Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2002
В прошлом номере “Октября” в рубрике “Путевой Журнал” были опубликованы материалы, представляющие остров Сахалин как геополитическое, культурное и литературное явление. Продолжение этой дискуссии, нам кажется, будет интересно читателю.
Услышишь впервые “Геопоэтика”, призадумаешься, зависнешь: ладно скроенное слово катается в уме, как окатыш, чистый и гладкий, и не липнет к нему ни единого волоконца с ветоши изученного, уже известного. Миг, когда произнесенное слово рождается для тебя, подобный короткой тревожащей вспышке, забывается скоро. А жаль. Трудно припомнить, что почувствовал, к примеру, когда впервые услышал имя близкого человека или название городка, нечаянного пристанища твоего. Надолго, может быть, навсегда.
Одну из степеней свободы поэзии, работы строгой и точной, но все-таки свободной, определяет право поэта предпочитать предание истории. Пренебрегать историей в пользу предания. Искать истину не по следам фактов, а по логике нрава человека, события, времени. Поэты говорят неправду, но они никого не обманывают. Предание учит душу, история, как мы знаем, никого и ничему не учит, какой бы достоверной она ни представлялась. Историю можно переписать. Предание, измени в нем что-либо, умрет или станет историей – в лучшем случае.
Откажемся от истории.
В годы военного коммунизма, когда всем было нелегко, – и бывшим, и большевикам, философ Михаил Гершензон смастерил “специальный ящик” для варки гречневой каши. Фанерный ящик был обклеен газетами, бесчисленным множеством слоев, туда голодный философ ставил кастрюлю с гречневой крупой, заливал крутым кипятком, плотно пригонял крышку ящика. Через час-другой каша “доходила”, была готова.
Кашу в голове (специальном ящике, обклеенном газетами, бесчисленным множеством слоев) тоже не так просто сварить. Нужен крутой кипяток, и метод, предложенный А. Балдиным, – вполне подходящяя процедура для производства интеллектуального продукта в годы военного капитализма.
Мелвилла мне открыл Василий Голованов, проведший в статье “ Моби Дик in Blue” ( “Новая Юность”, 1995) параллель между композицией “Моби Дик” группы “Led Zeppelin” и звучанием мелвилловского романа. Логика геопоэтики открывает нам возможность присвоить подобным смелым сопоставлениям имя 92-й параллели. На глобусе ее нет, но именно на ней произошла встреча “Led Zeppelin” с морским чудовищем и моя с Мелвиллом. Позже океан Моби Дика во мне захлестнул океан страстей Натаниэля Готорна.
У большинства американцев слово “Россия” ответно просигналит: “Икра, водка, Горби”, но вероятность, что откликом будет: “Пушкин, Достоевский, Толстой”, велика. Русский человек привычно ответит на слово “Америка” – “сникерс, макдоналдс”, и только как чудо можно предположить, что кто-нибудь отзовется: “ Мелвилл, Готорн”. Чужие знают, что в России живет великий народ, создавший великую культуру, много страдавший на своем “особом” пути. Мы не знаем или не хотим знать, что американцы – великая нация, и, чем бы ни казалась, как бы ни смотрелась современная Америка, у американского народа сильные духовные корни, скроенные по лекалам индивидуальной свободы – этой “неправедной” религии Нового Света, призвавшей немало подвижников, исповедников, мучеников, претерпевших до конца за свою “веру” в свободу вне соборности, как понимаем соборность мы, в “закон”, который существует только внутри тебя, когда вокруг беззаконие. Все по-другому, все не так, как привыкли мы. Поэтому Россия видит Америку бездуховной, загадочная русская душа не опознает духовность души американской, чьи контуры смутно, как береговая полоса далекой земли, обозначены Мелвиллом и Готорном, не опознает, может быть, потому… Далее только по преданию, по возможности без истории с ее навязчивой достоверностью… что Океан, его дыхание, его воля… Россия – сама Океан, ее бесконечные кривые дороги, по которым бричка Чичикова плывет, как по океанским волнам, а вестовые – только с Божьей помощью и никогда в срок – достигают ее дальних берегов. Великие Океаны земли – вот берега океана России. Стремление России “войти в свои берега” хранилось еще в предынфарктные тридцатые годы в стихах ныне забытых поэтов ( говоривших неправду, но никого не обманывавших), суть этих строк проста: дойти до Океана. Все же, что лежит за Океаном, – лишнее. Русский Мадагаскар – африканская Англия Европы, Япония Дальнего Востока – обронили, к примеру, и не заметили… И многие другие земли – не земли, все переложенное океанской водой – нам, так уж получается, не нужно. Остров Сахалин – остров-оборотень; пролив, соединяющий гиганскую рыбу с материком, зовется, если не изменяет память, Татарским. Возможно, во времена монгольского разлива океан отступал, образуя узкий перешеек, по которому ордынцы отводили коней на выгул. Что было на Сахалине, кроме травы?.. Ордынцы, кажется, так и не освоили флот. Потешного Петра московская татария сбросила на болота и дальше в море. Флот, которым Россия по праву гордится, так и не стал явлением российским. Общеизвестный “флотский порядок” так не вяжется с извечным “российским бардаком”. Дорогу на Японию мостили прямо по океану тростником, или бамбуком, или еще Бог знает чем, но пришел ветер, названный тогда “камикадзе”, и разметал японский тракт. Когда Орда потекла на Запад, на каждые десять верст оставляли несколько семей, в чьи обязанности входило обихаживать дорогу; таким был прообраз российских ям с постоялыми дворами, ямщикими, сменными лошадьми. Дорогу на Владимир и Киев мостили от Сахалина, а не наоборот.
Стремился ли Мелвилл в своем романе центонно перелицевать библейскую книгу пророка Ионы, мне неизвестно. История человека обычного, ничем не выдающегося среди людей, насильственно возведеного в чин пророка, который пытался бежать от Господней воли и провел “во чреве китовом” три дня, а после через силу исполнившего-таки то, чего хотел от него Бог, осталась одним из самых выразительных свидетельств нрава Божьего. Другая, не менее умонепостигаемая история – схватка Иакова с Богом. Внутренний мир людей Нового Света был проникнут библейским духом, а в поступках виделся библейский размах.
Но почему Чехов и Мелвилл? Да, Чехов вернулся “просахалиненный”, был выплюнут гиганской рыбой, как Иона, обратно на берег. “Остров Сахалин” был вменен Чехову в творческую неудачу, и это несправедливо. Герой Мелвилла странствует по водной глади. Автор “Острова” плывет по разбитым российским дорогам. Чехову удались путевые заметки. Без сомнения, стоит раскрыть “Моби Дика” и чеховский “Сахалин” (говорю так, подобной процедуры не производя, мной движет логика предания, а не истории), и мы увидим близкие, похожие узлы на пути героев. Собственно, обе книги – история пути к цели. Цель – главное в этом пути, но по достижении ее завершается и его история. Ожидать от Чехова вскрытия Сахалина – все равно что пенять капитану Ахаву, что он не оставил нам подробных описаний и высокохудожественных обобщений “внутреннего мира” кита, где, возможно, его герой нашел свое последнее пристанище. Литература здесь кончается. И слава Богу.