С т и х и
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 1, 2003
* * *
Зима, что белый лист, чиста,
метет метель и кружит случай,
в холодном мраморе куста
озноб сжигающей падучей.
Как будто кто-то в вышине
страдал и маялся в обиде,
а утром выпадало – снег,
все тем, кто был и глух и слеп,
и мне, его отвыкшей видеть
в закрытом наглухо окне.
Доверься этой белизне –
её избытком сумрак полон,
полней, чем сон, белей, чем свет,
плотней, чем смерти плотный полог.
Немой вопрос: «Который час?».
Простой ответ: «Еще не вечер».
Фонарь зажегся и погас,
но тьмой не насыщаем глаз.
Он станет зорче во сто раз
от проблеска небесной течи.
* * *
И снова я пройду по улицам знакомым
В загаданный уют, к товарищам-друзьям,
К тем раз и навсегда дарованным, законным,
С кем соли пуд не грех делить напополам.
Но я не поделю ни горькое, ни сладость
И все-таки за то останусь прощена.
И мне с прощеньем тем уже вовек не сладить –
Не мудрствуй, судьба! Во всем твоя вина.
Мы будем пировать до утренних видений,
Зрачки беспечных душ уставив на восток,
Внезапно, исчерпав запас любви и денег,
Прервемся и прервем сей дивный тэйбл-ток.
О, как мы все равны пред снегом – равно-душны.
Еще не та зима, не високосный год...
Дела под Рождество. В загонах елкам скучно.
Нам ними горький запах юности плывет.
* * *
Как трудно петь – особенно с утра,
когда в душе хрипит ночная скука,
и для нее необходимость звука
не более, чем доводы пера.
Как трудно жить – особенно зимой,
когда мороз нам сковывает лица,
и лед лежит, как выпуклая линза,
на голубой поверхности земной.
В ее потусторонней глубине
живут воспоминания и даты,
и чей-то образ плещется крылатый,
но там никто не знает обо мне.
Весь мир вокруг морозами повязан,
лишь воробей – «чирик», как парвеню.
И ты ничем на свете не обязан
еще не начинавшемуся дню.
Молитва
Любить же – значит жить наедине.
Рильке
В окнах пустых ни веселья, ни позднего света,
Тени кустов на слова манускрипта похожи.
Господи Боже, не дай мне проснуться поэтом,
Лучше оставь до утра одинокой прохожей.
Только прохожей, чей шаг прозвенит, и повиснет,
И отзовется сырой предрассветною дрожью
Улиц, слепящих витрин
на окраине жизни.
Дай мне терпение шага, о Господи Боже!
Поздно уже, но так рано в столице светает,
Раньше, чем речь под рукой
разбежится на строчки.
Быстрого света часы – моя жизнь утекает,
Вспять возвращается узенькой струйкой песочной.
Поэт
Как хороши, как свежи будут розы,
Моей страной мне брошенные в гроб.
Вы гений, Игорь Северянин.
Поэт всегда бесстыдно прав.
Так петь для вездесущей дряни,
свой лад ни разу не предав!
Российский бред чужому сплину
внушить. Из волн сплести ажурь.
И наконец найти чужбину:
Усть-Нарва. Пепел и лазурь.
Чудесный маг остылой жизни,
Ненужной правды верный враль,
Уже давно твоя отчизна
Метет и вьюжит, как февраль.
Всё то же – розы да морозы,
случайной рифмы труд и путь.
И смерть не выбирает позы,
Бросая розы нам на грудь.
Бессрочная связь
С новым снегом тебя, моя радость!
Зимней дурью опять забелило
Желтый всполох смятенного града,
Где горело, стонало и выло.
В том безумии не было фальши –
Только звездная дрожь телескопа.
Видно, все, что любила я раньше,
Убывало торжественным скопом.
И крутило светил карусели –
Львов, орлов и рогатых оленей.
Жизнь замкнуло пожаром осенним,
Кругом первым любви и последним.
Точно камнем, кидают – отвесно
То, о чем я пекусь и тоскую,
Но коленам земным и небесным
В стебель вложен ответ: «Аллилуйя!»
Вся земля боготочною кровью
Циркулирует, неумолима,
Дышит дух над родительской кровлей,
Тлеет плоть, горяча и палима.
В каждой точке немого пространства
Пламя бьется флажками рябины.
Смена красок, теней постоянство –
Леонардовский Кодекс Урбино.
Черной гари и лести бесовской
Разомкни же покров надо мною,
Будь мне сильной ладонью отцовской,
Ярким бисером и тишиною,
Дай мне жить по любви своей так же,
Как любому дано в поднебесной.
Мера силы у сердца все та же,
Только ноша святей и чудесней.
Без тебя не вдохну я ни строчки,
Жар руки не доверю бумаге.
Мы – бессрочная связь, одиночки,
Заточенные в сходственном благе.
Оттого так и знаем друг друга –
Прежде детства, – чтоб словом не ранить.
У души есть три времени-круга:
Ожиданье, вниманье и память.
Это даль окликается далью.
В резонанс мы попали с тобою
И ликуем ответно – печалью,
Шумом воздуха в горле гобоя.
Возраст звука протяжнее строчек.
Совершенное-летие чувства
Сотворяет зима как искусство –
Рой вопросов и тающих точек...