П о в е с т ь
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2003
С полной ответственностью заявляю, что все описанное ниже – не более, чем плод моего воображения, все совпадения – случайны, а достоверность – мнимая.
Место действия
Место действия – Потемкино, город с населением пятьсот тысяч человек, административный центр Потемкинской области, известной также под названием Родная Земля Матушка (Родзем). Под вторым названием чаще всего фигурирует в официальных отчетах.
Заставка
Наступил Новый год. Лыжные прогулки в сумерках, застолья, при одном воспоминании о которых сразу начинает болеть печень… Однажды вечером Никита Россель, Лена Мельникова и я собрались у меня в очередной раз на пельмени. Я включила радио.
– В эфире концерт по заявкам, – услышали мы. – Звоните нам, на радио 103,8 FM!
– Послушай, Дашуня, – сказал Никита. – Они будут рады нашему звонку.
– Давайте позвоним.
– А что мы им скажем? – спросила Лена.
– Идея! – Меня осенило. – Предлагаю начать пиар-кампанию нашего кандидата.
– Гениально!
– Алло, – сказала я в телефонную трубку. – Меня зовут Даша. А приветы передавать можно?
– Какую песню будем слушать?
– Yo, – растерялась я. – Какую песню, быстро?
– “Don’t you cry”, – ответил Россель первое, что пришло в голову.
– А теперь передавайте ваши приветы, вы в прямом эфире.
– Я хочу передать большой привет кандидату в депутаты областного законодательного собрания от Самой демократической партии Михаилу Захарову и пожелать ему успеха!
– Так вот вы кто! – с чувством сказала дикторша, и мы все трое упали на диван, корчась от смеха.
Так началась для нас избирательная кампания в областной Совет.
Начало
По средам в 18-00 в партийный офис приходили ветераны демократического движения. Они снимали пальто, наливали себе кофе и начинали одновременно кричать, не слушая друг друга:
– Надо работать так, чтобы они поняли!..
– Они не имеют права! Я скажу вам, что делать!
– А что вы сделали, чтобы они?!
Захаров сидел за компьютером, быстро долбя по клавиатуре. Он торопился, ему нужно было успеть сдать статью в очередной номер.
Иногда на среду приходился очередной матч хоккейного чемпионата. В такие дни одетые, как на зимовку, Никита и Илья с нетерпением следили за каждым захаровским телодвижением и, поняв, что совместный поход отменяется, со вздохом разбирали свои пакеты с пивом, дуделками, сопелками и парочкой флагов на спиннингах.
По четвергам мы собирались смотреть на видео шедевры мирового кинематографа. Вечером в партийный офис подтягивалось человек десять-пятнадцать с пивом и чипсами. Однажды про нас услышало местное телевидение, и мы с Росселем целый час вымученно улыбались под светом юпитеров, а потом посмотрели кассету с записью и засунули ее как можно дальше.
Последним из просмотренных таким образом фильмов стал для нас “Уикэнд” Жан-Люка Годара.
– Он вставляет мне яйцо между ягодиц, – говорила девушка с экрана. – Я сажусь в кошачье блюдце с молоком, молоко выплескивается на пол…
В этот момент дверь распахнулась, и в нее ввалился огромный детина лет тридцати. За ним нарисовался еще один силуэт.
– И когда я кончаю, – продолжала девушка, – яйцо вытекает…
– Привет! – сказал детина, слегка шепелявя. – Я – Матвей. Ваш куратор на выборах. А это – Слава. Он будет работать с вами непосредственно. Что за порнографию вы тут смотрите?
– Годара.
– Просмотр придется отменить. Объявляю всеобщую мобилизацию!
Мобилизация
Слава оказался щуплым и флегматичным шатеном лет двадцати трех.
– Так, – взял он в свои руки бразды правления. – Отныне вы будете работать без выходных. И до восьми вечера как минимум. Что у нас с электоральной историей? Что у нас с компьютерами? Всего два? Нет, так нельзя… Не смотрите, что я произвожу впечатление мягкого человека…
– И большого тормоза, – сказал Россель в сторону.
– Вот что, – сказал Миша Захаров Росселю. – Я как раз собирался купить себе подержанный комп. Слушай, ты же в них разбираешься? Вот объявление о продаже. Поехали со мной.
– Вполне сносная пишущая машина, – сказал Россель на следующее утро. – А Паша Макаров, у которого мы все это купили, учится на юрфаке. Он нам признался, что ему практики не хватает. Мы ему пообещали практику …
Так в штабе появился юрист и еще один компьютер.
Родзем глазами свежего человека
– Ну и как вы тут живете? – спросил Матвей, удобно развалившись в кресле. – Обстановка какая?
– Нормальная обстановка, – ответил Россель. – Вот, шестидесятипятилетие области празднуем.
– И хорошо празднуете?
– А то! Вчера губернатор заказал церковную службу по тем родземовцам, которые не дожили…
– До юбилея не дожили? Это что-то новенькое! Ну а еще что?
– Да много чего. Лучше сам газеты почитай…
– А телевизионные новости?
– Мы что, похожи на идиотов? Мы их не смотрим. Их никто не смотрит.
– С этого дня придется…
– У меня от обилия юбилеев просто крыша едет, – пожаловался Матвей. – Шестидесятипятилетие области, сорокалетие областного телевидения, девяностолетие города Потемкино… От транспарантов и плакатов в глазах рябит. А газеты ваши местные – ничуть не лучше телевидения! Кругом один губернатор… У вас, правда, его так любят?
– Правда.
– А за что?
– Пенсии там, ленточки разрезать… Подарки ветеранам, аппараты слуховые… Кредиты бюджетникам… По городам ходят автобусы с надписью: “В подарок от губернатора”.
– Понятно.
Мы стали смотреть местные новости.
“На последней сессии нынешнего состава Областного законодательного собрания принято единогласное решение грядущие выборы проводить по старому закону в той его части, которая не противоречит федеральному законодательству, – сообщили нам с экрана. – То есть без партийных списков… Создан блок “СЛУЖУ РОДЗЕМУ”. В него входят действующие депутаты. Губернатор Галеев выражает поддержку блоку… Напомним, что в прошлые выборы по тридцати пяти одномандатным округам в тридцати четырех победили представители блока Рамазана Галеева… Прогноз погоды”.
– По нашему двенадцатому округу пойдет действующий депутат от шестого, – сказал Миша, поднимая глаза от газеты. – Проректор университета Владимир Собакин. Странно, что ж он округ-то поменял?
– Что за личность? – поинтересовался Слава, не отрываясь от компьютера.
– Скользкий тип.
– Понятно. – Слава создал на компьютерном рабочем столе новую папку и озаглавил ее “СОБАКИН – ЧМО”.
– Привет! – В офис зашла Сима. – Я вам принесла мороженого.
– Классно.
– Даш, ты будешь?
– Нет, – ответила я убежденно. – И вам не советую.
– Почему?
– А вы не читали книжек по раздельному питанию? Я прочла, и мне дурно стало… Вот почему я в детстве пенки не любила! Молоко и молочные продукты вредны для здоровья, это источник гноеродной палочки, которая, накапливаясь в толстом кишечнике…
– Пожалуйста, замолчи! – Слава побледнел и отодвинул от себя недоеденный брусок.
– Привыкайте, – сказала Лена.
Штаб
– Здесь у вас невозможно работать! – пожаловался Слава. – Столько сумасшедших ходит. Нам нужно отдельное помещение!
– Я уже об этом подумал, – ответил Захаров. – Завтра мы переезжаем в бывший детский сад.
Детский сад оказался зеленым типовым двухэтажным зданием. Он располагался на самом краю города, в окно было видно реку и холмы на том берегу.
– Средняя группа – наша!
– Ура! С отдельным туалетом! Эхо какое… А рядом – компьютерный зал!
– А тут еще и тренажер! Окурков сколько… И он работает!
Из стен торчали провода на месте вырванных с мясом розеток, от солнца защищали прилепленные к оконным стеклам газеты.
– Рано радуетесь. Здесь ни одной столовки в округе. Что вы будете жрать, глупые?
– Хочется чего-нибудь гноеродненького! – вздыхал Россель вечером того же дня. – Кефира, что ли, купить? Есть охота…
– Что-нибудь гноеродненькое не помешало бы, – соглашался Слава.
Решение нашлось довольно быстро.
– Арбитражный суд… Сегодня слушается дело о сосисках! – говорил Слава. – Гена, мы не можем этого пропустить. Там такая столовка… Поехали!
– Никак не могу привыкнуть, – удивлялась Лена. – Телефон молчит…
– Когда-нибудь мы будем это вспоминать с умилением.
Поиск рабочей силы
– Вот у вас двадцать семь участков, – объяснял Слава. – Значит, нам нужно как минимум двадцать семь человек агитаторов. Семерых мы уже нашли из тех, кто пришел в среду.
– Слав, ты об этом будешь жалеть. Это такие…
– Посмотрим. Ну а остальные двадцать – на вашей совести. Ищите где хотите.
“Где взять агитаторов? – открыли мы книжку политтехнолога Полуэктова. – Лучшие агитаторы – работники бюджетной сферы, в особенности почт и собесов…”.
– Ну-с, – сказал Матвей, – Даша, Никита! Где ваши агитаторы?
– Скоро будут, – ответили мы. – Мы тут почты и собесы поделили…
Матвей расхохотался.
– Почты и собесы в первую голову…
Полуэктовские тезисы себя не оправдали. Работники почт производили впечатление людей, которые вообще не хотят работать – то ли из лени, то ли по недомыслию.
– Так ведь это колотиться надо, – отвечали они на наши призывы. – Мы уж лучше так…
В собесе нам повезло чуть больше. Оттуда мы выдернули двух молодых и хорошо одетых женщин, которые, правда, решительно не представляли, как они будут разговаривать с избирателями, и боялись ходить вечерами по плохо освещенным улицам.
Но этого было мало. Мы тщательно проштудировали свои записные книжки, самой полезной среди них оказалась захаровская. К концу недели все двадцать семь агитаторов были готовы к бою. Среди них – несравненная Эльвира Александровна Листопад.
Сбор подписей
– По закону мы должны собрать четыреста подписей на выдвижение, – сказал Слава. – Но мы соберем больше, потому что пока агитация запрещена, а нам надо решить проблему узнаваемости. С этой же целью будем собирать подписи в палатках, на улицах, в ЖЭКах. Сделайте мольбертики с большим таким захаровским портретом.
– Слав, мало кто постоянно носит с собой паспорт. Это же не Москва.
– Да вы поймите, эти подписи все равно никуда не будут годиться. Там в избиркоме такие требования! Главное – помаячить перед избирателями.
К Восьмому марта мы собрали три тысячи подписей. Их проверкой занялась Ася Иосифовна. К окну ей пододвинули стол, и она уселась за него с линейкой.
Сказать по правде, я недолюбливала Асю за ее въедливость, за скрипучий голос. Но в своем деле она оказалась суперпрофессионалом.
– Поймите, – говорила она, – у нас право только на двадцать три ошибки! Если избирком забракует больше, регистрации не будет – вы же знаете, какое к нам предвзятое отношение!
– Удивительная старушка! – комментировала Лена. – Семьдесят лет, не пропускает ни одной премьеры, в еврейской общине своей вечно занята, по ночам в Интернете сидит… Знаешь, это редкость – в таком-то возрасте.
Да, Ася была звездой. Она схватывала все на лету, ей был понятен молодежный сленг, а чувство юмора меня просто восхищало.
– Вы слушали на “Эхе Москвы” прямой эфир с участием Анпилова и Валерии Новодворской? – спрашивала она. – Анпилов начал разговор так: “Проклинаю вас именем трудового народа!..”
Пикеты
Ася оказалась на высоте, отобрав для избиркома безупречные подписные листы. Седьмого марта нам выдали свидетельство о регистрации №1.
– Так, – сказал Слава, – начинаем агитацию в пикетах.
Первые пикетчики нас разочаровали – они оказались совершенно случайными, “ненамагниченными” людьми. У рынка, где мы поставили свою агитационную палатку, они расслабленно потягивали пиво, время от времени вяло прикладываясь к мегафону.
– Покажем класс! – решили мы с Росселем.
На следующий день мы возглавили по пикету. С нами были другие ребята.
– Михаил Захаров – кандидат ветеранов с Московского проспекта! – зачитывала я второпях набросанный Симой текст. – Он против привилегий чиновников… Вов, почитай теперь ты, а мы с Юрой будем листовки раздавать.
– Михаил Захаров родился в многодетной крестьянской семье, – начал Вова хорошо поставленным голосом. – С малолетства он познал тяжелый труд, вкус пота на губах…
– Откуда у тебя такая дикция? – ахнула я.
– Я же учусь в училище культуры.
В пяти метрах от нас остановился старик.
– Возьмите листовочку, – сказала я.
– Не мешай, – отмахнулся он. – Я слушаю!
Я показала Вове большой палец.
– Ребята, вы не видели Макса? – подошла к нам Маша Захарова. – Он должен быть на пикете вместе с Росселем в квартале отсюда, но Росселя срочно вызвали, и Макс остался один. Он звонил мне из автомата минут пятнадцать назад… Я прихожу, а его нет.
– И мольбертика нет?
– Ничего нет.
– Макса забрали, – объяснил Россель, когда мы вернулись в штаб. – И десяти минут не простоял.
– Но это же противозаконно! – вмешался Паша. – Мы действуем строго в соответствии с федеральным законом о гарантиях избирательных прав!
– Вот они его и отпустили… Через четыре часа. На психику давят.
В дверях появился сияющий Макс. “Неузнаваем”, – мелькнуло у меня.
– Ну что?!
– Классно. Я и в обезьяннике календарики раздавал… А когда они кончились, ходил, за Захарова ментов агитировал.
В то же самое время началась массовая расклейка “лапши” – так мы называли черно-белые полоски газетной бумаги размером А4/2, на которых крупно было оттиснуто “ЗАХАРОВ”, а ниже мелким шрифтом – “живет в соседнем дворе” или “нас учили жить по совести”…
Конкуренты
К середине марта список кандидатов по нашему округу сформировался окончательно. Он выглядел так:
1. Мы.
2. Собакин Владимир Николаевич – проректор университета. Кандидат наук, выдвинут блоком “Служу Родзему”.
3. Медведев Владимир Геннадьевич – председатель местного отделения общества спасения на водах. Самовыдвиженец.
4. Петров Виталий Афанасьевич – пенсионер, бывший летчик. До недавнего времени жил в общежитии. Депутат потемкинского горсовета позапрошлого созыва. Самовыдвиженец.
5. Гариков Абдрахман Рамилевич – директор ООО “Гарабдр”. Выдвинут потемкинским региональным отделением Российской народной партии.
6. Клишнина Лидия Пантелеевна – главный хранитель потемкинского Музея славы и доблести.
– Ну и дела! – удивлялись ребята. – В остальных округах по два-три кандидата. А у нас…
– Миша, вот что нужно говорить про конкурентов, – учил Слава. – Про незначительных: “Не знаю таких, освод какой-то…” А про Собакина: “Собакина знаю. Это человек науки…” И все, хватит, мы не чернушники. Сразу переводи разговор на себя!
Первая ласточка
– Вот, полюбуйтесь! – сказал как-то утром Илья, доставая из кармана куртки скомканный листок бумаги. – Конкуренты проснулись. Клеят прямо на нашу “лапшу”!
– Ну-ка.
Это была листовка кандидата Петрова.
“Выбирай своего, проверенного! – значилось там. – Петров Виталий Афанасьевич – это проверенный, испытанный защитник народа. Право на труд… всеобщее уважение… благоприятные условия труда”…
– Это все, конечно, прекрасно, – сказал Россель скептически. – Только зачем он на наши-то листовки клеит? Места ему мало…
– Петров приходил на той неделе в местное отделение “Яблока”, – сказал Миша. – Помощи просил. Скорее всего нанял ребят листовки клеить…
– Да вы что, совсем оборзели! – позвонил Петров через три дня. – Оборвали вчистую! Что клеили листовки, что не клеили…
– Давайте договоримся, – ответил ему Россель, – вы не трогаете наши листовки, мы не трогаем ваши.
– Хорошо.
– Да, – позвонил ему еще через три дня Захаров, – Виталий Афанасьвич! У меня есть к вам предложение, от которого невозможно отказаться!
– Я вас слушаю.
– Давайте вы снимете свою кандидатуру! А что? Шансов у вас все равно никаких!
– …
После этого разговора шаткое перемирие рухнуло. Петровская команда принялась заклеивать наши листовки с удвоенной силой.
– Знаем мы эти штучки, – рассуждал Россель. – Петров нам определенно не конкурент. Может быть, кто-то просто хочет нас стравить? Значит, установка такая: наши листовки клеить рядом с “петровками”, а на “петровки” лепить вот это. – Он показал листок бумаги:
ТЕЛЕФОНЫ GSM
АКСЕССУАРЫ
ПОДКЛЮЧЕНИЕ
КАРТЫ ОПЛАТЫ
Пр. Октябрьский, 78 г
“Дом быта”, 1 этаж
– Где ты это взял?
– Оторвал да на ксероксе размножил.
Благодаря нам о салоне сотовой связи узнал весь округ.
– Они нам теперь денег должны, – говорил Россель, – как вы думаете?..
Тяжелая артиллерия
– Переманят у нас весь электорат! – переживала я.
– Ничего, – утешил Слава. – Плакаты на подходе…
Плакаты получились отменными. На фоне прекрасного летнего неба Миша в строгом костюме и галстуке шел по Московскому проспекту; одна его рука указывала куда-то вперед, другая была в кармане; лицо сосредоточенное и немножко злое, и в правом верхнем углу плаката, поверх облаков, слоган: “ВЛАСТЬ ДОЛЖНА ЖИТЬ ОДНОЙ ЖИЗНЬЮ С НАРОДОМ!”
– Все, народ, – сказал Россель, собрав свою команду. – Этой ночью клеим плакаты… Ты куда? – загородил он мне дорогу.
– Сегодня уже не могу, – ответила я. – Сил нет. Завтра.
– Ладно, сегодня я пойду с Максом…
– Классно мы вчера с Росселем плакаты клеили! – рассказывал Макс, когда мы шли с ним по ночному городу с пачкой плакатов, банкой клея и кисточкой. – Подходим к теплотрассе. Никита мне говорит: “Макс, эта труба будет жить одной жизнью с народом?”. А я ему: “Даже дважды!”. Место там такое есть, поворот – так мы, исходя из позиции водителя, как ему там видно, карабкались на трубу, друг друга подсаживали. До сегодняшнего дня довисело! А то, что пониже, оборвали процентов на тридцать…
– Слово “Захаров” ассоциируется у меня теперь с грязными подъездами, – говорил Миша, выруливая на проспект, когда развозил нас по домам поздно вечером, – с сетевым маркетингом и объявлением “Куплю волосы, дорого”… С табуреткой их ходят клеят, что ли?
Мэнсон
По соседству с нами располагался компьютерный зал “Strikezone”.
– Пойду узнаю, почем у них Интернет, – сказал как-то Слава вечером.
– Ну и почем? – спросила я на следующий день.
– У них его вообще нет. Зато я познакомился с таким перцем…
Я села за новый компьютер, чтобы отправить документ на печать. На мониторе высветилось: “ПЕЧАТАЕТСЯ… СТРАНИЦА… ИЗ… ИМЯ КОМПЬЮТЕРА TORMOZ”.
– Имя компьютера в точности соответствует характеру основного пользователя, – заметил мимоходом Россель.
У окна стоял раскладной столик с немытыми чашками. На окно скотчем была приклеена бумажка: “ПРЕЖДЕ ЧЕМ ВЗЯТЬ ЧИСТУЮ ЧАШКУ, ПОДУМАЙ: А ХВАТИТ ЛИ У ТЕБЯ МУЖЕСТВА ЕЕ ПОМЫТЬ? ИНКОГНИТО”. И ниже карандашом: “Прежде чем послать документ на печать, нажмите клавишу F7 (проверка правописания)”.
Инкогнито зря старался – никто ни разу не задумался на эту тему. На столе вечно были крошки, под столом – пустые банки из-под клейстера с присохшими кистями, пакеты с “лапшой”, плакатами и содранными “петровками”. Оптимально было отнести всю грязную посуду в туалет и вывалить ее в раковину. Так мы и делали.
Дверь открылась, и на пороге появился здоровенный парень с ирокезом, промелированным во все оттенки бордового. Он был одет в широкие джинсы со множеством карманов, украшенные цепями, которые звенели на каждом шагу, и куртку-косуху.
– Познакомьтесь! – улыбнулся Слава. – Это Мэнсон.
Мэнсон быстро стал у нас своим человеком. Редкостный раздолбай, изъясняющийся неразборчивой скороговоркой, он был человеком творческим. Его волновали судьбы человечества.
– Я тут статью принес, – сказал он Мише, – может, опубликуете…
Статья пылилась на телевизоре, пока кто-то не уронил ее на пол, и тут я прочла: “…вот один из реальных случаев компьютерной наркомании. Мальчик Ваня, ранее отличник учебы, даже премию получил, вдруг все забросил и ушел в компьютерные игры. Он ворует деньги из дома (до 1000 р), хоть ему и дают деньги. Он может играть сутки и больше (рекорд – 36 часов непрерывной игры). Но после прихода родителей Вани ситуация немного прояснилась. Отец неплохо зарабатывает, но родители пьют (приходили в нетрезвом виде). Скорее всего мальчик ушел от семейных проблем в виртуальный мир…”
– Мэнсон, как ты относишься к расширителям сознания? – спросила я.
– Уже никак. Проехали. Хотите посмотреть мой фотоальбом?
На фотках Мэнсон, весь в татуировках, улыбался в компании друзей. Иногда он был голым.
– У меня вся грудь в шрамах, – комментировал он. – Это я сигаретой прижигал места с плохой аурой…
– Мэнсон у нас черным пиарщиком будет, – мечтал Слава. – А что? Будет ходить по квартирам и агитировать за Собакина. Типа, реальный мужик, мне, мол, на дозу не хватало, а он, это, дал.
И все хохотали.
Обзор прессы
– Зашевелились конкуренты-то. – Гена развернул утреннюю газету. – Нет, вы только послушайте! Что пишут в “Ветеранах”!
– “В семь лет зареченский мальчик Вовка увидел фильм про Петра Великого. И был поражен образом царя…” – это про Собакина.
– Вовка-морковка.
– Ну да. А вот материал про Медведева. “Семь хлебов Владимира Медведева”. Здесь же крупно – факсимиле обложки “Жизнь господа нашего Иисуса Христа, спасителя мира”.
– У Собакина кампания на отождествление с царем, а Медведев выше взял – с Христом.
– Здесь еще медведевские стихи. Это что-то!..
…Как можно оставаться равнодушным,
Когда красивый трудовой народ
Кучкуется в общагах грязных, душных
Мечтая о жилье из года в год?
Все это, как и многое другое,
Являет социальную беду…
– С Медведевым все ясно. Он нам не опасен.
Война в Ираке
– Как вы думаете, война в Ираке будет?
– Конечно, будет. И Америка победит… Саддам, наверное, наложил полные штаны.
Через три дня война и вправду началась. Телевизор был включен с самого утра; на черном фоне то здесь, то там со свистом вспыхивали белые точки, иногда за ними следовали звуки взрывов, и тогда в их отблеске были видны безмолвные предутренние кварталы.
– Жили себе люди, не жужжали… И на тебе.
– Свинство.
– Мэнсон, ты только что проспал войну, – мрачно сказал Слава, увидев в приоткрытую дверь ухмыляющуюся мэнсоновскую рожу. – Реально. Я недавно прочел в “Ветеранах”, что у Саддама на вооружении…
– Нашел источник информации! – рассмеялся Россель. – Они нас мочат… А ты веришь в то, что они пишут!.. Ладно, хорош смеяться, – посерьезнел он. – Пошли плакаты клеить…
Общественная приемная
Иногда мне хотелось разбить телефон ко всем чертям. Когда-то он молчал! В это трудно было поверить.
Всему виной были черно-белые Мишины листовки.
Михаил Захаров
ДАВАЙТЕ РАБОТАТЬ ВМЕСТЕ!
Уважаемые потемкинцы! К вам обращаюсь я, журналист Михаил Захаров.
7 марта меня зарегистрировали кандидатом в депутаты потемкинского законодательного собрания…
Мне очень важна ваша поддержка… Во время сбора подписей я получил десятки наказов… Люди говорили о наболевшем. Многие из них считают, что депутат должен приложить все силы для решения таких вот проблем:
Бедность большинства населения
Бесправие перед бюрократией
Безработица (особенно женская и молодежная)
Подростковая наркомания
Список, конечно, неполный, поэтому помогите мне его расширить… Сообщите ваши предложения по телефону 37-22-33
Как журналист я всегда требовал, добивался, чтобы чиновники повернули голову к нуждам людей. И как депутат я буду это делать, используя дополнительные полномочия, вашу поддержку…
Избиратели не заставили себя долго ждать. Они сообщали свои предложения надтреснутыми старческими голосами:
– Вчера я отводила внука в детсад, и он наступил на собачью какашку. Пусть Захаров наведет порядок!
– Пусть поставит на нашем подъезде кодовый замок.
– Плиту пусть починит.
– С потолка течет…
– Спасибо, – вежливо отвечала я. – Захаров обязательно добавит этот пункт к своей программе.
Иногда предложения носили более глобальный характер:
– Создать в районе центр духовного развития человека с целью оказания помощи в кризисах средствами творческого самовыражения.
– Построить детскую площадку.
– Пенсию увеличить. Поставить медицину на должный уровень.
– Выгнать из общежитий всех лиц кавказской национальности.
– Снижение квартплаты и энерготарифов.
– Помогите материально, одна ращу пятерых детей.
– Остановите войну в Ираке.
– Пусть Захаров поможет взыскать алименты с бывшего мужа.
А иногда абонент, не представляясь, быстро выпаливал все, что он думает о нашем кандидате, и бросал трубку.
Чуть позже избиратели потянулись в штаб лично.
– Я хотел бы поговорить с Захаровым, – сказал пенсионного вида мужчина. – А где он сам?
Вдруг мне стало очень жаль Мишу.
– С избирателями встречается, – ответила я.
– Ну так я оставлю свои пожелания, – вздохнул он. – Я тут и президенту писал, и губернатору. И еще я басню принес – вы ее, пожалуйста, напечатайте, мне деньги нужны.
Пожелания были написаны на бурых, в разводах, плотных листах бумаги. Листы заворачивались на манер древнеегипетских папирусов – это были обои с древесным рисунком. Там было написано: “Прошу обратиться к Президенту страны, слуге народа, чтобы акции (ваучеры) государство выкупило у населения за ту часть богатств Родины, которую обещал вор, враг народа Рыжайс. За моральный ущерб хочу еще 100 долларов”…
Следующий посетитель застенчиво улыбался; он быстро ушел, оставив кипу бумаг.
“Кандидату в депутаты… от избирателя Колокольцова… заявление.
Прошу сообщить в СМИ о беспределе, как без суда и следствия меня преследовали врачи психиатрической больницы, о фальсификации документов, что я являюсь душевнобольным…” – было написано на самой верхней.
Остальными листами были копии медицинских документов, самый поздний из которых, датированный месяцем ранее, подтверждал, что гражданин Колокольцов по-прежнему болен шизофренией, невроподобной формой.
У меня потихоньку начала ехать крыша. Звонки выматывали, лишали душевного равновесия. В штаб повадились звонить старушки, которые долго и обстоятельно выкладывали все семейные проблемы, подробно и красочно описывали состояние своего здоровья. Болезнями они гордились, инвалидность была высшим шиком. Я представляла себе людей на другом конце провода – жалкие, беспомощные, выжившие из ума существа, презираемые внуками, а может быть, целыми днями не слышащие человеческого голоса. Наверное, они нуждались в участии, чаще всего им и нужно-то было только доброе слово, нет, даже не доброе – вежливое!.. А на это-то сил у меня хватило не надолго. Я чувствовала, просто физически, как силы уходят от меня по телефонным проводам.
– Я инвалид первой группы, – звонил очередной страдалец. – Пусть ваш кандидат ко мне приедет, поговорит со мной о моих проблемах. Я полтора года не мылся!
– Он что, хочет, чтобы Миша его помыл? – удивлялись мы.
– Почему ваш кандидат до сих пор ко мне не приехал?! – возмущался он через три дня. – Я не мылся два года!
– Три дня показались ему полугодом, – прикинул Россель. – Но запах от него, наверное, идет дай боже!
Делая пометки в блокноте, я совершила открытие: сокращая слова, я оставляла от них три-четыре первые буквы, и все равно потом все было понятно!
“Так стоит ли вообще писать длинно? – подумала я. – Вот, например: человек – чел, пенсионер – пенс, школа – шк, участок – учк”.
– Пенсы – это особый тип населения, – говорил Слава Симе. – Практически они одни и ходят на выборы. Сима, тебе нужно сделать материал про пенсов – как они строили социализм, работали не покладая рук, растили следующее поколение и вроде бы за свои заслуги должны быть самыми крутыми, а жизнь ведут самую стремную.
– Здесь что-то не так, – рассуждала я. – Вроде бы они хотят вызвать жалость… Но у меня этого чувства не возникает. А я не черствый человек.
– Элементарно! – ответил Миша. – Вот возьми нашу Асю. И представь ее лет на двадцать моложе.
– Не могу, – призналась я. – То есть могу, но она получается такой же. Я не внешность имею в виду…
– В том-то и дело! Эти старушки и в молодости были такими же. Старость только все обострила…
Мания преследования
Эльвира Александровна Листопад быстро отказалась от работы агитатора.
– Знаете что, – говорила она. – Это унижает мое достоинство! А, кстати, как вы относитесь к татуировкам? По-моему, тату на попке – это так эротично!
– Распишитесь в получении денег, – предложила Лена. – Здесь.
И тут произошло неожиданное. Листопад отшатнулась.
– Нет! – сказала она, побледнев. – Нет, я не буду подписывать это, они там, в Москве, и так держат меня на крючке!
– Но это наш внутренний документ, – растерялась Лена. – И мы никому его не покажем.
– Ради бога, не говори мне таких вещей! – закричала Листопад. – Я больше твоего живу на белом свете!
– Мания преследования, – заключила я после ее ухода. – Тату ей на попку… Вот она, жизнь диссидента.
– Вы смеетесь, – сказал Гена, – а со мной происходило что-то подобное. Моя жена была пресс-секретарем крупного завода, помните эту историю с его банкротством? Мы звонили в Москву с домашнего телефона, а потом меня и жену по очереди вызывали в кабинет управляющего и прокручивали нам записи разговоров. За нами всегда следит Большой Брат, здесь вы, ребята, не сомневайтесь!
– Неужели и наши звонки прослушиваются? – спросила я растерянно.
– Конечно, Дашуня, – хмыкнул Россель. – А ты как думала?
– Большой Брат – это…
– ФСБ.
– И как вы думаете, он сливает информацию Рамазану?
– Я думаю, да.
– Нам с ребятами в Саратове пришла как-то в голову идея, – вспомнил Слава, – создать базу данных на судей – какие вели дела, где живут, какие родственники, – ну и продать. Обменялись на этот счет парой фраз… А на следующий день ко мне в столовой подходит парень и говорит: не делайте эту базу, а то мы вас посадим…
Миф об энерготарифах
– “Рыжайс мглою Россию кроет”, – заговорил телевизор, и тут же появилось изображение кучки людей с плакатами у здания представительства Родземэнерго, из окон которого выглядывали испуганные люди. – Это один из лозунгов, с которым жители города Черноград Потемкинской области вышли на митинг в поддержку акции, проведенной по инициативе местного отделения партии “Единая Россия”, – остановить необоснованный и катастрофический для большинства рост энерготарифов.
– Не успели чернила высохнуть на решении о прошлом повышении тарифов, – на экране появился диктор, – а Родземэнерго потребовало нового. И несмотря на то, что родземовские депутаты публично осудили предложения энергетиков, разговоры о повышении тарифов продолжаются.
– Они что, с ума посходили? – недоумевал Гена, – Послушайте, что пишут сегодня в “Ветеранах”: “Захаров – член партии Рыжайса, изобретателя веерных отключений, реструктуризатора угольной промышленности. Нынче он требует от Родземэнерго семикратного повышения энерготарифов…”
– Никто не собирается повышать энерготарифы! – сказал Миша веско. – Почитайте интервью с председателем Региональной энергетической комиссии Бушуевым. Причина другая… Они, видимо, сделали свой соцопрос и испугались. Пошла накачка антиобраза… А знаете ли вы, что Галеев наградил Рыжайса медалью?..
– У меня отношения с Рыжайсом очень сложные, – оправдывался с экрана губернатор. – Вот сейчас мы с ним опять судимся… Теперь о какой медали идет речь: в честь шестидесятипятилетия области. Принято решение всех членов правительства и министров наградить – всех! А Рыжайс – министр. В том числе и Рыжайс. Ну наградили, еще не вручили, мне от этого ни холодно, ни жарко. Главное нам – зиму прожить не как в Приморье…
– Держитесь, ребята, – сказал Миша. – Это только начало…
– …требовал повысить плату за свет для населения Родзема, – рассуждал в обзоре новостей местный телекиллер. – Практически един в двух лицах: с одной стороны, хозяин энергосистемы страны, с другой – лидер Самой демократической партии (СДП).
На экране появилось изображение Рыжайса в виде двуликого Януса.
– Не исключено, что атаки Рыжайса на Родзем в предвыборный период могут сослужить дурную службу кандидатам от СДП. В Родземовский парламент идут пять кандидатов, так или иначе связанных с СДП. Это: Захаров – Потемкино, Россель – Потемкино, Воронин – Черноград, Тарасов – Желтоград, Черниченко – Синеград. Может Рыжайс давить на родземовцев – не будете, мол, голосовать за моих, свет отключу? Решиться на это, конечно, сложно. Такой активностью Рыжайс может подложить свинью своим СДПшникам…
На экране появилось захаровское фото, рядом с ним – фото Рыжайса, а внизу между ними – изображение тощего поросенка. Стрелки вели от Рыжайса к Захарову через поросенка.
– Конечно, Захаров может говорить: голосуйте, мол, за меня, я плату за электричество в семь раз увеличу. Но он же не дурак. За такие слова и председателем домкома не выберут, не то что в облсовет. Но, с другой стороны, почему бы не предположить, что если Рыжайсу удастся провести свою партию в облсовет под предводительством того же Захарова… угадайте, как будут голосовать его депутаты?
– Паша, срочно! Заявление в прокуратуру с записью этого ролика!
Через две недели в телеэфир вышло ответное выступление Миши, предваряемое все тем же “Доренко”:
– Вот мы даем время Захарову для опровержения. Хотя, на мой взгляд, опровергать тут нечего. Является Захаров членом партии Рыжайса? Является! Собирается Рыжайс повышать энерготарифы? Собирается! А теперь послушайте выступление самого Захарова…
– Работать стало намного труднее, – жаловались агитаторы. – Столько агрессии…
Звонки тоже стали агрессивнее. Звонящим не терпелось убить, четвертовать, изжарить Мишу живьем… Одновременно стало звонить много нормальных, спокойных людей, которые просили передать Мише слова сочувствия.
– Из энергетиков сделали козлов отпущения, – говорили они. – Того и гляди, будут на улицах бить.
– Нам нужен громкий скандал! – лихорадочно соображал Слава. – На Мишу начали наезжать – нужно превратить его в жертву. Может, устроить с ним небольшую аварию?
– Для начала давайте спустим Славу с лестницы! – засмеялась Лена.
Я возвращалась домой, когда уже стемнело и в окнах зажглись огни. Мне вспомнились новые районы Питера, где дома похожи на корабли. Внезапно окружающие меня многоэтажки преобразились – это были бастионы, которые нам предстояло взять. Они казались неприступными…
Пятнадцатиминутки ненависти
– Даша! – выпалил Илья в телефонную трубку. – Я в опорном пункте милиции на Ленина, сто семь. Спасайте!
– Илью забрали, – сказала я негромко среди всеобщего гама, и наступила тишина. Задержание могло обойтись Илье очень дорого – он прятался от повесток в каких-то выселках.
Пятнадцатью минутами позже две битком набитые машины резко затормозили у опорного пункта.
– Да сколько вас! – растерялся милиционер на входе.
Опорный пункт был обычной трехкомнатной квартирой на первом этаже хрущевки. В первой по ходу движения маленькой комнате за барьером сидел еще один милиционер, а напротив него – поникший Илья.
– Да это общественная приемная Собакина! – присвистнул Слава. – Посмотрите, вот его листовка без выходных данных. Илья, ты как сюда попал?
– Ваш молодой человек клеил свои листовки на нашем подъезде, – ответил милиционер.
– Не судите его строго, – сказал Миша. – Он ужасно близорук.
– Натерпелся я страха! – вздохнул Илья, оказавшись на улице. – О! Свобода!
– Ну что, обратно в штаб? – поинтересовался Гена.
– Я – домой, – ответила я.
– А у нас – пятнадцатиминутка ненависти, – сказал Слава. – Будем мочить Собакина виртуально. Да, Россель?
– Мэнсон на нас точно обогатится, – вяло отреагировал Никита.
И они поехали обратно в детский сад.
– Еще две жертвы компьютерной наркомании, – сказала я им вслед.
– Мэнсон, – призадумался Слава на следующее утро, – а как ты относишься к граффити?
– Если обосрать кого, с превеликим удовольствием, – ухмыльнулся тот…
Первого апреля вечером по пути на остановку Россель вдруг выдохнул:
– Все, Дашка, не могу больше терпеть! Знаешь, чем мы занимались этой ночью?
– Расскажи.
– Вчера вечером Слава спрашивал Мэнсона про граффити – помнишь? Сегодня я весь день ждал выпуска новостей – ни слова…
– А что должно было быть?
– Сообщение о том, что ночью в Чернограде какие-то вандалы надругались над памятником Ленину, написали на постаменте “Голосуй за Соловья – не получишь ни х…я!”
– Ага… А как вы там оказались?
– Все в обстановке строжайшей секретности, блин! Ночью наняли машину на автовокзале, договорились, что ближе к утру она заберет нас обратно. Купили здесь в супермаркете баллончики с краской. Часа в два ночи были там – и понеслось. Весь город загадили – ты же знаешь, городок там маленький…
– Подожди, так вы поливали конкурентов нашего Тараса?
– Мы не действовали в лоб, у нас стояла задача перессорить кандидатов. Тарас, кстати, до сих пор не знает, что это наших рук дело. Никто не знает, понимаешь? Поэтому мы одним кандидатам надписи делали в плюс, другим в минус, а наших вообще не касались. А потом мы зашли куда-то в гаражи, и с фантазией у нас стало плохо… Надписи пошли типа: “Миронова – шлюха”, последняя была: “Шварцман – ж…” – не дописали, краска кончилась. Народ, наверное, это сильно обозлило – представь, новая железная дверь, черная, и мы по ней белой краской…
– Как Мэнсон?
– Мэнсон мне теперь просто как брат. Красавчик. Представь, если бы нас забрали менты!
– Вы здорово рисковали. Я тоже хочу!
– Не получится, друг, у нас здесь такого не будет точно, и потом, ты плохо бегаешь.
– Вот уж неправда. Если надо, я бегаю быстро…
Встречи с избирателями
Организатором встреч был у нас Андрей Моисеев – безработный неудачник, который учился когда-то с Мишей на одном факультете и играл с ним по вечерам в футбол на пустыре. Я ему помогала, сообщая, где и по какому поводу Мише будут рады.
– Нам нужны квакеры, – говорил Слава. – Ну группа поддержки. Может, Листопад сгодится хотя бы на это?
– Через полчаса Собакин встречается с коллективом шестьдесят седьмой школы, – позвонили нам.
– Ура! Мы тоже придем.
– Я с вами, – сказал Слава. – По закону наш кандидат имеет право на равное время… Диктофон дайте!
Вскоре вся толпа вернулась обратно, хохоча и улюлюкая.
– Сбежал! Услышал, что пришел Захаров, и в кабинете директора спрятался!
– Ага, а потом пытался уйти по запасной лестнице! А Захаров его догнал и спросил ехидно так: “Ну что же вы, Владимир Николаевич, не хотите встретиться с избирателями?”
– Нас боятся – это здорово! – заключил Слава. – Когда у нас следующая встреча?
– В пятницу в сорок второй школе, – ответила я. – Надо собрать группу поддержки.
Встреча в этой школе была тоже по-своему уникальной: восемь человек группы поддержки и один старенький избиратель…
– Надо выбирать проблемные места, – решил Слава. – Вот по Московскому проспекту, тринадцать рушится дом. Жильцы наверняка соберутся…
Жильцы действительно собрались. По их рассказам Миша сочинил текст, от которого волосы вставали дыбом: о том, как по ночам жильцов будит скрип и скрежет, оконные и дверные проемы перекашиваются, из огромных трещин в стенах дует ветер… Текст он отправил в мэрию.
– А вы знаете, что в этом доме живет мать нашего мэра Николаева? – спросил у нас Захаров днем позже. – Наша агитаторша, Матрена Матвеевна, такой шум подняла… Сегодня мэр вызывает меня на ковер.
– Вот это работа! – присвистнул Россель. – Матрена Матвеевна у нас красотка! Я-то, дурак, прозваниваю адреса, проверяю агитаторов… А о ее работе нам докладывает сам Николаев!
Тревога нарастает
В штабе на стене висела картонка с надписью “До выборов осталось…” – и прорези, в которые вставлена бумажка. В тот день на бумажке было написано “20”.
Рядом с картонкой – запасной портрет кандидата, ниже – приклеенные скотчем торопливые записки: “Лена, позвони Нине Анатольевне” и: “Мише от избирателей”.
Телефон не умолкал ни на минуту.
Толпы людей, спорящих о политике и билайновских тарифах, настраивающих гитару, деловито копающихся в кучах листовок, плакатов, прибавляющих и убавляющих время от времени звук у телевизора… Накладывающийся поверх всего этого бас Листопад. Ее собеседник – зычноголосый отставной военный, член партии, предпочитающий работе с избирателями пустопорожний треп в штабе…
Лена заболела.
Она лежала дома с высокой температурой и говорила по телефону слабым голосом.
Я ей втайне завидовала. Вот уже два месяца у нас не было ни выходных, ни передышек.
Поначалу я приходила домой, пила чай с купленной по пути булочкой и сразу же засыпала.
Потом напряжение возросло настолько, что оно не отпускало меня и дома.
– Вы играете здесь в войнушку, – сказал мне как-то Миша. – Как дети. Надоела вам повседневная скука. А ведь все очень серьезно, и я вас в это втравил. Мне тут звонили знакомые из администрации области… Вы даже не представляете, что там сейчас творится!
– Мы – камикадзе! – вмешался Никита. – Я давно это понял. Миш, ты не напрягайся. Либеральные ценности – это, конечно, классно… Но думаешь, стали бы мы так убиваться из-за кого-то другого? Правда, Даш?
Я кивнула.
– Просто мы тебя любим. Мы – твоя команда…
После этого разговора я пришла домой измученная и оглушенная, а уснуть не смогла. Телевизор, книги… Все это отзывалось болью в висках и тошнотой. На улице глубокая ночь, окна в доме напротив давно погасли; я смотрю в окно, полусидя на кровати… В четыре ночи какая-то FM-радиостанция начинает трансляцию двухчасового марафона современной электронной музыки из Лондона. Утро… Миг сна… И снова идти в штаб.
Слухи
– Давайте перегородим комнату пополам! – сказал Миша. – Будет закуток… В стенах есть крючья, занавес я возьму в “Европе +”…
– Наш кандидат свихнулся, – ответила я вяло. – Не выдержал предвыборной гонки…
Через пару часов Миша привез огромный пластиковый занавес, на котором было написано: “НЕФТЕПРОДУКТЫ СИБНЕФТЬ ПО ПОВОДУ ОПТОВЫХ ЗАКУПОК ОБРАЩАЙТЕСЬ ПО ТЕЛЕФОНУ…”
– Это те самые, что нам рубль должны? – поинтересовалась я. – Помните наши плакаты на пикете против автоналога: “Сибнефть, отдай рубль!”?
– Ага, и “Пусть придет ЮКОС – ведь я этого достойна!”
– И как оставили листовки в ночном клубе в туалете, а пипифакс выкинули.
– Поехали за веревкой.
Через полчаса мы вернулись из спорттоваров с бухтой отличного лодочного троса.
– А где мыло? – спросила на пороге бледная Лена.
И здесь… Когда Миша с Росселем стали закреплять веревку на стене, мне вдруг действительно захотелось на этой веревке… И тогда бы все кончилось.
– Ты-то болеешь, – говорила я Лене. – Счастливая…
– Сдохнуть хочу, – отзывался Россель. – Просто сдохнуть. Или хотя бы напиться.
Еще через пару недель у нас не оставалось сил даже об этом думать. Ужасное состояние: когда просто выслушать человека, получить от него информацию – болезненно, а чтобы донести что-то до других, надо кричать, ругаться, посылать друг друга куда подальше, потом обниматься и просить прощения.
Следующим заболел Миша. Он лежал дома с температурой под сорок и кашлял почти непрерывно, а ему нужно было выступать по ТВ. На экране он появился бледным, с воспаленными глазами, голос хриплый.
– Ваш Захаров – алкаш! – тут же отреагировали старушки. – Что? Болеет? Не надо врать! Да он вообще из запоев не выходит!
– Он даже пиво не пьет, – ответила я устало.
– Конечно, – отозвался Россель. – Закодировался.
– Вчера два его сына угнали машину из гаража и в столб врезались, – звонили нам. – Распоясался!
– Да у него всего один сын, и тому три года! – отбивалась я. – А остальные все девки…
– Дашка! – вдруг позвонил Миша. – Приберитесь там, в штабе, к вам сейчас придет мент. Чтобы он не видел наших документов!
– Что случилось?
– Он расскажет. Главное – не показывайте ему ничего…
– По квартирам Западного района ходит мошенник с агитацией за Захарова, – объяснил милиционер. – С собой носит захаровские листовки. Вот его фоторобот.
Он протянул листок. Под фотороботом было: “За совершение мошенничества 14.03.2003 г. по адресу: ул. Нахимова, 7-8 разыскивается мужчина, возраст 35-40 лет, среднего телосложения. Лицо европейского типа, кожа лица светлая… Был одет…”
– Вы знаете, – сказала я милиционеру, – улица Нахимова – это не наш округ. Мы здесь ни при чем…
Чистка “Воскресной газеты”
– Послушайте, что творится с “Воскреской”? – позвонили нам на следующее утро. – Какие-то люди выгребают газету из ящиков и уносят. Спрашиваю: зачем? На дачу, говорят.
Звонки такого рода не умолкали весь день. Тираж “Воскрески”, бесплатной газеты с объявлениями, в которой Миша разместил свою очередную статью, полностью пропал из почтовых ящиков. В это же самое время в почтовых ящиках жителей округа появилась другая газета – “Ветераны” с уже знакомой статьей про Захарова. Кто-то скупил весь тираж и разбросал его по ящикам.
– Смотрите, что я принес! – сказал агитатор Саша Измайлов, появившись в дверях с целой охапкой “Ветеранов”.
– Где взял?
– Иду я, значит, по своему участку, а навстречу мне дед с этими газетами. Я у него одну попросил, а потом и говорю: отдайте мне, мол, всю пачку, я все равно буду за вами ходить и собирать. А зачем тебе, говорит? А я ему – у нас, мол, секта, мы эту газету читаем вслух. Отдал.
– Ха-ха-ха!
– На вас жалобы из теплосетей, – позвонили из избиркома. – Вы свои плакаты на трубы клеите.
– На вас жалобы из ЖЭКов, от комендантов общежитий, – позвонили они днем позже.
– Итого два предупреждения, – подытожила Лена. – Но Собакин клеит там же!
– Собакину все эти конторы клеить разрешили.
– Вот как?
– Смотрите, смотрите! – закричал Гена, и все бросились к телевизору.
– Некоторые кандидаты перешли от агитации к угрозам, – говорил тележурналист. – В частности, кандидат от СДП Захаров, зайдя вчера в студсовет Университета, пригрозил студентам физической расправой, если они будут вытаскивать “Воскресную газету” из почтовых ящиков.
– Он пригрозил нам физической расправой! – пожаловался студент. – Мы крайне возмущены!
– Вы испугались?
– Было немножко, – хихикнула его подруга в бандане.
– Миш, ты что, правда, угрожал? – Все обернулись к Захарову.
– Ну что вы! Я просто пообещал повыдергивать им ноги, если подобное повторится. Да что вы все на меня налетели? А кто, по-вашему, все эти чистки делает? С занятий студентов снимают…
– Ну и кандидат нам достался! – хмыкнул Слава.
“Три лжи”
Выскочив в ближайший универсам за едой, я увидела на остановке двух молодых мужчин в кожаных куртках. Они клеили листовки.
“Три лжи Михаила Захарова. Кто такой Михаил Захаров? – было написано там. – Это неоднократно возникающий и проваливающийся кандидат во власть, который ныне заклеил и засыпал своими листовками весь округ. Первая его ложь – ложь умолчания… Вторая – ложь лукавства… Третья – черного пиара”…
– По заказу кандидата Клишниной Л.П., – прочел в штабе Россель. – Вот сучка!.. Срочно! – призвал он нас. – Нужно вычистить квартал за пятым универсамом!..
Возвращаясь домой, я увидела “Три лжи” в собственном подъезде.
– Никита! – позвонила я Росселю. – Нужно чистить мой район.
– Пока почисти в окрестностях, – распорядился он. – Через полчаса будем. Настраивайся на то, что спать этой ночью не придется.
Я вышла во двор в полной темноте. “Три лжи” были везде – они выделялись белыми пятнами на подъездах, торцах зданий. Пройдя квартал, я вспомнила, как сутками раньше под моим окном отчаянно кричала девчонка. Мне стало страшно.
– Едем к домам по Ленинградскому проспекту, – сказал Россель, как только я уселась на заднее сиденье. – Там массовая проброска газеты “Родзем”. Почитай пока. – Он сунул мне газету.
Я разглядела водителя – это был наш юрист Паша Макаров.
“Захаров, адепт Рыжайса и Квазара”, – переключилась я на газету.
– А кто такой Квазар?
– Демократ старой волны.
“Когда вы платите за свет, то имейте в виду, что эдак с полкопеечки вашей платы пойдет на нужды СДП, это ваш туда членский взнос, не очень, понятное дело, добровольный. Часть полукопеечек используется на раскрутку кандидата Захарова”…
– Да, наши избиратели этого прочесть не должны. Впечатлительные…
– Вот мы и едем их вычищать.
Чистка продлилась всю ночь. Сначала у подъездов тусовались группы подростков. Заслышав шаги за своей спиной, Паша пугался и громко требовал пива. Часть подъездов оказалась открытой, часть вовсе без замков, кое-куда можно было попасть вслед за жильцами. Порой в ход шли и собственные ключи. Иногда газеты лежали стопкой на подоконнике или на ящиках сверху, но чаще были аккуратно разложены по ящикам. Мы забивали газетами большой полиэтиленовый пакет, пихали их за пазуху и вперевалочку шли к мусорным бакам. И все начиналось сначала. Ночь. Сначала лужи были мокрыми, потом покрылись льдом, кроссовки сначала промокли, а потом ноги в них сбились до мозолей…
До выборов осталось две недели
Все началось с того, что в субботу Росселю не удалось зарядить очередной соцопрос. Его не пропустили в общежитие пединститута, а раньше вход туда был свободным.
– Я не могу подставлять девчонок, – сказал Никита. – Вдруг их после этого из общаги выгонят?
Нас покинули две женщины из собеса и парнишка из “Яблока”.
– Планы поменялись, – говорили они, отводя глаза.
В субботу были выставлены очередные пикеты. Для этого не требовалось специального разрешения, достаточно было уведомить избирком. Наученные горьким опытом, мы взяли с собой все необходимые документы и даже книжку с законом.
Стояла отличная безветренная солнечная погода. На бульваре, где мы устроились со своим мольбертиком, молодые люди на скамейках пили пиво, мамы выгуливали свои коляски. Наши календари пользовались успехом. В момент, когда парень написал на листовке свое пожелание – кажется, о том, чтобы пенсионеры своевременно уходили на пенсию и освобождали рабочие места для молодых, – к нам подошла разгневанная женщина средних лет. Она была… Короче, мне сразу стал ясен смысл слова “чиновница”.
– Сию минуту убирайтесь отсюда, или я вызову милицию! – закричала она. – Я – заместитель начальника территориального управления Смирнова! Вы не имеете права здесь агитировать! Как имеете? Какой такой федеральный закон о гарантиях избирательных прав? Здесь вам не Российская Федерация! Здесь вам Советский Союз!
“А ведь она права, – подумала я. – Здесь у нас – островок Советского Союза, а вокруг, возможно, Российская Федерация”.
– А что, ваши пикеты стоят где-то еще? – насторожилась Смирнова.
– Конечно. Везде.
– Так, я сейчас распоряжусь, – сказала она и ушла.
Через пятнадцать минут подъехала милицейская машина.
– Если появитесь здесь на следующей неделе, – сказали Максу менты, – снова вас заберем…
С тех пор не было ни одной ночи, чтобы наших ребят не забирали в милицию. “Бобоны” шныряли ночами по дворам, выслеживали, ловили ребят, забирали их в отделение на полночи, часа на четыре, а потом отпускали. Следующей ночью все повторялось.
Паша непрерывно строчил жалобы в прокуратуру, в суд, в избирком. Прокурор звонил в штаб, говорил, что будут приняты меры… И все продолжалось, как прежде.
– Вот бы сейчас напиться! – мечтал Россель. – Но нет ни минуты. Главное – не подохнуть сейчас, когда осталось всего ничего…
Последняя неделя
На картонке на стене значилось: “До выборов осталось 6 дней”.
Мы уже привыкли к распорядку дня собакинских студентов. Они выходили около трех, после занятий, и к часу пик успевали заклеить все остановки.
– Тут я обнаружил новую листовку, – позвонил с утра Мэнсон, – подписанную Крыльцовым и Рыжайсом. Почему вы мне про нее ничего не сказали?
– Мэнсон, – ответила я, – мы не выпускали никакой листовки. Это наверняка провокация. Где ты ее нашел?
– На Московском, тринадцать.
– Срочно собери. И неси сюда.
– Мужики, тревога! – собрал Россель свою гвардию. – Появились фальшивки якобы за подписью Крыльцова и якобы оплаченные из нашего фонда. Немедленно собирайте! И несите сюда, листовка – рубль.
“Издательство “Родземвузиздат”, – читали мы второпях сверстанную фальшивку. – Уважаемые избиратели! Не повторяйте опыт Приморья! Голосуйте за нашего кандидата Захарова – он повысит энерготарифы в 7 раз!”
– Конечно, это Собакин.
– Где эта листовка?
– Только что была здесь.
К тому моменту в штабе невозможно было оставить ни одного документа – все заваливалось кипами других бумаг, падало; народ шел сплошным потоком – сторонники, агитаторы, члены партии, их друзья и родственники…
– Какие-то мошенники разбрасывают фальшивые листовки, – звонила Лена в милицию. – Мы успели записать номера машин…
Целый день Лена безрезультатно моталась с милицейским экипажем. Толку от этого не было никакого… Проверив номера по базе данных, мы обнаружили, что машины приписаны к областной администрации…
Контрход
– Я не хотел этого делать, – сказал Слава, – но они сами напросились.
Славину гениальную листовку отказались печатать три типографии. Выручила одна совершенно заштатная, которая еле сводила концы с концами.
Листовка была такая:
ДЕПУТАТ СОБАКИН ПОЛУЧАЕТ 319 ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ В ГОД!
Понимает ли чиновник, получающий 319 тысяч, проблемы пенсионеров?
Оплачено из фонда кандидата Росселя.
– Вот ты и пригодился как кандидат! – похлопал Слава Росселя по плечу. – Теперь тебя вполне могут снять. Общество ничего не потеряет, ты тоже, так что все в порядке. Этой ночью клеят все!
Этой и следующими за ней ночами расклейка приобрела невиданные масштабы. Клеили все! Но утром, отправляясь в штаб, я не увидела ни единой листовки, разве что в самых нетипичных местах.
– Действует! – ликовал Слава. – Еду в троллейбусе, только об этом и разговоров. Клейте, клейте, что-то да останется. И вот что: купите красных маркеров и пишите на собакинских портретах, на лбу цифру 319…
Чистый четверг
Новшество вызвало истерику в тылу врага.
– Захожу я в деканат, – докладывали лазутчики, – а там такое… Все кричат: откуда они узнали про триста девятнадцать тысяч?
– Да он их сам указал в декларации для избиркома. Элементарно!
– В нашем доме творится что-то непонятное, – стали звонить люди. – Приезжает белый микроавтобус, оттуда выскакивают человек шесть со скребками и зачищают все поверхности тотально, ничего не оставляют.
– Конечно, кому понравится висеть с надписью “319” на лбу?
Мы насчитали шесть волн зачистки. Потом нам надоело считать.
– Сегодня с занятий сняли целый курс истфака, – сообщили нам.
– Максим, Илья! – надрывался Россель. – Все клеить!
– Отвали, – тупо отзывались те, – сил нет.
– Мать вашу, идите, клейте! – Никита рассвирепел. – Узнаваемость падает!
Парни измученно кивнули и направились к двери.
– Никита, а ты идешь? – спросил Слава. – Я с тобой.
В три часа ночи на перекрестке улицы Волгоградской и проспекта Октябрьского их остановила милиция. Слава побледнел.
– Я – кандидат в депутаты, – не растерялся Россель. – Клею свои листовки. Вот мое удостоверение, посмотрите!
Менты ретировались. Слава перевел дух…
Возможности административного ресурса
Собакин использовал все преимущества своего положения. Вручение пенсий старикам вместе с письменной просьбой губернатора голосовать за Собакина, перетяжки над транспортными потоками с надписью “Галеев и “Служу Родзему” – вместе!”… А потом школьники стали приносить подписанные директором школы обращения типа: “Педколлектив школы №… просит Вас поддержать на выборах кандидатуру Собакина. Собакин… хорошо разбирается… имеет богатый опыт… Подумайте о будущем своих детей!”
Потом такие же письма стали приносить и воспитанники детских садов.
– Нарушена такая-то статья закона, такая-то, – еле успевал Паша.
К общему хору присоединилась и церковь. Владыка Василий в новостях благодушно посоветовал своей пастве идти на выборы.
– Верующим ничуть не мешает праздник наш, – сказал он, – Вербное воскресенье. Они могут проголосовать и до праздников, у нас же две литургии. И храмов, слава Богу, хватает, спасибо губернатору…
Днем раньше этот скромняга тусовался на улице Центральной на церемонии открытия бюста знаменитого космонавта. Космонавт был тут же. Автор бюста прославился когда-то памятником Ленину в женском пальто на центральной площади. Звучали патриотические песни, космонавт был растроган и просил избирателей отдать свои голоса блоку “Служу Родзему”.
“И ты, Брут”, – подумала я.
До выборов остался один день
Этот день был свободен от агитации. Только двойной инструктаж наблюдателей, закупки провизии на следующий день…
– Я знаю одно классное место, – сказал Мэнсон. – Там продается дешевая жрачка.
Дешевизна в этом магазине объяснялась просто: срок хранения продуктов истекал. Мэнсон набрал говяжьей тушенки, которая годилась разве что на корм домашним животным, самого дешевого майонеза, пахнущего соломой чая.
– Мэнсон, этот суп надо варить! – сказали ему в штабе. – Как ты будешь варить его в чайнике?
– Всухую сожру, – ответил Мэнсон. – Не проблема.
Выборы
– Собираемся в партийном офисе, – решили мы накануне. – Там больше телефонов. Разобьем участки на четыре части…
Семь утра. Я была так сконцентрирована на своих мыслях, что даже не заметила, какая на улице погода. Помню только: светает, на севере тяжелые серые тучи, и пахнет весной. Порывистый ветер… Пришлось накинуть капюшон.
Максим, Никита и Паша Макаров ездили от одного участка к другому, проверяя, все ли там в порядке; Лена сидела на особом телефоне, общем для всех; на остальных телефонах сидели я и еще три девочки. Мэнсон, весь в черном и в майке с портретом Мэрилина, слонялся из кабинета в кабинет с мрачным видом.
С началом работы комиссий начались мелкие недоразумения. Они решались на месте. Звонки поступали каждый час. Наблюдатели отчитывались о количестве проголосовавших.
Часа в два звонки стали тревожными: то там, то здесь были явные признаки эстафетного голосования. Россель с Пашей садились в машину и тут же замечали следующую за ними по пятам другую – милицейскую. Их вели по всем правилам, время от времени передавая друг другу… Подъехав к месту предполагаемой эстафеты, они не заставали ничего.
Участки были полупустыми. Прилавки с колбасами, овощами, фруктами по сниженным ценам… Водка “Губернаторская”… И на всех участках играет песня “Родзем и Россия”…
“Делают из избирателей собак Павлова”, – подумала я.
Часа в три Гена отвез нас с Леной на свои участки, чтобы проголосовать.
– Ты посмотри, какие рожи! – испугалась Лена. – Нет смысла даже спрашивать, за кого они…
Максим и Никита были на последней стадии переутомления. Тем не менее они держались бодро.
– Паша открылся! – говорил Россель восторженно. – Шифровался-шифровался – и на тебе! Мы ездим по участкам, я ору на этих теток из комиссии, и он мне, значит, говорит: ты лучше не ори, я с ними сам поговорю спокойно. Приезжает на участок и сам начинает орать! Они ему: да кто вы такой? И здесь он вытаскивает удостоверение уполномоченного представителя… Это был поступок, я понимаю!
– На всех участках одна и та же картина, – констатировал Макс. – У председателя комиссии есть такая шахматка, куда заносят проголосовавших, по домам. Начиная с двух часов к ним приезжают из администрации города и забирают информацию. Потом посылают учителей за теми, кто еще не проголосовал… Те, кто старше – а это легко узнать, – конечно, проголосуют за Собакина.
– Что-то новенькое!
– Вы видите, явка после двух резко подскочила. А эстафетников застать мы не можем. Во всем округе столько милиции, сколько в остальном городе нет…
Ближе к восьми часам всех начало лихорадить.
– Ну хоть бы он выиграл! – повторял Максим, ходя из угла в угол. – Ведь должна же быть хоть какая-то справедливость!
Первые пять участков были наши – хотя и с небольшим отрывом.
– Ура! – ликовали мы и бросались обниматься. – Мы это сделали!
Потом началось… Отставание вдвое, втрое, триста голосов, пятьсот… полторы тысячи. Мэнсон ходил из кабинета в кабинет со сводками, как вестник смерти.
Остался один участок, но голосование на нем уже ничего не решало.
– Все, – сказал Слава, – мы проиграли. Держитесь, ребята, вас ждут нелегкие дни.
– Наперсточники, – отозвался Гена. – Мы бы победили, если бы это были демократические выборы. Но это не демократические выборы, факт.
Поздний вечер, здание чернеет окнами, освещен только наш этаж. В кабинетах полно народу – это прибыли с участков наблюдатели. Они возбуждены, оживленно рассказывают что-то. Но ничего уже неважно.
Мы сидим в самом дальнем коридорчике – кто на стуле, кто на корточках – и пускаем по кругу пластиковую бутылку с пивом. Напряжение прошло… А вместо него пришло разочарование. Мы сделали все, что могли, выложились до последнего. Миша проиграл… Какое! Мы все проиграли – наша команда, а ставка была высока. Я вдруг представила, как психовали люди в противоположных окопах, как они воображали себе Мишу на какой-нибудь очередной сессии с вопросом: где наши деньги? Да они костьми лягут, лишь бы не пустить его туда!
И ничего мне не хотелось больше, как уйти вместе с Максом. Мне показалось вдруг невыносимым вернуться одной к себе домой. Но… Мы распрощались и расселись по машинам…
Ледовая крошка
На следующий день я проснулась с каким-то странным ощущением: что-то случилось… да… мы проиграли!
Я села в кровати. За окном – солнечный день.
В штабе царило запустение. Разбросанные бумажки, мольбертики с отломанными ножками, грязная посуда… Слоняющиеся бесцельно Россель и Илья. Удрученный Захаров.
– Миша, подбрось меня домой, – попросила я. – Плитка тяжелая. На этой плитке мы клейстер варили…
– А ведь лед, наверное, уже тронулся, – сказал Миша, выруливая на Московский проспект. – Предлагаю завернуть к реке.
Мы вышли на открытую площадку на обрыве над рекой. Весь город на другом берегу как на ладони. Вытащили из багажника нераспечатанную пачку листовок и развели костер.
Дул порывистый ветер. Все было залито солнцем. Внизу, у берега, собралась мелкая ледовая крошка, а где-то далеко, на просторе, плыли большие, мощные льдины. Слышно было только шуршание льдинок, пение птиц, да ветер иногда свистел в ушах.
г. Москва