Литературная критика
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2000
Литературная критика
Нина МАЛЫГИНА Здесь и сейчас:
поэтика исчезновенияВ современной газетно-журнальной критике к текущей литературе наметился подход, основанный на откровенно выражаемом сомнении в самом факте существования литературного процесса. Во всех недавних интервью с писателями критики настойчиво пытаются выяснить: да есть ли еще литература?
Знакомство с журнальными публикациями и книжными новинками последнего времени рождает догадку, что причина скептического взгляда на современную прозу — в недостатке внимания и интереса к ней. Образцом такой критики является газетная рецензия, автор которой, воспринимая очередной объект своего недовольства как “ образчик типичной “ толстожурнальной ” повести конца девяностых ” , заранее уныло оговаривается, что она “ вроде бы и не заслуживает отдельной рецензии ” , ностальгирует по литературе советского периода, якобы сплошь проникнутой “ вкусом к жизни ” и населенной положительными героями (Т . Кравченко. Нелюбовь к собственным персонажам. “Независимая газета ”).
Вместе с тем более доброжелательный взгляд улавливает обнадеживающие симптомы того, что “ у отечественной прозы открылось новое дыхание ” ( Александр Архангельский). Андрей Дмитриев в интервью с критиком Еленой Михайловой на вопрос, воодушевляет ли его состояние нынешней литературы, ответил: “И говорил, и повторю не раз: да!.. Теперь — в каждом номере едва ли не каждого журнала вы найдете разогретое слово, качественную прозу, поэзию и, главное, новое имя” (курсив мой. — Н . М .). Писатель изнутри литературной ситуации почувствовал наметившиеся в ней в конце 90-х перемены.
Объектом скрытой, но напряженной критической полемики является и вопрос наличия у современной литературы читателя . “Литпроцесс, как ему и положено, идет своим чередом, не задевая никого, кроме его непосредственных участников ”,— утверждает Т . Кравченко. Едва ли не признаком хорошего тона становятся адресованные сегодня прозе критические упреки в чрезмерной сложности, в ориентации на элитарный вкус узкого круга профессиональных читателей. Претензии такого рода заставляют вспомнить размышления Мандельштама о разрушительном для поэзии стремлении сделать ее доступной каждому: “ …обращаться к совершенно поэтически неподготовленному слушателю столь же неблагодарная задача, как попытаться усесться на кол. Совсем неподготовленный совсем ничего не поймет, или же поэзия, освобожденная от всякой культуры, перестанет вовсе быть поэзией, и тогда уже по странному свойству человеческой природы станет доступной необъятному кругу слушателей ”.
У серьезной современной литературы был и остался свой читатель, облик которого попытался определить Андрей Дмитриев, — это “ провинциальный интеллигент ” , ищущий в литературе ответы на “ проклятые вопросы ”: “В диалоге с литературой он преодолевает растерянность, страх, одиночество ”.
Именно потому вызывают интерес попытки современных писателей осмыслить нынешнее состояние российского общества. В романах Ольги Славниковой “Один в зеркале ”, Андрея Дмитриева “Закрытая книга ” , повести Людмилы Улицкой “Веселые похороны ” , повестях и рассказах Марины Вишневецкой создается целостная картина современного мира.
У этих произведений словно бы один общий герой — близкий по духу авторам отечественный интеллигент, вовлеченный в мучительный процесс ломки привычного жизненного уклада. Вместе с ним на первый план выдвигается проблема творческого потенциала отечественной интеллигенции, судьбы духовных ценностей, носителем которых она несмотря ни на что остается .
Роман Ольги Славниковой “Один в зеркале ” привлекает точностью отображения нашей сегодняшней жизни. Детали и подробности пережитого Россией в конце ХХ века очередного “ великого перелома ” , на которые так щедра история страны, цепко схвачены внимательным взглядом автора. В рецензии А . Марченко, опубликованной “Литературной газетой ” , обозначены особенности творческой манеры О . Славниковой: “ необычное для нашей нынешней прозы сочетание тончайшего психологизма и безудержной живописности с умным, аналитической складки, математически отшлифованным умом ”.
Словесная живопись Ольги Славниковой воссоздает в запахах, звуках и красках современный облик российского провинциального города. Одна из его примет — фальшивая показная роскошь коммерческих фирм и магазинов на сером фоне всеобщей разрухи. Яркими заплатами проступают на фасадах запущенных домов золоченые крылечки фирм, занятых неведомым бизнесом.
На первых страницах романа его молодые нарядные герои появляются на фоне грязного подъезда. Возникает образ непригодного для жизни пространства, от которого пытаются оградиться сейфовыми дверями и замками.
Герой романа — вузовский преподаватель математики Антонов, интеллигент во втором поколении. Рассказана история его жизни, предыстория его родителей: знакомство приехавших на учебу в большой город провинциалов; прописаны эпизоды детства и юности героя . Роман фиксирует контраст таланта и убогого места службы Антонова, который продолжает свои исследования вопреки обстоятельствам.
Творчеству ученого, его работе над рукописью монографии посвящены поэтические авторские отступления о вдохновении, о мучительном и прекрасном саморазвитии научной мысли, неисповедимыми путями проникающей в тайны мироздания . Сравнения “ живых ” работ Антонова с “ математическими растениями ” — аллюзии из авангардной поэзии Хлебникова и Заболоцкого. Трагедия героя романа в том, что ему не суждено сделать открытия, на пороге которого он находился . Российская глубинка — отнюдь не благотворная почва для духовных ценностей, которые способен создать талант. Успех приходит к другому человеку, живущему за океаном, где умеют ценить таланты и создавать условия для научного творчества.
Все, что наполняло жизнь Антонова содержанием и смыслом, исчезает: у него “ отняли жизнь ”. Таким ощущением врывается в жизнь Антонова любовь к студентке-первокурснице. Впервые встретившись с нею, он мгновенно понимает, что больше себе не принадлежит. Антонову не удается проникнуть в ту реальность, где существует Вика, и он лишь одиноко отражается в ее непроницаемой поверхности. Лейтмотивом романа становится открытие, которое каждый человек
(и каждый писатель) делает для себя заново: живущие рядом люди могут находиться очень далеко друг от друга, в параллельных измерениях. В отступлениях, временами прерывающих повествование, поясняется, что образ героя романа в известной мере навеян человеком из очереди, видимым только со спины. Бессознательная потребность держаться спиной друг к другу — знак несоприкасающихся миров Антонова и Вики.
Символика названия романа связана с тем, что мир каждого из его героев закрыт и непонятен для другого и воспринимается им как зазеркалье. Ольга Славникова, выступая как критик современной прозы, не только тонко интерпретирует произведения собратьев по перу, но и раскрывает код собственных вещей. В одной из ее рецензий истолкована суть происходящего в романе: “ дурная наоборотность зазеркалья, порочная симметрия… относительно некой непроходимой границы ”. В критических статьях писательница явно стремится определить жанровые приметы романа: “ сюжетная и персонажная соподчиненность ” , попытка поведать об “ истории всей жизни ” героя — прежде всего для того, чтобы понять, насколько им соответствует ее собственный текст.
Повествование о мучительной любви героя романа “Один в зеркале ” почти цитирует забытый сюжет горьковского “Рассказа о безответной любви ”. Любовь без взаимности уничтожает все, из чего складывалась жизнь Антонова: дар научного творчества, друзей, настоящее и прошлое.
Драма любви человека, способного к переживанию глубокого чувства, над которым он не властен, к женщине с пустой душой и “ тверденьким ” сердцем, не умеющей полюбить мужа, напоминает чеховскую “Попрыгунью ”. Но героиня Чехова, прозревшая после смерти мужа, талантливого доктора, которого она не сумела оценить при жизни, — образ недосягаемой духовной высоты по сравнению с возлюбленной Антонова. С проникновенным психологизмом О . Славникова раскрывает приметы “ нелюбви ” женщины, создает обобщенную модель поведения равнодушного человека.
Мучительная неразделенность любви не помешала Антонову пережить мгновения счастья, возвыситься до кротости и смирения, до готовности вынести ради любви все, что несет с собой чувство.
Самым тяжким испытанием героя становятся постоянные исчезновения Вики . В самом начале их знакомства она выбирает один из самых безжалостных способов бегства от близких людей — ничем не мотивированное самоубийство — и в результате неудавшейся попытки покончить с собой попадает в больницу. Вполне здоровая Вика своим эгоцентризмом доводит почти до безумия близких. Появление психиатрической больницы на карте реальности героя романа становится знаком безумия происходящего.
Антонов открывает свойство серых стен больничных коридоров: они способны сделать человека несуществующим. Безумие предстает в романе вариантом возможного исчезновения человека из реальности, в которой ему не находится места.
Неудавшееся самоубийство Вики подталкивает Антонова к решению сделать ей предложение, но оно же предсказывает обреченность их брака. Парадоксальность ситуации заключается в том, что испытываемый героем страх утраты возлюбленной, потребность в ее постоянном присутствии усиливают в ней стремление “ исчезать ”. Исчезновение становится лейтмотивом супружеской жизни Антонова, где навязчиво повторяется одна и та же сцена “ исчезновения” неверной жены то к мифическим подругам, то на “ служебные ” вечеринки. Переживание ее отсутствия оборачивается для героя исчезновением времени: без нее жизнь для него останавливается .
Драматизм ситуации усиливает прервавшаяся связь времен, конфликт поколений. Пятнадцатилетняя разница в возрасте Антонова и его жены вызывает у героя мысль о сходстве его “ банально-беззаконной ” любви с сюжетом набоковской “Лолиты ”. В аннотации к роману говорится о “ черте ” , разделившей поколения тридцатилетних и двадцатилетних. Любовная история героя романа — зеркальное отражение его лишенных взаимности отношений со временем. Вика отказывается признать право мужа на прошлое, воспринимая жизнь Антонова до встречи с нею как не-существовавшую. Тщетно он старается убедиться в том, что его прежняя жизнь все-таки была. Перемены в реальности, в облике мест, с которыми связаны события ушедших лет, воспринимаются как исчезновение прошлого.
Приметой изображаемой эпохи становится разрыв прошлого и настоящего в судьбе героя романа. Аннотация к роману предупреждает, что он — о расколотом времени, которое “ лишилось возможности складываться в историю ”.
В романе настойчиво звучит мотив, обозначенный в “ филологическом романе ” Александра Гениса “Довлатов и окрестности ”: “ …неуверенность в прошлом — реакция на гибель режима ”.
А . Марченко обнаружила в романе “ математически вычисленного ” автором героя нашего времени, которого так жаждет найти и показать современная литература, — это исполнительный директор фирмы ЭСКО , молодой человек, “ демон и гений ” , сумевший изобрести “ механизмы извлечения денег из воздуха ”. Но экзистенциальный смысл романа подсказывает, что это скорее псевдогерой. Истинным же его героем является все же Антонов — тот, кто в результате разрушения прошлого и настоящего лишился способности прорываться к вечным надвременным ценностям, которые позволяют человеку преодолеть ограниченность собственной жизни, наполнить ее высшим смыслом.
Мотив исчезновения как результат гибельного для героев стремления включиться в новую — закрытую для них — реальность, настойчиво звучащий в романе Славниковой, разворачивается и в романе Андрея Дмитриева “Закрытая книга ”.
Публикация “Закрытой книги ” сразу привлекла внимание критики, роман был воспринят как “ вещь… значительная… и поворотная ” , которую вполне можно поставить в один ряд с “ лучшей русской прозой ” ( Александр Архангельский). Развивая эту мысль, высказанную в первой рецензии на журнальный вариант повести, критик Евг. Ермолин связывает “ Закрытую книгу ” с реалистической и гуманистической традицией прозы Тургенева и Чехова.
Невозможно не заметить того, что “ название романа выворачивает наизнанку каверинскую “Открытую книгу ”” ( Александр Архангельский). Знаток творчества русских формалистов начала ХХ века Вл. Новиков первым узнал в персонажах романа Дмитриева переименованных героев романа В . Каверина “Скандалист ”: “Тынянов здесь назван Плетеневым, Шкловский — Новоржевским, Каверин — Свищовым, а его брат Лев Зильбер предстает как академик Жиль ”. Символика названия романа толкуется в критике диаметрально противоположно. Вл. Новикову она показалась слишком мрачной: “ Жизнь может быть только открытой книгой, выражение же “ закрытая книга ” , как мне кажется, можно отнести к замкнутой в себе и в своем времени инерционной словесности ”. Между тем А . Архангельский уловил в ней совершенно иной смысл: “Люди — “ закрытая книга ” , загадка, которую лучше не пытаться разгадать. И потому, что может обнаружиться тщательно скрываемая пустота. И потому, что мы часто принимаем за пустоту — тайну ”.
В тексте Дмитриева литература и реальность тесно переплетены: события литературной жизни вторгаются в судьбы героев, влияют на них и наоборот — герои имеют глубоко личное отношение к литературным явлениям. Другом юности известных писателей оказывается главный герой романа, именуемый автором — В . В . Узнаваемо зашифрованное упоминание о популярном романе Каверина “ Два капитана ” , который сыграл определяющую роль в судьбе матери героя-рассказчика, а через нее повлиял на его собственную жизнь: несбывшаяся материнская мечта о море привела сына в мореходное училище, сделала его капитаном.
Повествование о судьбах персонажей романа Дмитриева заставляет вникать и вчитываться в него, чтобы понять, кто же здесь — главный герой. Роман воспринимается как семейная хроника ХХ века, пережитого тремя поколениями семьи провинциальных русских интеллигентов. Евг. Ермолин в своей рецензии замечает, что воссоздание хронологии событий в произведении требует реконструкции. Высоко оценив произведение А . Дмитриева, критик усомнился в определении его жанра. Признав, что автор умен и знающ, изыскан в деталях, Ермолин все же называет А . Дмитриева “ мастером фрагмента ” , которому не удалось создать ожидаемой от романа “ целостной концепции бытия” .
Старший представитель рода провинциальных интеллигентов, школьный учитель географии В . В., живая легенда города, его “ достопримечательный персонаж ” , как определила О . Славникова одного из героев “ Прусской невесты ” Ю . Буйды. В этом городе происходили события романа “Два капитана ” , и потому его обитатели были “ больны ” географией. В . В. участвовал в первой мировой войне и удивительным образом спасся от участия в революции и гражданской войне: на далеком севере. Его “ исчезновение ” из времени и пространства было скрашено романтической любовью сказочно-прекрасной женщины из северного народа саамов.
Великая Отечественная война показана через детские воспоминания сына В . В . Серафима, сохранившие подробности индивидуального переживания трагических событий. Жизнь в глухой северной деревне, где неотвратимо умирали от голода и местные жители, и эвакуированные, отпечатались в памяти в лаконичных и суровых картинах. Серафим и его мать спаслись чудом: они не умерли от голода благодаря уполномоченной Левкоевой. Но она же отбирала продовольствие у жителей деревни, обрекая их на голодную смерть. И Серафим оказался свидетелем ее убийства, совершенного деревенским мужиком.
Последствия войны неотвратимо настигли Серафима позднее. В детстве у него обнаружился редкий математический талант, но его здоровье, подорванное в годы голодного военного детства, не позволило выдержать учебных перегрузок. Он перенес тяжелый нервный срыв. От полного нарушения психики Серафима спасли длительные пешие прогулки, сменившиеся походами по трудным туристическим маршрутам. Один из таких походов стал причиной преждевременной смерти его жены, для которой оказались непосильными тяжелые физические нагрузки. Отмеченный трагическими утратами жизненный путь Серафима привел его в заштатный провинциальный вуз; но его испытания еще не закончились. В годы “ застоя” герой публикует в провинциальной газете статью о нелепости социалистического хозяйствования и его гибельных последствиях для природы страны и здоровья людей. Преследования со стороны сотрудников КГБ вновь приводят Серафима на грань психического расстройства. Не вступая в борьбу с системой, герой романа исчезает на незаметной должности лектора планетария . Суть образа “ провинциального философа в планетарии ” точно определена в рецензии Евг. Ермолина.
Внук В . В . Иона — сверстник и двойник героя-повествователя, о нем известно, что он родился в 1957 году. Лишившись матери в момент рождения , Иона растет у деда с бабушкой и становится непосредственным восприемником духовных традиций, унаследованных от деда и прадеда. Дмитриев создает в романе редкий образ идеального делового человека, который начинает крупное дело не ради личного обогащения, а из высоких патриотических устремлений, мечтая вывести наконец своих земляков из состояния безработицы, бедности и вечной нехватки продовольствия .
Критика уже отмечала, что “ романное зерно ” зиждется на классической ситуации любовного треугольника: возлюбленная героя-рассказчика, не дождавшись от него жизненной инициативы, уходит к более удачливому Ионе. Она и становится инициатором встречи влюбленных в нее мужчин.
Встреча героя с разбогатевшим Ионой, когда тот был на гребне успеха и у него на службе оказались самые влиятельные люди города, — один из кульминационных эпизодов в сюжете романа. Тогда и обнаружилось, что внешне процветающий человек совершенно не уверен в завтрашнем дне: ощущая непрочность своего положения в родном городе, он предлагает рассказчику стать капитаном баржи, где Иона надеется создать надежный плавучий дом.
Худшие опасения Ионы оправдываются: символом крушения его замыслов становится стоящая на мели разоренная баржа.
Мотив преследования, намеченный в повествовании о судьбе Серафима, распространяется на историю его сына и завершается в финале романа. Серафим погибает, приводя преследователей сына на баржу в надежде сбить их с толку. Серафим верит, что, покончив с ним, охотившиеся за Ионой люди оставят сына в покое. По мнению Евг. Ермолина, конец романа — минорный, “ заупокойный ” , но смысл финала далеко не так пессимистичен: Иона уверен, что сможет спастись за границей.
Заграница становится местом, где рассказчик-повествователь пишет о своей жизни: корабль, на котором он служит капитаном, арестован за неуплату в гамбургском порту. Но рассказ о себе незаметно превращается в обобщенную историю русского интеллигента. Замысел раскрыт в авторском признании: “ Скажи любой из нас: “Где я — там Россия . Россия — это я” — и стыдно будет унывать, не на кого будет жаловаться …”
Эти слова смело можно поставить эпиграфом к повести Людмилы Улицкой “Веселые похороны ”. Повесть Улицкой показывает, что происходит с людьми, когда граница пересечена. Эмиграция — одна из форм перемещения в иную реальность, не менее загадочную, чем зазеркалье. Повесть Л . Улицкой тесно связана с контекстом произведений о судьбе третьей волны российских эмигрантов в Америке, но, продолжая темы “ Иностранки ” и “Филиала ” Сергея Довлатова, писательница не повторяет своего предшественника. Повесть скорее представляет собою художественное воплощение документально достоверного публицистического повествования Петра Вайля и Александра Гениса “Потерянный рай ”.
О замысле повести писательница рассказала в интервью, напечатанном в конце 1998 г. в газете “Книжный клуб ”. Первые отклики критики на повесть оказались недоброжелательными.
Улицкая изображает исчезающую натуру — уникальный жизненный опыт персонажей “ Веселых похорон ” , эмигрантов третьей волны, который в наши дни осознается совершенно иначе, чем во времена Довлатова, и вызывает особый интерес потому, что люди той волны двадцать лет назад пережили болезненное перемещение из социализма в капитализм. Сегодня в такой ситуации оказались жители России. Они далеко не всегда способны понять то, что уже выстрадано горьким опытом эмигрантов: невозможно войти в новую реальность, не изменив самих себя .
Писательница верно улавливает одну из спасительных и непостижимых особенностей психологии эмигрантов — способность не замечать драматизма тех абсурдных ситуаций, в которых им случается себя обнаружить. Отсутствие жилья и средств к существованию, необходимость самыми фантастическими способами зарабатывать на пропитание воспринимается героями повести как нечто вполне естественное. Улицкая показывает, что абстрагироваться от происходящего помогает человеку инстинкт самосохранения .
Повесть “ Веселые похороны ” — удивительно густонаселенное произведение, где смоделированы все, казалось бы, возможные варианты эмигрантских судеб.
Персонажи повести — “ люди, родившиеся в России, различные по дарованию, по образованию, просто по человеческим качествам, сходились в одной точке: все они так или иначе покинули Россию… все они одинаково нуждались в одном — в доказательстве правильности того поступка ”. Как заметила В . Петрова в рецензии на повесть: “Вся эта компания чем-то напоминает театральную труппу: будто сыгранные спектакли, их связывают прошлые браки, совместная учеба, любовные истории ”.
Героев повести тревожит загадка странной, не проходящей любви к стране, которую пришлось покинуть. Со временем они все яснее осознают, что Родина продолжает жить в их душах и расстаться с нею нельзя .
Мироощущение людей, лишенных почвы под ногами, передает образ нежилого помещения, где происходит действие повести. Вход в бывший склад, приспособленный под мастерскую художника, — за неимением дверей прямо из лифта — создает впечатление, что находящиеся здесь люди подвешены в пространстве.
Главный герой повести — талантливый художник, личность незаурядная . Как это ни парадоксально, именно интеллигентская рефлексия всеобщего любимца рыжего Алика помогает ему освоиться в Нью-Йорке. Его вживание в американскую реальность объясняется удивительно и просто: “ В Манхеттене он жил как на Трубной, как на Лиговке… Америка явственно отвечала приязнью на его восхищение ”.
Судьба его жены — прямо противоположный пример предельной неспособности человека адаптироваться к чужой стране. Совершенно иррациональны ее намерение, не зная английского, изучать французский, неумение отказаться от привычки к богемному образу жизни, полная беспомощность.
В повести рассказана история смерти художника от неизлечимой болезни. “Эта смерть… собирает вокруг себя всех людей, которых он когда-то любил… Человеческая природа главного героя настолько оптимистична, что смерть в его исполнении становится событием не страшным ”,— пишет В . Петрова. По мысли критика, суть повести — в изображении “ искусства талантливой смерти, ничего не оставляющей небытию ”, в способности человека без остатка раствориться в близких и друзьях.
Смерть героя становится многозначным символом.
Умирающий Алик втайне от всех записывает на пленку обращение к друзьям. Зазвучавший на поминках голос умершего завещает ценить жизнь и радоваться ей.
Трагизм финала словно бы приглушен известием о том, что картинам Алика предстоит долгая жизнь в музее. Наследство художника остается людям.
Символично и то, что Алик обретает наследницу своего духовного опыта. Пятнадцатилетняя Майка — дочь бывшей цирковой акробатки Ирины, ставшей в Америке дорогим адвокатом, страдает странным расстройством психики: отказывается контактировать со взрослыми. Благодаря редкому таланту искреннего интереса к людям Алику удалось мгновенно подружиться с Майкой и тем самым избавить ее от болезни. Возникшее между ними взаимопонимание вселяет надежду, что духовные ценности российской эмиграции будут восприняты и оценены поколением ее детей, что будет преодолен конфликт “ отцов и детей ” , приобретающий в эмиграции трагическую остроту. Дети гораздо быстрее взрослых приспосабливаются к новой среде, и чем лучше они осваиваются, тем неизбежнее и глубже их разобщение с родителями. Дети эмигрантов перестают быть эмигрантами, они становятся американцами. Так завершается драматичный процесс растворения в Америке российской эмиграции третьей волны, означающий ее “ исчезновение ”.
Мотив отъезда в эмиграцию присутствует и в картине мира, возникающей в книге Марины Вишневецкой “ Вышел месяц из тумана ”. Герой рассказа “Брысь, крокодил! ” — мальчик Сережа — знает, что вскоре уедет в Америку близкий знакомый его матери “ дядя Боря” . О нем мальчику известно, что он, в отличие от папы, умеет зарабатывать и обеспечивать свою семью. Исчезновение “ дяди Бори ” означает для мальчика надежду избежать развода родителей.
Мотив утраты самого близкого и дорогого человека — чаще всего матери, — потеря которого лишает опоры в жизни, пронизывает всю книгу Вишневецкой. Страх утраты — расплата за совершенный или воображаемый низкий поступок, обратная сторона устойчивого комплекса вины. Потребность раскрыть причины этих страхов объясняет интерес автора к экзистенциальным проблемам, обозначенным в открывающей книгу лирико-философской новелле. “Своими словами ” пересказаны вторая и третья главы ветхозаветной Книги Бытия о пребывании первого человека в Раю, о его прямом диалоге с Богом, об интенсивности его постоянного переживания присутствия Бога во всем, что его окружает: зверях, птицах, деревьях, об ощущении единства с миром и Богом. И о том, как была нарушена райская безмятежность его существования, расколот цельный мир в момент, когда из ребра мужчины Бог создал женщину. Раздвоение единого человека повлекло за собой искушение, ревность, страх утраты былого контакта с Богом, чувство вины за нарушение Божьего запрета.
В новелле Вишневецкой женщина смущает человека вечной загадкой: та ли она, что создана из его ребра, из его плоти. Она прельщает едой, утоляя голод человека, она меняет его отношения с Богом, оставляя возможность находить в близости с нею лишь краткие мгновения былой безмятежности. В этом, по словам Андрея Немзера, “ чрезвычайно рискованном тексте, к которому трудно подобрать жанровое определение ” , спрятан “ ключ к поэтической прозе Вишневецкой ” , в нем раскрывается “ ущербность земного повествования, агрессия похоти, томительный холод бесплотности, марево самообмана… ”
Рассказ “ Брысь, крокодил! ” развивает мотивы, намеченные в первой новелле книги. Здесь переданы напряженные переживания мальчика с “ впечатлительной, талантливой душой ” , открывающего мир и самого себя .
Сережа запечатлен в том возрасте, когда в мальчике пробуждается мужское начало. Он постигает сложность отношений мужчины и женщины, наблюдая постоянные конфликты родителей: мама мучает папу, встречается с дядей Борей, обещает покончить с этими отношениями, но не может; учительница оговаривается, что у мальчика “ пока ” есть отец, обостряя в его сознании мысль о возможности в любой момент лишиться отца.
Мальчику открывается ненадежность и непостоянство женщины. Столкновение с женским началом разрушает безмятежность детского существования . Он вызывает женский интерес: девочка Вика из Полтавы требует от него клятвы в вечной любви, смущающая своей женственностью соседка Диана замечает, что он — “ чудо ” , которое растет на женскую “ погибель ”. Сережа, испытывая новые чувства и ощущения, видит в них проявления собственной низости.
Мальчик живет в атмосфере страха и вины: в школе его обвиняют за призывы к войне, он переживает из-за ненаписанного сочинения . Он страдает, ожидая наказания, мучается, что папа будет им недоволен, и мысленно готов перевоплотиться в дворового дурачка, с которого нечего спросить.
И все же когда оставленный под присмотром Сережи соседский малыш плачет, испугавшись, что солнце “ проглотил ” Крокодил, а в наступившей темноте потеряется мама, Сереже удается успокоить ребенка, прогнать все его страхи.
Воспроизведение душевных состояний героев — сильная сторона писательского дара Вишневецкой. Героя повести “Вышел месяц из тумана ” всю жизнь мучает вина за проступок юности. “… Умник, мазохистски ищущий возмездия за юношеский самообман, замешанный на любви и обернувшийся преступлением ”,— пишет о нем А . Немзер. Но чувство вины выдает в нем интеллигента, ибо сегодня : “ интеллигенция одна заявляет о своей вине — там, где вина есть, и даже там, где ее нет. Интеллигенция переживает и переосмысливает свою вину ” ( Андрей Дмитриев). В финале герой повести уничтожает свои записные книжки, принося их в жертву тем роковым силам, которые могут наказать, отняв самое дорогое — сына.
К сожалению, писательница не избалована пониманием. Рассказ “Воробьиные утра ” ( Знамя , № 5), повесть “Есть ли кофе после смерти? ” ( Знамя , 1998, № 10), не вошедшие в книгу “Вышел месяц из тумана ” , торопливая критика восприняла как “ чернуху ”. Полемика, развернувшаяся после публикации этих вещей, напоминает споры о прозе Бабеля, поражавшей контрастным сочетанием физиологизма и яркой поэтичности. Автор понимает, что “ грязь, грех и боль не властны поглотить живую душу ” ( Андрей Немзер), но не выставляет всего понимания напоказ, заставляя читателя самого доискиваться сути.
Рецензия Т . Кравченко на повесть “Есть ли кофе после смерти? ” удивляет пренебрежением, с которым повесть отнесена к текстам “ вроде жевательной резинки ”. Оскорбительный тон подобной критики напоминает о тех рецензиях, которые собирал и вклеивал в свой альбом в конце 20-х годов М . Булгаков. Ученическая незрелость критика, пытающегося применить к повести Вишневецкой методики полузабытых студенческих семинаров, сочетаемая с предвзятостью оценок, вызывает тот же вопрос, который поставлен в рецензии: зачем писать о творчестве писателя, который так несимпатичен?
Романы, повести, рассказы Людмилы Улицкой, Андрея Дмитриева, Ольги Славниковой, Марины Вишневецкой воспринимаются как воссоздающий целостную картину современности метатекст, где “ …сюжеты схожи, мотивы переплетаются, коллизии повторяются … Писателям свойственно бить в одну точку, так и сяк пробовать один, зато волнующий мотив… ” (диалог Елены Михайловой и Андрея Дмитриева).
В современной прозе настойчиво повторяются вариации мотива утраченного (как в новелле М . Вишневецкой “ Своими словами ” ) или возвращенного рая (как в повести Улицкой “Веселые похороны ” , где, по словам В . Петровой, любовь человека к окружающим творит чудо: “ …женщины вокруг умирающего ходят почти обнаженными, будто в раю… нечто райское чудится в том, как примиряются между собою жены и любовницы ”. Фантастическое перемещение в рай напоминает история, случившаяся с В . В., попавшим на крайний север в коте красавицы из племени саамов. Попытку создания спасительного Ноева ковчега напоминает мечта Ионы о доме-барже.
Но как трудно разглядеть черты утраченного рая в современности! Сегодняшняя российская реальность воспринимается героями-интеллигентами как пространство, мало пригодное для жизни. Они чувствуют, что меняющийся мир остается для них непроницаемым “ зазеркальем ” , и (как во времена Блока, Булгакова и Пастернака) больше всего беспокоятся за возможность реализовать свои творческие замыслы. Поскольку на родной почве духовные ценности нередко умирают, не родившись, герои попадают в эмиграцию, где порой обнаруживают способность вжиться в чужую среду. Но — на родине ли или на чужбине — они обречены на исчезновение: в первом случае потому, что не могут приспособиться к новым условиям в собственной стране, а во втором — потому, что превращаются в иностранцев.
Сигнализируя об опасности исчезновения интеллигенции в России, проза конца 90-х стремится напомнить: “Интеллигенция — это лучшее, что у нас есть. Она вовсе не прекрасна, но — даже будучи скверной — она лучшее, что у нас есть ” ( Андрей Дмитриев).
∙