Рассказ
Евгений ПОПОВ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 9, 2000
Евгений ПОПОВ Кто-то был,
приходил и ушелРАССКАЗ
Ирина Аркадьевна Снегина, сорока двух лет, частенько возвращалась в свою квартиру глубочайшей ночью, что было связано с ее профессией, заключавшейся в игре на домре-прима 2 в профессиональном оркестре народных инструментов. Отнюдь не собираюсь представлять ее как вымороченную опустошенную фригидную персону — одинокую, с прошлой любовью, — за эдакую гуманистическую особу отнюдь я не собираюсь выдавать Ирину Аркадьевну. Кому хочется видеть таких баб, тот пусть едет в Ленинград, там таких честных полные коммуналки, а кому хочется про такую Женщину прочитать художественное произведение, тот пускай мои литературные листы тут же откладывает в сторону, ибо ничего подобного он здесь не найдет.
У Ирины Аркадьевны были: дочь, сын и даже, кажется, внуки — я точно не знаю, она обманула меня, и я был на нее сердит, отчего и пишу этот рассказ. Я наивно полагаю, что если я напишу (допишу) этот рассказ, то психофизиологическое состояние мое совершенно изменится, и Ирина Аркадьевна станет мне не то чтобы мила и приятна, но по крайней мере я смирюсь с ней как с родственной персоной, с РОДСТВЕННИЦЕЙ . Знаете, в семье всегда есть уроды, и все их очень любят, хотя и морщатся, хватаются за голову при очередном упоминании об их штуках… Меня предупреждали, что Ирина Аркадьевна уже не одного меня такого голубчика надула, но я отмахивался, мне было все равно. Я люблю все формы жизнедеятельности, и, когда образованная и прогрессивно настроенная Ирина Аркадьевна предложила мне сделать русское либретто для камерной рок-оперы “ Поцелуй на морозе ” (с ее музыкой, удивительно сочетающей древнерусский ладовый распев со стилем “ диско ”), я тут же согласился, ибо Ирина Аркадьевна, с младых ногтей циркулирующая в СФЕРАХ, обещала поддержку и Ивана Митрофановича, и Митрофана Тихоновича, все заслуженных да народных, хороших русских людей. И говорила, что немедленно по исполнении заказа будет заключен договор и я получу тысячу пятьсот рублей советских денег.
Я, уже не раз горевший на подобных предприятиях, тут же, конечно же, с радостью согласился, проделав значительную работу. Я вывел сюжет — действие происходит на строительстве Красноярской ГЭС ,— смонтировал стихи Хлебникова, Гумилева, Есенина, Николая Рубцова и Мандельштама (для равновесия и потому, что я его очень люблю). Трудился я около месяца, а по истечении этого срока все дело лопнуло, потому что, как говорила Ирина Аркадьевна, замысел кому-то ТАМ показался слишком дерзким в свете напряженной идеологической обстановки весны 1979 года, да к тому же режиссер не имел столичной прописки или тарификации — не помню, чушь, в общем, суть которой меня совершенно не интересовала и не интересует. С Ириной Аркадьевной мы расстались друзьями. Она обещала мне КОМПЕНСИРОВАТЬ мои старания другой интересной работой, я ей не верю, но, как только от нее поступит какое-либо предложение, тут же в очередной халтурной затее участие приму обязательно — авось да и клюнет, ведь я за последнее время привык считать себя профессионалом! Авось да и клюнет! У меня будут деньги, я не буду никого бояться и куплю себе теплую шубу. Я не в претензии. Роза есть роза, бизнес есть бизнес, эвенк есть эвенк.
Я не в претензии, и я не о том. Я хочу рассказать вам, как Ирина Аркадьевна возвращалась однажды глубочайшей ночью домой и что с ней потом случилось.
Немного о квартире Ирины Аркадьевны. Квартира эта однокомнатная, и она расположена на пятом этаже пятиэтажного “ хрущевского ” дома без лифта. Живет кругом большей частию рабочий класс, и засыпают очень рано. Летом на улице цветет акация, щелкают семечки, ходят в домашних тапках на толстой войлочной подошве, играют в домино.
Но район этот — не новостройка, отнесенная далеко за пределы города, туда, где чувствуется сырость развороченной целинной земли, и рядом лес и какие-то деревни с названиями Горшково, Убеево, Порточки, откуда утром бабы везут цветы и редиску на Центральный рынок. Этот район возник на месте старого района, состоявшего из бараков, и расположен на месте древнего культурного слоя, отчего и тополя, и сирень, и акация, оттого и домино, и традиция шастанья между домами в домашнем халате, как на коммунальной кухне, — все от того.
Ирину Аркадьевну здесь никто не знал. Это она так думала, потому что никогда не работала “ в заводе ” и не была знакома ни с кем из окружающих, населяющих эту улицу или, вернее, этот квартал — дома были разбросаны в беспорядке, понятное дело — “ хрущобы ”…
Отступление. Стоп! Рассказ этот совершенно катится и рассыпается . Это никого, кроме меня, не интересует, но я, балансируя и срываясь, делаю вот это — жалкую импотентскую гримасу. Дескать, ничего, ничего, скоро все получится, сейчас, секундочку, вот-вот, сейчас, закройте глаза и не смотрите на меня .
Минутная истерика. Горько жалуюсь, постыдно слезы лью — вот я и исписался, дописался до какого-то грязного дуро-фрейдистского бреда. Говорилось ведь не раз старшими товарищами — не вытыкивайся , Женя, пиши, как умеешь, не становись на цыпочки, не тяни шею, ведь оторвется слабая голова. Ан ему все мало! “Дуро-фрейдистский ” (!) Да ведь о Фрейде-то ни малейшего понятия !.. Так, слышал что-то да что-то там читал, что давно уже забыл. “Фрейд, Фрейд, Фрейд ”, “ тотем и табу ”, “ венский шарлатан ”… Верхушки!.. А все потому, что, сволочи, не приняли в Литинститут, а уж как хотел в Литинститут, так старался, послал на конкурс народные рассказы, письмо написал, что, дескать, из Сибири… Хрен там!.. Раскусили и не пустили… И правильно сделали. Молодцы!.. Я говорю вполне искренне…
…хрущевские дома. О зодческое искусство того десятилетия, когда в ООН башмаком по микрофону стучали и театр “Современник ” вдохновенно репетировал пьесу вермонтского затворника! О молодость моя, о поллюционная чистота, о молодость Ирины Аркадьевны: шумные споры, СПОРЫ*, когда первый муж Ирины Аркадьевны, известный зачинатель и телережиссер, ныне покойный, и любовник Ирины Аркадьевны, известный писатель, ныне проживающий в г. Париже, ночами, бывало, не Ирину Аркадьевну на пару трахали, а жужжали на кухне — все жу-жу-жу да жу-жу-жу. Дескать, согласен ли с таким названием “ оттепель ” или не согласен? Сумеем ли МЫ , НАШИ , СТЕНКА утвердиться , СКАЗАТЬ СВОЕ СЛОВО или не сумеем?
Сумели, сказали, снимаем шляпу… Сняли шляпу, долго стоим на морозном ветру. Голова стынет, может быть менингит, загнешься, по районным поликлиникам гуляючи… Шляпу надеваем обратно…
Итак, немного о квартире Ирины Аркадьевны. Квартира эта однокомнатная, но квартира у нее славная: теплая, сухая, солнечная . Интерьер? Интерьер интеллигентного сов. (современного) человека конца семидесятых ХХ . Кое-что даже и зарубежное — календарь цветной, французские рушнички, сумки полиэтиленовые — “Абба ”, “Бони М ” да “Монтана ” , ну, ковер, конечно же, весь пол затянут серым паласом. Кресло никелированное, как у врача. ТВ (цветн.), письменный стол, концертная домра, много кофе. “Будете пить кофе? Сейчас сварим кофе. Я не начинаю свой день без чашечки кофе. Знаете, они могли сделать все что угодно, но поднимать цены на кофе — это, знаете ли… ”
Зачем Ирина Аркадьевна играла на домре-прима 2 — это понятно и дураку: она думала, что ОНИ ее будут пускать за границу в составе профессионального оркестра народных инструментов. Но покойник-муж, чей скорбный фотопортрет с бородавкой на носу украшал пустую белую стену, что-то там такое наподписывал в защиту там кого-то или против танков, которые в Праге, да вдобавок еще и писатель из Парижа позванивал, так что Ирину Аркадьевну только в Монголию и пустили один раз, сыграть для размещенных там советских частей вальс из оперы “Иван Сусанин ”.
Совершенно не хочу злобствовать, потому что я очень добрый человек, и поверьте, что я не глумлюсь над “ шестидесятниками ”, я искренне уважаю их, хоть и имею на их счет свои представления . Я не хочу злобствовать, и я не стану говорить о дальнейшей жизни Ирины Аркадьевны после внезапной смерти знаменитого мужа, который вздумал доказать приятелю, что он, пятидесятилетний мужчина, свободно может плавать в ледяной волжской воде (г. Тутаев Ярославской обл., весна 1969-го), не стану описывать ее увлечения, ее взаимоотношения с “ творческой молодежью ” (это вы и на моем примере видите!), не упомяну даже о ее “ салоне ” , где считали, что Галич, конечно же, выше Высоцкого, а вот Аверинцев — это настолько уникальное явление, что он годится для любой системы и в этом смысле является непременно эталоном, хотя, естественно, по степени таланта он “ тянет на гения”, это не всякому дано, а эталон — лишь потому, что хватит в самом-то деле кулаками махать, устали кулаки, ОНИ УСТАЛИ**, хватит, бетонную стену кулаками не прошибешь, нужно это шестиплоскостное пространство облагородить — сыграть Мольера на старофранцузском языке, Генделем в стену захерачить, авось и рассыплется стена от Генделя, от Мольера да от Ирины Аркадьевны, хватит махать кулаками…
Конец истерики. И мне хватит махать языком, раз уж взялся я описывать, как Ирина Аркадьевна возвращалась глубочайшей ночью домой и что с ней потом случилось, это в конце-то концов делает меня смешным, истерики на бумаге разводить — это непрофессионально даже в конце-то концов. “В России все занимаются не своим делом ”,— сказал мне один француз. Цитата, наверное… У меня нет систематического гуманитарного образования . Меня не приняли в МГУ , Литинститут и ВГИК . И правильно сделали — будь у меня систематическое гуманитарное образование, я б вам такого понаписал!.. В МГУ — рабочего стажа не было, требовалось два года рабочего стажа, в Литинститут — не прошел творческий конкурс, несмотря на русскую народность, во ВГИКе сочинил этюд про распивание самогонки председателем колхоза вкупе с бухгалтером, тишайшим Коленькой… Приняли было в Союз писателей, да и оттуда потом выперли. Неправильно все это… Я бы мог послужить Отчизне, да мне не дают… И хватит, хватит!..
Повторяю вам торжественно, тихо, мерно и скромно, что —
… Ирина Аркадьевна, сорока двух лет, со следами былой красоты на моложавом лице, частенько возвращалась в свою квартиру глубочайшей ночью, ибо это было связано с ее профессией, заключавшейся в игре на домре-прима 2 в профессиональном оркестре народных инструментов. Хотя уродом ее никак нельзя было назвать, но была Ирина Аркадьевна собой нехороша — какая-то торговая была ее красота, и голова у нее была совершенно песья . Болезни сорокадвухлетнего возраста не коснулись Ирины Аркадьевны, она, выйдя из такси, ступала легко и свободно, а домру свою, кормилицу, домру-прима 2, народный русский инструмент в кожаном футляре, ласково прижимала к боку. И не от такой уж большой любви, а от того, что домра та была концертная, очень дорогая, стоила больших денег и обогащала Ирину Аркадьевну, а все остальное только разоряло ее, и в идеалистическом, и в материалистическом понимании этого глагола.
Одолев четыре с половиной этажа, Ирина Аркадьевна запыхалась и остановилась подышать, коснувшись спиной облезлых лестничных перил. И тут же ее как электрическим током шибануло от облезлых лестничных перил: дверь в ее квартиру была открыта, и изнутри зияла квартира плотной, жуткой, бархатной, как сажа, чернотой. И кругом была темь. На улице была темь полная, ибо фонари в два часа ночи выключают, нечего по ночам шататься, а на лестнице было такое пятнадцатисвечовое лестничное свечение, что, казалось, при таком освещении Раскольников не только мог убить старуху, а просто обязан был это сделать.
Ирина Аркадьевна, цепенея, прислушалась, и ей показалось, что в квартире что-то щелкнуло, — позднее выяснилось, что это был холодильник. Ирина Аркадьевна молча застонала и, почти теряя сознание от страха, ссыпалась вниз по лестнице, причем ей еще и казалось вдобавок, что за ней кто-то бежит неслышными шагами.
— Такси, такси! — завопила она, нервно добежав до освещенного проспекта. Плюхнулась на заднее сиденье и велела везти себя в 1274-е отделение милиции.
— Что-то случилось? — вежливо спросил ее шофер, круглолицый, с прической “ ежик ” , вполне симпатичный малый, — раньше бы он ей обязательно понравился, этот “ прагматический представитель нового поколения”, будущий “ новый русский ” , а теперь она лишь ответила сухо:
— Да, случилось…
И более не пожелала с ним разговаривать…
В отделении милиции № 1274 служили храбрые ребята. В отделении милиции № 1274 царила обыденная милицейская ночь: алкашей уже попрятали по вытрезвителям, фарца отторговалась, магазины пока не грабили, и милицейские немного отдыхали. Кто-то что-то кому-то читал из газеты, одни в шашки играли, другие дремали, когда Ирина Аркадьевна ворвалась в помещение и, волнуясь, рассказала все, что увидела, когда пришла домой.
— Я живу одна, — теребя застежку кожаного футляра, прибавила она. — Пожалуйста, товарищ начальник, отправьте кого-нибудь со мной. Я артистка, — сказала она.
Снова на такси тратиться не пришлось. Милиционеры оживились и с удовольствием посадили артистку в решетчатый “ газик ”. Милиционеров было двое. Они любили свою работу. Они были профессионалами.
Тихо войдя в подъезд, тихо ступая по лестнице, они сделали Ирине Аркадьевне тайный знак оставаться на площадке четвертого этажа, а сами, обнажив пистолеты, подошли к двери, напряженно вслушиваясь в темноту.
— Где свет? — чуть слышно, одними губами спросил милиционер.
“Слева ”,— молча показала Ирина Аркадьевна.
Бросок. Резкий жест. Свет. Коридор. Кухня . Комната. Ванная — совмещенный санузел…
Никого! Лишь балконный ветер колеблет сиреневую штору да на кухне мирно жужжит злополучный холодильник.
— Будьте спокойны, товарищ артистка, — весело сказали милиционеры. — У вас в квартире никого нет. Живите спокойно.
— Ой, извините, я столько вам наделала хлопот! — растерялась Ирина Аркадьевна.
— Ничего. Это наша обязанность, — охранять покой и честь граждан, ваш вызов мы не считаем ложным…
????????????? Ну прямо-таки пошел сплошной реализм-натурализм. “Сержант милиции ” И . Лазутина, бестселлер мещанской части населения, справедливо раскритикованный либеральной критикой времен цветения Ирины Аркадьевны, когда Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко и Рождественский собирали в Лужниках до ста тысяч публики…
— А вы… вы не откажетесь при исполнении обязанностей? У меня тут немного французского коньяка “Мартель ”,— лукаво улыбнулась Ирина Аркадьевна.
Милиционеры, слегка смутившись, выпили по стакану этого крепкого напитка и закурили “Мальборо ” из пачки, любезно предложенной Ириной Аркадьевной.
— Это у меня замок такой, — жаловалась она. — Кажется, что захлопнулось, а на самом деле не захлопнулось. Ветер подул, от форточки балкон раскрылся, дверь раскрылась…
— Всякое бывает, — рассудили милиционеры и, не попрощавшись, не рассказав никаких занятных историй, громко топая, ушли вниз.
Ирина Аркадьевна закрыла дверь на ключ и наложила на щеколду цепочку. Она бросилась к заветному ящику — все деньги были на месте; она бросилась — она волчком вертелась по квартире в четыре часа ночи, маленькая одинокая женщина, стареющая . И всё, всё, всё было на месте: золото, книги, пластинки, архив покойного мужа, письма писателя …
Теперь фиксирую: именно тогда, по-видимому, и произошел сдвиг в сознании Ирины Аркадьевны. Она на следующий день придирчиво расспрашивала соседок. Те признались, что действительно полдня видели открытую дверь, но считали, что хозяйка выгоняет чад — ведь не может же быть, чтобы дверь была открыта ни с того ни с сего, ведь не сошла же с ума хозяйка, не сошла же с ума дверь?
“Это были тупые, малообразованные женщины, заскорузшие от домашних хлопот ”,— решила Ирина Аркадьевна. “ Кто-то был, приходил и ушел, кто-то был, приходил и ушел ”,— как заклинанье твердила Ирина Аркадьевна.
Осенью она выехала “ по приглашению родственников ” в Израиль. Мне ее жалко, но роза есть роза, бизнес есть бизнес, эвенк есть эвенк. Будем теперь халтурить с кем-нибудь другим. Похалтурим, поживем, поглядим на небо в алмазах, дорогой читатель! Психофизиологическое состояние — отличное! Вот такое!..
1979—1999
∙ * Споры (от греч. spora — посев, семя) — бесполые репродуктивные образования, состоящие из одной или неск. клеток: покрыты, как правило, плотной, устойчивой к внешн. воздействиям оболочкой. Развиваются в органах размножения грибов, водорослей, лишайников, моховидных, папоротниковидных и др. растений, а также у бактерий и паразитич. простейших. Служат для размножения и сохранения организмов в неблагоприятных условиях. БОЛЬШОЙ ЭНЦИКЛОПЕДИЧЕСКИЙ СЛОВАРЬ. Москва, Научное издательство “Большая российская энциклопедия”, 1998.
** Фрагмент текста распространенной в СССР татуировки, посвященной человеческим ногам определенной категории советских граждан. Полностью читается, как “ОНИ УСТАЛИ, НО ХРЕН ДОГОНИШЬ”.