Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 7, 2001
Ответ Конфуция Христа-ребенка вижу на иконе. Младенец Кришна держит мир в ладони. "Старик-дитя" - так звали Лао-цзы. Они все дети - эти мудрецы. Спрошу Конфуция: "Скажи, седой скиталец, Так, может, мир не старится, не старец? Так, может быть, и не наступит осень И мир, как лес, свою листву не сбросит? Так, может, мир все время молодеет? Но свежий хлеб - он все же зачерствеет, И чистая водица - замутится, И милая уйдет - не возвратится, И день себя по капле точит, точит До ничего, до черноты, до ночи". Старик Конфуций словно и не слушал, Но как огнем вдруг обожгло мне душу: "Сок виноградный бродит и, бродя, Вином становится. Вино - его дитя". * * * Если к Китаю неравнодушны, Вы заметите без усилья: Крыши у пагод похожи на крылья - Вот почему они так воздушны! * * * Я совсем не знаю китайского языка, И произношенье мое никуда не годится. Но, если сдвинуть века, наверняка В те века я мог в Китае родиться. Но если сдвину века до корней судеб, Если жизнь свою прослежу до истока - Я Россией рожден и в ней духом окреп, Но в Россию родиться пришел с Востока. Я иду по Пекину и все узнаю. Еще больше завтра, наверно, узнаю. Вспоминаю прошлую жизнь свою, Жизнь в Китае свою припоминаю. Я потоком людским каждодневно влеком, И - спадает завеса, обостряется зренье. Почему тот старик мне странно знаком? Кем он был мне тогда, в своем прошлом рожденье? Все, что было когда-то, оставляет свой след, И глубинная память хранит эти меты. Почему я смотрю этой девушке вслед? Мы одним были чувством когда-то согреты. * * * Мальчик на скамейке рядом с нами В пиджачишке, который не по росту, То дремлет, то, шевеля беззвучно губами, Читает, а чтенье дается непросто. Видно, учится он в сельской школе, А в Пекин приехал в гости к кому-то. Но его не ждали. И вот поневоле На Южном вокзале встречает утро. Но отчего мне так его жалко? Какая-то в нем беззащитность, робость... На Южном вокзале - народу вповалку. На Южном вокзале - народу пропасть. На Южном, думали, поезд обратный, Ночной на Чанчунь, но зря надеялись. Глазеют китайцы: им непонятно, Что ночью здесь делают два европейца. А мы ночуем на Южном: Южный Вокзал для людей третьего сорта. Пекин и нас встретил не очень радушно, Но русский - он человек не гордый. Пекин раздавил бы своей громадой, Все силы забрал бы своею властью, Если б не тайная тихая радость, В сердце струящаяся от счастья. Подражаю древним поэтам-философам Иероглиф из двух состоит частей. Тайну его ты постичь сумей. Левая и верхняя - значение. Правая и нижняя - звучание. ...В чем наше предназначение, Рождения смысл и прощания? В мире горнем - истинное мое существо. На земле я лишь имя, звучанье его. Пишу иероглифы Иероглиф "вода" получается, как никакой другой. Иероглиф "луна", случается, получается - он простой. Иероглиф "она" улыбается - совладаешь ли, дорогой? Иероглиф "судьба" старается подшутить опять надо мной. Иероглиф "сердце" сжимается после каждой шутки такой. Пишу иероглифы, вспоминая великого каллиграфа Ван Си Чжи В который за ночь раз Беру фломастер. Рисую новый иероглиф. Чудно Писал их Ван Си Чжи - великий мастер. А мне писать их - Господи! - как трудно. А мне писать их - Боже! - что за мука. Но нет к себе мне никакой пощады. Писанье иероглифов - наука. И мне постичь науку эту надо. Глаза закрою - мысленно рисую: Черта, другая, третья, точка, росчерк, Прямую проведу черту, косую. Так формирую свой китайский почерк. Мне надо видеть - что за чем, какая Черта сначала, что за ней, что после. В суть мирозданья вдруг я проникаю, В чередованье: после лета - осень, После зимы - весна, и снова - лето, И снова осень хвалится нарядом. Ты не нарушь чередованье это. Прими его и обретешь награду. Найди его в себе - чередованье. Что следует в тебе за чем - осмысли. Тогда-то жизни ощутишь дыханье. В ее великом растворишься смысле. Из Ли Бо При луне пью в одиночестве Один. Цветы. И чарка водки. И свет луны спокойно-кроткий. И красота цветов неярка. Чуть пригублю и ставлю чарку. Со мною кто - луны краюшка И тень - полночная подружка. Зову луну - мол, выпьем вместе. Но месяц все на том же месте. Со мною выпить не желает. Надменно в высоте сияет. Я к тени - как к подружке старой - Мол, посидим давай на пару. Хоть каждый жест мой повторяет, Но выпить тоже не желает. Пою - луна словцо подскажет. Танцую - тень со мною пляшет. Я пью, мне грустно, как быть с грустью: То задремлю, то вновь проснусь я. Когда дремлю - и месяц дремлет. И тень мою покой объемлет. Проснусь - счастливые мгновенья: Вновь с ними я - с луной и тенью. Напитком крепким полню чашу - Пусть крепкой будет дружба наша. Один - ну что один я стою? С луной и тенью нас ведь трое. Светает. Словно невидимки, Мы в млечной растворимся дымке. Из Ван Вэя Пишу на осеннем закате После дождя пусто в горах, чисто. Вечер идет, с ним заодно - осень. Где-то ручей между камней - быстрый. Свет от луны верх серебрит сосен. Вниз по реке лодка плывет чья-то. В роще бамбуковой шум - возвращаются прачки. Грустно, когда нету со мной рядом Той, что весну в складках одежд прячет. * * * Ветшает тело, как ветшает платье. Как по чьему-то высшему заданью, Все движется, стремится к увяданью. А почему - могу ли это знать я? Все увядает. Медленно ли, быстро ль - Урочный все равно раздастся выстрел. И опадет листва, цветы увянут, И дерева так беззащитны станут. Как ни примерьте жизнь, как ни измерьте - Все движимо к концу, стремимо к смерти. Но стать невидимым - исчезнуть это разве? Быть легким, невесомым - это праздник. Но отчего люблю твое так тело? Как грудь в моей ладони тяжелела Твоя - вдруг вспомню,- как тогда легко мне. Приди ко мне, собой меня наполни. Из Вэй Инъу Осеннею ночью тоскую о вас, мой друг. Стихи сочиняю - о том, как свежо в горах. Кедровая шишка упала - чуть слышный звук. И вовсе неслышно куда-то прошел монах. * * * В храме буддийском множество разных божеств. У божества важен каждый - и маленький - жест. Жест - это символ, ключ к потайным дверям. Жест указует, а открывай их ты сам. * * * В парке сегодня пустынно. Только на велосипеде Продавец райских яблок - Шариков в сладком сиропе На деревянных стержнях - По кедровой аллее Быстро мелькнет. Как будто Розовый легкий веер Кто развернет и свернет. Пишу о старике-жестянщике, который работает на углу улиц Хун Чи и Куан Пин Он листы жестяные Сворачивает в легкие трубы. Он грубому миру Придает мягкость, округлость. На своем он на месте. В движеньях - уверенность, четкость. Жесткость он жести Превращает в нежность и чуткость. И вдруг ко мне жестко Судьба отнесется, как раньше, Я на перекресток Приду: "Здравствуй, мудрый жестянщик!" Восхищаюсь искусством разливания чая Чайник с длиннющим носиком тоненьким. Официант-виртуоз Ловко орудует этой соломинкой - Все до капли донес. Смотришь - и будто в нем напряжения Нету - читает с листа. Все отработано, в каждом движении - Сила и простота. Знает - особое надо внимание Чаю. И в этом он прав. Вот в чем секрет благоухания Обыкновенных трав. Две яблони На палочку яблоки нижет старик. Расплавленным сахаром их заливает. Две яблони старых - живет он от них. На рис на насущный себе добывает. Его покупатели - молодежь: Студенты, курсанты, влюбленные пары. И ты иногда к нему завернешь - Слывешь сладкоежкою ты ведь недаром. Напиток из рисового отвара В ресторанчике этом перед едой Вам рисовый подадут отвар - Напиток необычайно простой, Но для желудка бесценный дар. На вкус он почти безвкусный, но Истинный вкус ведь неощутим. Вспомню как дорогое вино Его, когда буду в разлуке с ним. Пишу после посещения фруктовой лавки За два юаня в лавке фруктовой Купил необычный плод. Вкус у него непривычный, новый. Сок обильно течет. Таким и одним насытишься вволю. Двух и не одолеть. Завтра купить еще один, что ли, И после начать худеть? * * * Китай просыпается рано И трудится неустанно. Земли небольшой клочок: Точит ключи старичок. А рядом жаровня дымится - Пожалуйте подкрепиться. Чуть дальше рынок фруктовый. Ну как не зайти туда снова! Сочные груши с юга Куплю для школьного друга. Хотите узнать свой рост и вес - Все для вас сделают прямо здесь. Лавки, лавчонки, лотки - Денег не береги! Много с тебя не возьмут. Все очень дешево тут. Поторговаться можно, Если с деньгами сложно. Торгуйся. Китаец уступит не сразу. Но если вы знаете их две-три фразы, Умело ввернёте их - что тут начнется! Вокруг вас сразу толпа соберется. Будут стоять, обсуждать, восхищаться. Торговцу в цене придется ужаться. Монаха буддийского статуэтку Ты получил за подобную сметку В подарок в одной сувенирной лавчонке За то, что в китайском ты дока, ученый. Пишу стихи, сметая пыль В Чанчуне пыльно. Пыль мелка. И, если дует ветер сильный, Пыль покрывает все обильно. И нет спасенья от песка. Сегодня вроде бы затишье. Тетрадь открою. Записать Строку или четверостишье - И начинает дуть опять. Все дует. Ну когда же штиль? Ну кто же с этой пылью сладит? Пишу стихи, сметая пыль, Что оседает на тетради, На остывающих словах. Та пыль - тысячелетий прах. * * * Я был неизвестным поэтом великой Танской эпохи. История не сохранила мои стихотворные строки. Но, если вы на китайский стихи мои переведете, Вы мысль сумасшедшую эту почувствуете, поймете. В Чанчуне, Шэньяне, Пекине я словно родился повторно. Две жизни - в Китае, в России - как две строки стихотворных. Века - двадцатый, десятый - в рифме скрестились точной, Нитью соединились необычайно прочной. Связь во мне стала понятна двух дорогих мне стран: Снится - я был поэтом великой эпохи Тан.
∙