставшуюся квартиру идти не хотел. А там, дома, и подогреваемый через каждые пятнадцать минут, чтобы, не дай бог, не остыл, ужин, и холоднющее пиво, и все радости медового месяца, с восточными, французскими и какими хочешь утехами. Ан нет, засиживался где угодно, в пивных и даже у Лехи ночевал пару раз. И видел Андрей, что превращается он в какого-то несусветного изверга, но сколько ни говорил себе, что нельзя так, а с собой ничего поделать не мог. Разве только не бил, потому что не за что было, слишком исполнительная была.
И заметил еще Андрей: любила Наташа его подпаивать, незаметно так провоцировала. А как ей было иначе бедной, если посудить? Натурой Андрей, в смысле выпить, пошел в отца – добрый становился, любвеобильный, всем все желал подарить – кому деньги, кому любовь.
Надоела она ему – до чертиков. Давно он выискал все ее недостатки. Бедра у Наташи были неширокие, а Андрею всегда нравились девочки с треугольничком между ног, грудь хоть и упругая, но небольшая, тип лица не восточный совсем, европейский даже, такие Лехе нравятся, но он же не Леха. И не в шутку уже, хоть и по пьянке, говорил ему: забирай. Но тот не хотел, боялся, наверное, “объедок подобрать”, тоже болван ведь.
Но – поразительно, феноменально, как говорил Леха – жалко было ее. Не любил совсем, а жалел, как уличную кошку подобранную, и, когда пьяный был, она плакала, а он жалел ее и гладил по голове, и готов был все сделать, лишь бы не плакала, обещал любить и помещал в собственную мечту о яркой заграничной жизни. А в следующий вечер он приходил не в духе и трезвый, и она снова становилась “конченой тварью”, сукой и б…ю.
Через полгода у Андрея случился день рождения, Наташа испекла красивый, с завитушками, торт, наделала салатов. Пришли родители. И отец на кухне, противно подмигивая, выпуская маслянистыми губами дым, щупал почву: не собираетесь, мол… Андрей отмалчивался. Призадумывался он давно – затянулось, непривычно затянулось. Сначала подыскивал замену. Одна брыкнула, у другой парень оказался, а сейчас и замены уже не надо, отвязаться лишь бы, а перебиться – не проблема. А из комнаты смех, рассмешила маму все-таки, и умиленно так щебечут, невестка, блин.
В другой вечер пришел Леха с пивом и раками, мода в тот год у них завелась – раки, а разобраться, что в них хорошего, есть нечего, тарань куда лучше, и так по пиву хорошо ударили, что сами почти раками заползали, и Наталья первая.
– Наташ, за тебя, т-твою красоту! Дрон, тебе повезло…
– Хошь, подарю? Другу дарю, за-бирай…
– Ха-ха-ха-ха! – Она больше всех заливается. – К Лехе, так к Лехе, а что ж? Если надо… – И видно, главное, что они больше на пару похожи. Он интеллигент, сукой называть не будет, тоже в городе живет, она умница, сам говорит – красивая.
Но у дурня этого комплексы открылись, утром проспался не до конца, пива пить не стал и свалил. И все потянулось, как раньше, и прожили почти год. Осень, зиму, и лето уже начиналось. Стал Андрей тут неладное замечать. А именно – попытки Наташи забеременеть. И тогда уж решил он: пути назад нет, сворачивать нужно весь этот бурный роман. А привык уже к Наташе, и, кто его знает, что было бы, если б забеременела. Так и жили бы, наверное, как все живут. Сука и сука, а ты кобель.
Когда посдавали сессии, уехала Наташа аж на три недели домой. И тут понял Андрей, что легко на самом деле жить и хорошо одному как!.. Беда только – привык к вкусностям, да ничего, пошел на стройку работать, подсобником, деньги были, и покупал себе то пельмени готовые, то вареники. А ухайдокивался так с кирпичами этими и раствором, что ночью никто уже не нужен был, спать, завтра рано на работу.
Конечно, это ее ошибка была, тут бы хваткой держать, ослабила, но и у нее силы вышли. А там, в станице, ведь дом, мама, такое же хамло отец, брат младший и самый любимый и больше всех ее любящий пес Тотошка. И зачем ей все это нужно было вообще? Что любила она его, Андрей не верил. В городе остаться? Так ей девятнадцать только, и учиться еще здесь два года, сама симпатичная – все заглядываются. А она прилипла – не отдерешь. Ты самый лучший – и все тут. Да какой он лучший?.. Смешно…
Электричка подплыла, Наташа шла к нему, сияющая, загорелая, и на миг пробежала слабина: может, домой как ни в чем не бывало?
Холодно отстранил:
– Мы едем на твою бывшую квартиру.
– Что случилось, Андрей?
– Ничего не случилось, просто ты у меня больше не живешь.
И как она, прямо на перроне, потом в машине, упрашивала его, говорила, что согласна на все условия, но непреклонен был Андрей, запустился уже маховик; еще там, на платформе, когда подходила электричка и когда он увидел ее радостную, защемило. Однако не сейчас, сейчас он был тем извергом, которого обнаружил в себе с Наташей.
Вместо Наташи хозяйка-старушка взяла другую девочку. И что было делать, повез домой – не бросить же ночью на улице. Спал на кухне, и она приходила в одном белье и становилась у раскладушки на колени.
– Прости меня, Андрей. Я готова на все условия. Я все буду делать.
За что прости? Дура… какие условия? Ты и так все делаешь. Мелькнула опять мысль предательская: давно ведь уже не спал с женщиной, а тут такая готовность, и губы шепчут, и белье красное кружевное, но нет.
Утром он через газету вызвонил ей квартиру, дал денег и сам отвез. На прощанье она сказала почему-то: “Учись хорошо…”
Многое было в его жизни, но грустная эта история не забывалась. Потом, через несколько лет, когда он работал менеджером и ездил мимо ее станицы, подмывало заехать и найти. А зачем? Просто чтобы завести куда-нибудь и ощутить снова это податливое тело и губы.
г. Краснодар