Стихи
Риталий ЗАСЛАВСКИЙ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 6, 2000
Риталий ЗАСЛАВСКИЙ Всё было музыкой… * * * В том довоенном, давнем, до, уже как будто допотопном, всё было музыкою: топнем — и раздается сразу: до-о-о, а после — ре, и дальше — ми… Какие гаммы, гаммы, гаммы! Мы спим. Не спят над нами мамы, мечтают: «Вырастут людьми!» И керосинщика рожок трубит внезапно на рассвете, на звук его сбегутся дети, собьются весело в кружок. И вдруг, вверху,- аэроплан, а там, на улице,- трамваи, а за углом вбивают сваи… И у ребят в глазах — туман. Всё было музыкою, всё. И тут срывал куда-то с места гром настоящего оркестра! Крутилось века колесо, солдаты шли. И от и до кругом звенело и звучало! Такое славное начало — до… ре… ми… до — еще раз до-о-о… А где же этот воронок? Где эти толпы, толпы, толпы? За ними тоже ты пошел бы? Пока не знаю… Невдомек… Всё было музыкою, всё. Какие песни! Что за марши! Ну, что я слышал про ОСО? Тогда я был себя не старше. Я засыпал под этот гром. И просыпался с этим громом. И сердце полнилось добром, и дом еще казался домом. Всё было музыкою… 1983 * * * Одинокий борец за свободу ничего на Земле не достиг, одному лишь безумью в угоду распрямился на миг. И не знал, что с восторгом смотрели на его распрямившийся стан сумасброды и менестрели всех столетий и стран. Никакого особого места он не занял в народной судьбе, но запомнился вольностью жеста, недоступного мне и тебе. 1989 * * * Вот оно вышло наружу — смутное, темное, злое. Вытащило оружье, гнившее под землею. Вышло. Оскалилось.Встало. Двинулось. Заговорило. Светит еще вполнакала. Но ощущается: сила! Как оно долго таилось! Как осторожно терпело! Как безнадежно томилось! Как непонятно робело! Скоро начнется такое! Скоро такое случится! Как перегаром, тоскою дышит в померкшие лица. 1989 * * * Кто, скажи, виноват, что меняется мир? Друг народа — Марат? Враг народа — Якир? Кто, скажи, виноват, что свалился кумир? Друг народа — Марат? Враг народа — Якир? Неподвижно лежат, каждый жалок и сир, друг народа — Марат, враг народа — Якир. 1976 * * * Рабы вчерашней власти расправили горбы, уже о новом счастье задумались рабы. Вчерашние невзгоды… Иных понятий ряд… Смотрю: рабы свободы на площади шумят. 1989 * * * Люди устанут от крови, люди устанут от свар, стихнут на полуслове, скажут: «Какой кошмар!» И оглянутся устало — столько пустой кутерьмы! — Надо начать сначала, все-таки люди мы! 1989 * * * Человек стареет не от возраста, человек стареет иногда от почти бессмысленного возгласа, старит человека ерунда: взгляд косой, случайные обиды, детский легкомысленный вопрос, и слова, которые забыты через час, под быстрый стук колес. Человек стареет не от старости, не от вдруг отяжелевших век, от напрасной, безысходной ярости в миг один стареет человек. 1989 Уход Три четверти жизни якшался с Глазковым — веселым, улыбчивым и бестолковым. Три четверти жизни якшался с Глазковым — упрямым, отчаянным, очень толковым. И вот я в Москву, как всегда, приезжаю, она для меня и сейчас не чужая. Но в ней не хватает теперь мне чего-то, как будто возникли провалы, пустоты, как будто аллеи слегка поредели, как будто в гостинице жестче постели, и Пушкин — на площади возле маршруток — задумчивей чуть и печальней как будто… 1979 * * * Плащик небрежно надену. Ветрено. Ладно, и пусть. Жизни веселую сцену вспомню — и вдруг улыбнусь. Страшное что-нибудь вспомню, горькое что-то пойму. Так отчего же легко мне? Непостижимо уму. Так неуместна улыбка, но улыбаюсь светло. Прошлое сладко и зыбко, прошлое в прошлом. Прошло! 1990 * * * О, эти ранние стихи — себя, вчерашнего, набросок, в них столько было всяких блесток и столько детской чепухи! Я перечитываю их, скольжу по строчке зыбкой-зыбкой, со снисходительной улыбкой я отмечаю каждый штрих той молодости, тех повадок, которые теперь смешат… Но почему так странно сладок забытых строчек звонкий лад? Но почему, но почему, читая их, вздыхаю часто? Что для меня они сейчас-то? И сам, пожалуй, не пойму… Не оторвешься, хоть умри, от этих строчек-замарашек, от рифм плохих, от всех натяжек… И света, скрытого внутри! 1980