Стихи
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2001
Фото I Я уже не живу, я еще не умру, я по склону холма поднимаюсь в жару, я в оглядке увижу Арагву-Куру, два крыла у меня за спиною, за столбами разрушенных Джварских ворот выход прямо на небо, а правильно - вход, если ночь - небосклон, если день - небосвод, на заре ему имя Иное. На заре ему имя иное, спеши, нету выше холма для исхода души, а стакан молодого "Оджалеши" на помин и от жажды и зноя. II На помин и от жажды и зноя - вино, это Светицховели, оглядка, окно, это Грузия, точка тоски об ином, я летаю-читаю иное. Мцхета, точка на небе, точнее, звезда, на земле это соль, под землею - вода, ослепления снимок мгновенный, отдай за прозрение чашу покоя. III Это снимок мгновенный, недолгий полет над холма─ми, с печерских, московских, на грузинские хо─лмы, где солнце печет, а затвор имитирует полночь. Мцхета, Светицховели, стерпима для глаз вспышка света в неве─денье ждущим, так возможна в последний и в первый лишь раз близость прошлого с мигом грядущим. И в забвении кратком оглядку мою обрамляет оконная рама - я еще не живу - я уже не умру, я читаю стихи Мандельштама. IV Назови этот путь порыжелой листвы, полый лес ножевого скольженья, заливные угодья речей неживых и словес солевых отложенья, призови хоровое броженье трущоб, обновленное в шариках дыма, возведи беззаветные дни в пересчет, в неразменную чашу гордыни, научи эту чернь у оконца играть черным солнцем и черным их хлебом, и тогда, по привычке, пойдешь умирать на позорное место под небом. Кто умел умирать, как он мог умереть, заигрался ль в ночи у оконца или в черные сны закатилось на треть полукруглое детское солнце? * * * Так ступни твои обуты в эти римские сандалии, так упрятано в сплетенья все подножие коленок, как лоза касаться солнца по лодыжкам устремились окунаться в волны юбок, в этот вихрь испанских юбок, в это жаркое фламенко ремешки твоих сандалий, от сандалий изначалья до фантазий, ткавших юбку, семь веков и путь, вместивший тыщу триста восхищений утонченностью лодыжек. * * * Не прошло и полгода, дикий вычерпан мед, ростовщице природе задолжав наперед, ты уже не отыщешь ос, летящих насквозь, бродит третий наш лишний, в дождь непрошеный гость, неуютный, прошедший, говорящий не то, городской сумасшедший в долгополом пальто, я не слышала горше - он мне песню поет, из карманов пригоршню легких ос достает, мертвые поцелуи колко бьют по щеке, я не перезимую от тебя вдалеке. * * * Тебя так долго не было, я мебель переставила, я в Тулу переехала, я тоже так могу, теперь ищи коралловые рифовые запонки, подвески и подсвечники и жди меня в Москву, когда же я не думала о славе и о доблести? я думала о подвигах, подумай хоть сейчас, как быстро все меняется, как трудно жить не думая, мне снится сон сиреневый, возьми меня с собой. * * * Ну когда же я забуду те родимые края: недороды, пересуды, недоразумения, бестолковые простуды, долгие лечения. Узаконенную бедность, разъедающую ржавь и прижившуюся бледность, вставлезубую картавь, понапрасность и бесследность странствия по жизни вплавь. Непричастность, беспричинность там когда-то завелась, там тогда же, так случилось, я зачем-то родилась и с испугу пристрастилась развоспоминаться всласть: память высосала, выжгла, затопила - все родна, в тех краях никто не выжил, разве только я одна, вспоминаю - ближе - ближе - доплыла, коснулась дна.