Рассказы
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2002
Механика
Слева грохот – меня обгоняет грузовик, я могу разглядеть обрывки масляных тряпок, намотанных на штыри между кабиной и кузовом. Сзади вопят – за грузовиком мчится красная легковая, правое стекло опущено, торчит голова.
– А-а-а! – вопит голова.
Ей весело.
Мне страшно. Кручу педали все быстрее, надо проскочить перекресток, пока никого нет справа. Проскакиваю, впереди троллейбус. Там остановка – троллейбус сейчас прижмется к тротуару. Слева я его не объеду– машины не разбирают дороги, снесут меня как кошку. Пригибаюсь к рулю, беру вправо и лечу вдоль борта. На светофоре красный свет, я не останавливаюсь. Разгоняюсь, пропускаю еще один красный, следующий – зеленый, только слегка сбавляю скорость, пересекаю Кольцо и въезжаю в Центр.
Впереди замечаю палатку, где коптятся на прутьях оранжевые куры. Ее дверь открыта, внутри сидит толстый грузин в грязно-белой майке – огромные руки лежат на коленях, – смотрит на улицу.
Подъезжаю к окошку, достаю из кармана деньги и тыкаю пальцем в бутылку воды.
– Холодную?
Я киваю.
Он открывает холодильник, сгибает широкую спину и заглядывает внутрь.
– Может, колу? У нее крышка завинчивается.
– Давайте.
Он ставит передо мной бутылку, кладет сдачу.
– Так удобней. Когда крышка завинчивается.
– Спасибо. – Я отхожу в сторону и прислоняю велосипед к забору.
К палатке подходят двое в темно-зеленых ветровках. У них загорелые лица и выцветшие глаза с черными точками зрачков. Они останавли ваются и начинают разглядывать куриц. На противоположной стороне улицы улыбается человек в полосатой футболке, измазанной белой краской. Он перебегает через дорогу, и двое здороваются с ним за руку.
– Работаешь?
– Работаю.
– И мы работаем. Есть будешь?
– Только что. Лучше пива.
– А Христофоров?
– Христофоров у начальства.
Они громко смеются, широко открывая рты и закидывая
головы вверх. Грузин выглядывает из окошка и тоже смеется.
Мне больше не хочется воды, и я ставлю недопитую бутылку на
асфальт. Мужчины уходят с курицами и пивом, грузин прячется в палатку.
Мимо спешат люди в плащах и ботинках, и я больше не знаю, куда мне ехать.
– Да.
Прижимаю липкую трубку к уху.
– Привет!
– Привет.
– Что делаешь?
– Ничего.
– Слушай, давай я к тебе приеду?
– Ну…
– У меня время кончается!
– Я не знаю.
– Давай быстрее!
– Ладно.
Вешаю трубку и сажусь на велосипед. Он живет за рекой, на
юго-востоке. Значит, надо ехать до музея, потом через площадь, переехать
мост, второй мост, прямо по трамвайным путям, по Кольцу до театра и
оттуда по прямой, а там уже совсем близко. За полчаса доеду.
В лифт велосипед не влезает, я тащу его на руках. Первый,
второй этаж, правая педаль задевает ступени – перехватываю повыше,
третий, четвертый. Он уже открыл дверь, стоит.
– Позвала бы с улицы. Давай помогу. Ну и грязная же ты.
Он втаскивает велосипед и запирает входную дверь.
– Пойдем.
Залезаю в ванну и сажусь на корточки. Надо мной висят его
джинсы, футболки, носки и свитера.
– Стирал. Голову помыть?
Сижу, как пес, в ванне и терпеливо жду, когда меня вымоют. Сверху
на меня падает черный сырой носок, я передергиваю плечами.
– Извини.
Он вылавливает носок, выжимает и закидывает обратно на
веревку. Подает полотенце.
– Все. Чистая. Чайник поставить?
Окно комнаты выходит на запад. Солнце лежит на пыльном полу,
на брошенном журнале, на его ботинках у кровати.
– Классный был мультфильм с лифтом. – Он переворачивается
на спину и закидывает руки за голову. – В коробке с карандашами
недавно прошел дождик. Или «Карусель».
Я вытягиваю ноги и говорю:
– На лугу, на лугу, на лугу пасутся…
– Нет, не так! Далеко, далеко, на лугу пасутся… А еще про
налима. И про апельсин. Много нас, а он один. Мне всегда было волка жалко.
Я беру его руку и прикладываю к своей щеке.
– Ты что?
– Подожди.
Он хочет отодвинуться, потом смеется и говорит, что я могу
держать его за руку только две секунды.
– Раз, два, – считает он.
– Подожди, – говорю я.
– Хорошо, пять секунд. Раз. Два. Три. Четыре.
Он выдергивает руку и говорит, что я слишком сильно сжимаю пальцы.
– Извини.
Я натягиваю на себя одеяло, и мы лежим молча. Тикают часы. Он
толкает меня плечом.
– Пора работать.
– У тебя выходной.
– Я на дом работу взял. Денег дадут.
Я опускаю руку вниз и поднимаю с пола его рубашку.
– Пойду чайник поставлю.
Сижу за столом и смотрю, как он моет чашки.
– Я вчера бросила работу.
Он ничего не говорит.
– Так и сказала: идите к черту.
Намыливает блюдце, наверное, раз в пятый.
– Слушай, – говорю я. – Поможешь мне другую найти?
Он выключает воду и оборачивается.
– Мы уже говорили. Что ты хочешь делать? Не знаешь. Как я
найду работу, если ты не знаешь, что делать?
– А ты знаешь?
– Я могу делать все что угодно.
– Только тебе это не нравится.
– Дело не в этом!
– Ладно, я поеду.
Он помогает стащить велосипед на первый этаж и провожает
меня до угла.
– Пока, – говорю я.
– Пока, – говорит он и хлопает ладонью по седлу.
Я киваю ему, сажусь на велосипед и уезжаю на север.
Уже поздно. Мать спит, пес забрался к ней на кровать и устроился
в ногах. Выхожу из комнаты, она что-то бормочет.
– Я тоже, – говорю я.
На кухне брат жарит картошку.
– Будешь?
Он ставит сковородку на стол, достает из холодильника сыр. Мы
едим картошку и запиваем чаем.
– А тебе страшно было, когда ты перевернулся?
Он молча жует, потом говорит:
– Я не успел испугаться.
– А потом страшно?
Он допивает чай и наливает себе еще.
– Я такой счастливый был, что живой.
Подцепляет на вилку кусок картошки и начинает вертеть его
перед глазами.
– А тот грузовик уехал?
– Уехал.
– И не нашли?
– Не нашли.
Брат откидывается назад. Я пересчитываю картошку на сковородке.
Пять больших и две маленькие.
– А что с работой? – спрашивает брат.
– Найду другую.
Он кладет локти на стол и смотрит на меня.
– Хочешь анекдот про скворца?
Звонит будильник. Десять. Мать ушла на работу, брат уехал еще
ночью. Встаю, на кухне съедаю два бутерброда с сыром, одеваюсь. В
прихожей надеваю кеды, открываю дверь и вывожу велосипед. Пес сидит в
коридоре и тихо бьет хвостом по полу.
– Не скучай.
На улице сквозь пыль и солнце проносятся машины – легковые и
грузовики, черные и желтые, красные и белые. Подъезжаю к мостовой
и останавливаюсь. Мне надо только переехать бордюр. Стою и смотрю
на переднее колесо.
В мою сторону несется красная легковая. Я вижу, как опускается
правое переднее стекло, как высовывается голова с разинутым ртом.
Я нажимаю правой ногой на педаль, цепь начинает движение по
кругу, и переднее колесо опускается на мостовую.
Козинаки кончились, и мы захотели пить. Купили колы, выпили
всю бутылку. Совсем скучно стало.
– Даже в школу хочется, – сказала Вилка и рыгнула. – Газы.
Ненавижу, когда она так делает. Я ее стукнула по шее, она меня
по голове. Мы начали пихаться и пыхтеть. Тут к нам подошла женщина
в розовой кофте и спросила про двух мальчиков. Так что нам
пришлось перестать. А то не слышно, что эта женщина бормочет.
– Я говорю, вы здесь двух мальчиков не видели? Один в синей
куртке, другой в очках.
– А куртка темно-синяя или светло-синяя? – спросила Вилка.
– Куртка синяя! – разозлилась женщина. – Так вы их видели?
– А очки… – начала Вилка, но женщина вдруг задрала голову и
заорала:
– Чтоб вы лопнули, спускайтесь сейчас же!
Мы с Вилкой тоже задрали головы. Видим – на крыше девятиэтажки
стоят двое.
– Убью! – взвизгнула женщина.
– Слушай, – Вилка дернула меня за рукав, – полезли на крышу!
Я посмотрела вверх. Высоко.
– Как эти мальчишки! – У Вилки сразу глаза заблестели. –
Побегаем там – и обратно. Памухин говорил, что в его подъезде крыша не
заперта. Пойдем!
Я не трусиха, я просто осторожная. А Вилка ничего не боится –
как бешеная.
Пришли мы к памухинскому подъезду, набрали 104 – номер
квартиры.
– Да, – ответила памухинская мама.
– Добрый день, – сказала Вилка в микрофон. – Мы одноклассницы
Пантелея. Скажите, пожалуйста, он сейчас дома?
– Дома, сейчас я его позову.
Зашуршало. Вилка подмигнула мне и высунула язык.
– Это кто? – спросил Памухин из домофона.
– Здорово, Памуха, как живешь? – гаркнула Вилка.
– А, это вы! Что надо?
– Открой дверь.
– Зачем?
– Не твое дело.
– Как это не мое? – возмутился Памухин. – Это ведь я вам буду
дверь открывать.
– Ладно, – согласилась Вилка. – Хотим на крышу залезть.
– Я с вами!
– Еще чего!
– Дверь не открою.
– Черт с тобой! – сдалась Вилка. – Открывай.
Запищало, дверь щелкнула. Мы вошли в подъезд, сели в лифт и
поехали.
Памухин ждал нас на девятом.
– Только тихо, – прошептал он. – Это запрещенные действия.
Он залез по железной лестнице наверх, открыл люк и выбрался
на крышу. Мы полезли за ним.
Ух! Как я оказалась на крыше – ноги сразу стали как после кваса.
Не ходят. И пузырьки в коленках.
А Памухин с Вилкой скачут и орут:
– Ура! Люди!
Это они тем, кто внизу. Но никто не слышит и головы не поднимает.
Земля далеко.
Я тоже за компанию подпрыгнула, но, ей-богу, мне гораздо лучше
стало, когда Вилка наконец сказала:
– Все! Пора вниз!
Мы стали спускаться.
И тут выскочила тетка. Толстая, большая, в фартуке. Луком
воняет. Обед, наверно, готовила.
– Опять на крыше были! Русского языка не понимаете!
И хватает Вилку за волосы. Вилка как заорет басом! Тетка от
неожиданности ее выпустила, но тут же вцепилась в памухинское ухо.
Памухин заизвивался, как червяк, и выскользнул из теткиных пальцев. И
тетка, конечно, схватила меня. За воротник. И не отпускает. Мне мое
положение совсем не понравилось. Если меня Вилка или Памуха хватают за
воротник, я дерусь. Но не буду же я с теткой драться! А вдруг тетка как
раз желает со мной подраться? И даже не столько подраться, сколько
меня отодрать?
Тут я рванулась, оставила тетке воротник и помчалась вниз по
лестнице.
Выбежала из подъезда – а там стоят Вилка и Памухин с хворостинами
в руках.
– Мы думали, она тебя в милицию поволочет, – сказала Вилка. –
Хотели отбить. А где воротник?
Как будто неясно! Затащила меня на крышу и еще спрашивает!
– Силой тебя никто не тащил, – сказал Памухин. – Нечего обижаться.
А я уже не обижалась. Мы пошли на рынок есть хачапури и по
дороге раз десять рассказали друг другу, какая толстая была тетка и какая
мертвая у нее была хватка.
После хачапури Памухин сник.
– Она наверняка моим родителям все рассказала. Как я теперь
домой пойду?
– А ты не ходи, – посоветовала Вилка.
– А жить я где буду?
– В шалаше.
Ну дает! Еще вчера говорила, что шалаш – это наша тайна и
больше ничья. Мне, конечно, шалаша не жалко. Если Памухе некуда
податься, пусть живет.
Мы прошли вдоль железной дороги мимо гаражей, залезли в
кусты, чуть не вляпались в собачью кучку и добрались до шалаша.
Мы с Вилкой его четыре дня строили. Большой получился. Все
трое туда влезли, даже место осталось.
– Хорошо здесь, – сказал Памухин. – Только на чем я спать буду?
– Мы тебе одеяла притащим. И подушку, – пообещала Вилка. – Я
прямо сейчас могу сгонять.
И выскочила из шалаша. Как бешеная. А мы остались сидеть.
Посидели минут десять, потом Памухин говорит:
– А что ты все время молчишь? Вилка все болтает, а ты молчишь.
Нет, мне нравится. Я даже на тебе женюсь после школы. Только отрасти
длинные волосы, а то не девчонка, а… Ай, больно же!
Тут, наконец, прибежала Вилка.
– Мама дома, я одеяло не смогла взять. Зато у меня вот что есть!
– Зачем мне шило? – удивился Памухин.
– Будешь метать его в голубей и жарить их на костре. Мы ведь не
сможем снабжать тебя едой в достаточном количестве. Родители что-нибудь
заподозрят, если мы будем таскать из дома много продуктов.
– Я не люблю мясо, – сказал Памухин.
– У тебя нет выбора. Захочешь есть – съешь даже школьную манку.
– А мне нравится манка, – сказал Памухин.
– Тогда и голуби понравятся. Можешь потренироваться.
Памухин взял шило и вылез из шалаша. Мы с Вилкой тоже
вылезли посмотреть, как он завалит голубя.
– Справа ходит жирный, – зашипела Вилка.
– Да вижу я! – отмахнулся Памухин.
Он пригнулся, прищурился, размахнулся и как…
– Мама! – заорал голубь.
– Это не голубь, – сказала Вилка. – Сматываемся.
Мы выскочили из кустов и помчались вдоль железной дороги. За
нами бежал здоровенный мужик с бородой набок. Но мы быстро бегаем.
Нас троих даже посылали на городской марафон защищать честь
школы. Правда, мы там избили пятьдесят вторую гимназию, и нас сняли с
дистанции. Но мы все равно очень быстро бегаем. Так что мужик нас не
догнал.
А мы бежали, бежали и добежали до Вилкиного двора.
– Ладно, я домой, – сказала Вилка.
– Тебе за шило не влетит? – спросил Памухин.
– Ерунда, – фыркнула Вилка. – У нас еще четыре штуки. Пока!
И ускакала.
– Я тебя могу проводить, – сказал мне Памухин.
Я пожала плечами, и мы пошли. Памухин мне рассказывал
историю про сорок штук медвежат. Они попали в метель, и у половины из них
повыпали лапы. А потом медвежата пришли домой и сели пить чай.
Когда Памухин придумает продолжение, он мне его расскажет, а я вам
расскажу. Но он еще не придумал.
Случаи медвежат