Борис ХАЗАНОВ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 4, 2000
Борис ХАЗАНОВ Вейнингер и его двойник “Об одном хочу тебя попросить: не старайся слишком много узнать обо мне”. Инцидент Полиция обнаружила в доме № 5 на улице Черных испанцев, в комнате, где умер Бетховен, прилично одетого молодого человека с огнестрельной раной в области сердца. Он скончался на пути в больницу. Самоубийцей оказался доктор философии Венского университета Отто Вейнингер, евангелического вероисповедания, двадцати трех с половиной лет. Вейнингер жил с родителями, респектабельной четой среднего достатка, с сестрами и братом. Он оставил два завещания . Одно из них было написано в феврале 1903 года, за восемь месяцев до смерти, другое — в августе, на вилле Сан-Джованни в Калабрии. В завещаниях содержались распоряжения об урегулировании мелких денежных дел; друзьям Артуру Герберу и Морицу Раппапорту он оставил на память маленькую домашнюю библиотеку и две сабли. Кроме того, просил разослать некоторым известным людям — Кнуту Гамсуну, Якобу Вассерману, Максиму Горькому — экземпляры своего трактата “Пол и характер ”. В бумагах умершего нашлась загадочная запись, сделанная перед смертью: “Я убиваю себя, чтобы не убить другого ”.
Кем он был Жизнеописание Отто Вейнингера можно уместить на одной страничке: родился в Вене в апреле 1880 года, проявил раннюю умственную зрелость, необычную даже для еврейского подростка. В университете изучал естественные науки, затем переключился на философию и психологию, слушал курсы математики, физики, медицины. В двадцать лет это был эрудит, прочитавший всё на свете, серьезно интересующийся музыкой, владеющий древними и новыми языками. О своих способностях он был высокого мнения и однажды записал: “Мне кажется, мои духовные силы таковы, что я мог бы в известном смысле решить все проблемы ”. Оставалось свести все знания и прозрения в единую всеобъясняющую систему, решить загадку мира и человека. Что он и сделал.
По совету профессора Йодля, своего университетского руководителя (который, правда, советовал убрать “ некоторые экстравагантные и шокирующие пассажи ” , а в частном письме признавался, что автор при всей своей гениальности антипатичен ему как личность), Вейнингер углубил и расширил свою докторскую диссертацию. Шестисотстраничный труд под названием “Пол и характер. Принципиальное исследование ” , с предисловием автора и обширными комментариями, был выпущен издательством Браумюллер в Вене и Лейпциге весной 1903 года.
В день защиты диссертации Вейнингер принял крещение. Переход евреев в христианство был довольно обычным делом в католической Австрии, но Вейнингер крестился по лютеранскому обряду, что, во всяком случае, говорит о том, что он сделал это не ради карьеры, выгодной женитьбы и т. п. Летом 1903 года он совершил поездку в Италию, в конце сентября вернулся в Вену и, проведя пять дней у родителей, снял на одну ночь комнату в доме Бетховена. На рассвете он застрелился .
Человек. Его привычки Две сохранившиеся фотографии Вейнингера — два разных человека, хотя их разделяет всего несколько лет. Зная о том, что случилось с Вейнингером, легко поддаться искушению прочесть в этих портретах его судьбу. Смерть в ранней молодости бросает некую тень на прижизненные изображения, смерть вообще меняет фотографии человека, об этом знала Анна Ахматова.
Первый снимок: где-то в парке на скамье сидит юноша, почти подросток, темноглазый и темноволосый, с большими ушами, в сюртучке, в высоких воротничках и белом галстухе, и смотрит вдаль; немного похож на Кафку.
На другой фотографии (поясной портрет, сделанный в ателье, вероятно, в последний год жизни) Вейнингер выглядит явно старше своих лет, узкоплечий, одет более или менее по моде: белый стоячий воротник с отогнутыми уголками, сюртук, жилет, видна цепочка от часов; широкий галстух повязан несколько криво. Он в очках, некрасивый, как молодой Ницше; короткая стрижка, жидковатые усы. Вейнингер как будто вот-вот усмехнется . Укоряющий взгляд устремлен к невидимому оппоненту, взгляд человека настырного и несчастного.
Сохранились и кое-какие воспоминания . Стефан Цвейг учился в университете в одно время с Вейнингером. “У него всегда был такой вид, как будто он только что сошел с поезда после тридцатичасовой езды: грязный, усталый, помятый; вечно ходил с отрешенным видом, какой-то кривой походкой, точно держался за невидимую стенку, и так же кривились его губы под жидкими усиками… ”
Похожее описание внешности покойного друга студенческих лет сделал Артур Гербер, человек ничем не знаменитый. Отто был худ, неловок, небрежно одет, в движениях было что-то судорожное; ходил опустив голову, неожиданно срывался и несся вперед. “Никогда я не видел его смеющимся, улыбался он редко ”. Вечерами, во время совместных прогулок по тусклым улицам, Вейнингер преображался . “Он как будто становился выше ростом, — пишет Гербер, — увлеченный разговором, фехтовал зонтом или тростью, как будто сражался с призраком, и был в эту минуту похож на персонаж Гофмана ”.
Круг знакомств юного Вейнингера был, по-видимому, крайне узок. Нет никаких сведений о его взаимоотношениях с женщинами, никаких следов невесты, подруги. Похоже, что он никогда не пережил страстной любви. Если же и случалось что-нибудь подобное, то это были, надо думать, одни неудачи.
Его фантазии После первой мировой войны Артур Гербер опубликовал заметки и письма Вейнингера; книжка, ставшая раритетом. Во вступительной статье рассказано несколько мелких эпизодов из жизни Вейнингера. Дождливым днем, поздней осенью 1902 года, друзья едут в трамвае в Герстхоф, весьма отдаленный по тем временам городской район. На Вейнингере зимнее пальто, но он мерзнет: “Я чувствую холод гроба ”. Входят в комнату, спертый воздух. “Пахнет трупом — тебе не кажется ?..” Вейнингеру остается жить меньше года, Гербер пишет о нем спустя два десятилетия, густая тень будущего лежит на его воспоминаниях. Другой рассказ. Приятели шатаются вечером вокруг какой-то церкви, потом Отто провожает друга домой. Потом Артур провожает Отто. Поздно ночью наконец прощаются, на улице ни души. Вейнингер вглядывается в глаза другу — и шепотом:
“Тебе не приходила в голову мысль о двойнике? Вдруг он сейчас появится, а?.. Двойник — это тот, кто все знает о человеке. Даже то, о чем никто не рассказывает ”.
Гербер не знает, что ответить. Вейнингер поворачивается и уходит.
Книга Надо же, выбрал место: дом, где угас Бетховен. Любил ли он Бетховена? “Истинно великий музыкант, — говорится в книге Вейнингера, в главе “ Дарование и гениальность ”,— может быть таким же универсалом, как поэт или философ, может на своем языке точно так же измерить весь внутренний мир человека и мир вокруг него; таков гений Бетховена ”. Все же Вейнингер, вероятно, предпочел бы, если бы мог, свести счеты с жизнью не в родном городе, который он не любил, а в Венеции, во дворце Вендрамин-Калерджи, где скончался Вагнер, “ величайший человек после Христа ”.
Мориц Раппапорт, другой сверстник и друг, привел в порядок его рукописи и опубликовал их (в 1904 году) под общим названием “О последних вещах ”. Это выражение — “ последние вещи ” (die letzten Dinge, ultimae res) — отсылает к христианской эсхатологии, учению о конце света, о смерти и воскресении из мертвых. Позднее, как уже сказано, Гербер подготовил к печати немногочисленные письма и расшифровал стенографические заметки из записной книжки Отто. Все это могло привлечь внимание лишь на фоне оглушительной славы, которой удостоились “Пол и характер ” сразу после их появления . Вейнингер успел услышать первые трубные звуки этой славы; да он и не сомневался в том, что будет признан великим философом и психологом, первооткрывателем последних тайн человеческой натуры.
Книга забыта. Две-три строчки в энциклопедических словарях — вот и все, что осталось от Вейнингера. Книга, написанная сто лет назад, стала нечитаемой, забыта или почти забыта, но невозможно забыть ее автора — “ случай ” , который не раз был предметом социально-психологических и психоаналитических толкований; чем больше его разгадывали, тем он казался загадочней. В короткой жизни Вейнингера самоубийство поставило не точку, а многоточие. Книга Вейнингера заслонена им самим. Утратив — или почти утратив — самостоятельное философское и тем более научное значение, она осталась в равной мере документом его эпохи и его личности, она стала знаком судьбы. Перечитывая книгу, понимаешь, что тот, кто ее написал, не мог не истребить себя .
Почитатели Сто лет прошло, и наступил новый fin de siП cle: невыносимой тяжестью висит у нас на плечах этот ушедший век. Что-то похожее на этот груз, должно быть, ощущали на себе европейцы, провожая девятнадцатое столетие. Не потому ли тянет вспоминать о некоторых современниках той поры, что они, как и мы, смутно чувствовали вместе с концом века близость какого-то другого финала? Можно сказать, что имя Отто Вейнингера переживает ныне род чахлого, осторожного возрождения — скверный симптом. О Вейнингере написан роман, лет десять назад в Вене была поставлена пьеса под названием “ Ночь Вейнингера ”. Мрачная история —
и лучше всего было бы сдать окончательно дело Вейнингера в архив. Но не получается .
Два или три десятилетия, прежде чем сочинение Вейнингера перекочевало в библиотечные фонды редко востребуемых книг (а в Советском Союзе — в спецхран), оно успешно конкурировало с самыми модными новинками. За первые десять лет книга, что совсем необычно для ученого труда, была переиздана 12 раз. К началу тридцатых годов она выдержала около тридцати изданий. Книга была переведена на все языки, включая русский (два издания ). Это был одновременно и рыночный бестселлер, скандальный до неприличия, и серьезный труд, с которым полемизировали, которым восторгались, чьему влиянию поддались прославленные умы. Под двусмысленным обаянием Вейнингера чуть ли не всю жизнь находился Людвиг Витгенштейн. О Вейнингере уважительно писали Николай Бердяев в книге “Смысл творчества ” (что, возможно, следует сопоставить с его позднейшими профашистскими симпатиями) и — чему тоже не приходится удивляться — Василий Розанов (“Опавшие листья”, короб I). Роберт Музиль испытывал к Вейнингеру отчужденный интерес — как и к психоанализу Фрейда. Автор “Пола и характера ” стал чуть ли не главной фигурой в нашумевшей книге Теодора Лессинга “Ненависть евреев к себе ” (1930); самый термин Selbstha╡ был, по-видимому, заимствован у Вейнингера. Мы не будем здесь говорить о попытках оживить интерес к Вейнингеру в нацистской Германии (некий доктор Центграф выпустил в Берлине в 1943 году брошюру “Жид философствует ”). Но женоненавистничество Вейнингера вызвало, например, живое и понятное сочувствие у Августа Стриндберга. “Странный, загадочный человек этот Вейнингер! — восклицает Стриндберг. — Уже родился виноватым — как и я …” Великий швед нашел в этом мальчике родственную душу.
Наука и еще что-то Через два года после появления книги “Пол и характер ” Старлинг ввел в биохимию человека понятие о гормонах — веществах с мощным физиологическим действием, выделяемых железами внутренней секреции . В 1927 году было показано, что гормоны передней доли гипофиза регулируют деятельность половых желез; в 20-х и 30-х годах химически идентифицированы мужские и женские половые гормоны, ответственные за внешний облик и сексуальное поведение индивидуума. Об этих открытиях здесь стоит упомянуть, так как некоторые идеи Вейнингера их отчасти предвосхитили.
Книга “Пол и характер ” (“Geschlecht und Charakter” ) стала библиографической редкостью, и нам придется кратко пересказать ее содержание, или, лучше сказать, ее главные тезисы. Книга состоит из двух частей. Первая, медико-биологическая часть именуется подготовительной и озаглавлена “Сексуальное многообразие ”. Разница между мужчиной и женщиной не ограничена первичными и вторичными половыми признаками, но простирается на все клетки и ткани организма. Можно говорить о двух биологических началах, мужском (М) и женском (Ж ). При этом оба начала сосуществуют в каждом индивидууме; нет ни стопроцентных мужчин, ни абсолютных женщин. Другими словами, у каждого мужчины и каждой женщины имеет место та или иная степень недостаточности определяющего начала; решает дело лишь преобладание М над Ж или наоборот.
В этом смысле каждый человек бисексуален. Тезис Вейнингера согласуется с позднейшими данными эндокринологии: в организме мужчины вырабатываются вместе с мужскими половыми гормонами женские, и, наоборот, в женском организме можно обнаружить присутствие мужских гормонов.
Далее формулируется (и выводится с помощью математических выкладок) “ закон полового влечения”: оно тем сильнее, чем полней недостаточный мужской компонент мужчины компенсируется добавлением мужского компонента женщины и недостающий женский компонент у женщины — женским компонентом мужчины. Слабый мужик тянется к сильной бабе, сильного мужчину привлекает слабая женщина. Когда же обе чаши весов, М и Ж, приближаются к равновесию, мы получаем интерсексуальный тип — мужеподобную женщину, женственного мужчину. Промежуточный тип играет заметную роль в некоторых общественных движениях, например, в феминизме — борьбе за женское равноправие, бессмысленное, по мнению Вейнингера. Так намечается новый аспект истории и социологии — биологический. Близким к соотношению 1:1 сочетанием противоположных начал объясняется и гомосексуализм, который, по Вейнингеру, столь же легитимен, “ нормален ” , как и нормальная половая жизнь.
Женщина. Ее рабство Во второй, главной части — “Сексуальные типы ” — биологические начала
М и Ж превращаются в характерологические. Два пола — два разных характера. Женская душа все еще окружена ореолом таинственности; все заслуживающие внимания описания женского характера — в научной литературе, в романах — принадлежат мужчинам и далеко не всегда достоверны. По существу, психология женщины не расшифрована. Автор собирается это сделать.
Никакой тайны тут нет: ключ к женской душе, как и к физической природе женщины, лежит в ее сексуальности. Сексуален, разумеется, и мужчина. Но его сексуальность — довесок к его личности. Сексуальность женщины тотальна. Пол пронизывает все ее существо. “Ж есть не что иное, как сексуальность; М — сексуальность, но и кое-что другое ”.
Отсюда вытекает принципиальная противоположность мужского и женского сознания . Мужчина способен психологически дистанцироваться от сексуальности, женщина — никогда, ибо она вся — воплощение своего пола. Женщина — это раба самой себя . Женщина лишена дара рефлексии, не в силах подняться над собой, ей незнаком универсализм — условие гениальности. Гений может быть только мужчиной.
Здесь нужно сделать одно замечание. “Женщина ” в немецком языке обозначается двумя словами: Frau и Weib; автор трактата “ Пол и характер ” пользуется почти исключительно вторым словом. В современном употреблении Frau — нормативное слово, звучащее нейтрально. Weib вытеснено в нижний слой языка и звучит скорее презрительно ( “ баба ” ), но имеет и другие коннотации. Этимологически оно связано с глаголом, означающим “ закутывать ” : у европейских народов индогерманской языковой семьи покрывалом прикрыта невеста. Немецкое слово Weib воспринимается как устарелое, риторическое и выражающее женскую суть. Все эти значения, очевидно, присутствуют у Вейнингера.
Чего нет, того нет В нескольких главах (вызвавших наибольший интерес у серьезных читателей) рассмотрена связь между самосознанием, логикой и этикой мужчины и женщины. Здесь — та же самая несимметричность М и Ж .
“Toute notre dignite consiste donc en la pense e, итак, всё наше достоинство состоит в мысли… Будем стараться мыслить правильно: вот основа морали ”. Так заканчивается знаменитое рассуждение Паскаля о мыслящем тростнике. Вейнингер не ссылается на Паскаля (бегло упоминает о нем по другому поводу), но, в сущности, подхватывает этот тезис. Логика, разум — основа нравственности. Не сердце, не интуиция диктуют нравственный закон, а логически упорядоченная мысль. Человек морален, поскольку он одарен способностью логически мыслить. “Вопрос в том, признаешь ты или не признаешь аксиомы логики мерилом ценности своего мышления, считаешь ли ты логику судьей твоих высказываний, ориентиром и нормой твоих суждений ”. Но женщине всё это недоступно. Ей “ недостает интеллектуальной совести ”. Женщина безответственна и лжива.
“ Существо, не понимающее или не желающее признать, что А и не-А исключают друг друга, не знает препятствий для обмана, существу этому чуждо самое понятие лжи, так как противоположное понятие — правда — для него не закон; такое существо, раз уж оно наделено даром речи, лжет, даже не сознавая этого… ”
Вейнингер придает особое значение закону исключенного третьего (А = А), так как в итоге дальнейших рассуждений делается вывод, что закон этот имеет фундаментальное значение для самосознания личности. Он означает: я — есмь. Я — это я, а не кто-то другой или что-то другое. Верность самому себе, искренность и правдивость по отношению к себе — вот основания единственно мыслимой этики. Такова этика мужчины, но не женщины.
Величие и одиночество После этого (завершая главы об этике) следует любопытное высказывание, пассаж, который перебрасывает мост от Паскаля через Канта к французскому экзистенциализму, к завету героического одиночества перед лицом абсурда; неожиданная, гордая и горестная человеческая страница, лучшая, может быть, во всем сочинении.
“Человек — один во Вселенной, в вечном, чудовищном одиночестве. Вне себя у него нет цели, нет ничего другого, ради чего он живет; высоко взлетел он над желанием быть рабом, над умением быть рабом, над обязанностью быть рабом; далеко внизу исчезло человеческое общежитие, потонула общественная этика; он один, один!
Но тут-то он и оказывается всем; и потому заключает в себе закон, и потому он сам есть всецело закон, а не своевольная прихоть. И он требует от себя повиноваться этому закону в себе, закону своего существа, без оглядки назад, без опаски перед будущим. В этом его жуткое величие — следовать долгу, не видя далее никакого смысла. Ничто не стоит над ним, одиноким и всеединым, никому он не подчинен. Но неумолимому, не терпящему никаких компромиссов, категорическому призыву в самом себе — ему он обязан подчиняться …”*.
Эмансипация наоборот Женщина — сфинкс? Смешно… “Мужчина бесконечно загадочней, несравненно сложней. Достаточно пройтись по улице: едва ли увидишь хоть одно женское лицо, в котором нельзя было бы сразу прочесть, что оно выражает. Регистр чувств и настроений женщины так беден! ”
Существует два основных типа поведения женщины: к ним, собственно, всё и сводится : Ж — это или “ мать ” , или “ шлюха ” , в зависимости от того, что преобладает: установка на ребенка или установка на мужчину. Проституция — феномен отнюдь не социальный, но биологический или даже метафизический; проституция всегда была и всегда будет; распространенное мнение, будто женщина тяготеет к моногамии, а мужчина — к полигамии, ошибочно: на самом деле моногамный брак — союз одного с одной — создан мужчиной, носителем индивидуальности, человеком-личностью, человеком-творцом.
Мужской воле противостоит женское влечение, мужской любви — бабья похоть, мужскому формотворчеству — женский хаос, нечто бесформенное, недоделанное, расползающееся … Женщина есть полномочный представитель идеи соития . Коитус, только коитус — и больше ничего! Идеал женщины — мужчина, целиком превратившийся в фаллос. Подлинное освобождение человечества есть освобождение от власти женщины — воздержание.
Эту обвинительную речь дополняет любопытный пассаж из посмертно опубликованных записок, род самокритики. Мужчина тоже не безвинен. “Она ” сумела заронить зло в его душу. Как может он упрекать женщину в том, что она жаждет поработить мужчин, если они сами хотят того же? “Ненависть к женщине — всегда лишь еще не преодоленная ненависть к собственной сексуальности ”. Это уже почти признание.
Теперь М и Ж — уже не биология и не психология; теперь это метафизические понятия . Женщина — не только “ вина мужчины ” , воплощение постыдного низа человечества. Противостояние мужского и женского принимает почти манихейские черты. Свет и тень, абсолютное добро и абсолютное зло. Но и этого мало. Последовательное раздевание женщины — разоблачение злого начала — завершается странным открытием: там ничего нет. В главе “Сущность женщины и ее смысл в мироздании ” говорится :
“Мужчина в чистом виде есть образ и подобие Бога, то есть абсолютного Нечто. Женщина символизирует Ничто. Таково ее вселенское значение, и в этом смысле мужчина и женщина дополняют друг друга ”. Итак, глубочайшая сущность женщины — отсутствие сущности, “ бессущность ” ; чтобы стать из ничего чем-то, ей нужен мужчина.
Коварство Иакова Венчает эту ахинею глава о народе, который, как выясняется, аккумулировал все отрицательные качества женской души. Это евреи. Не правда ли, мы этого ждали, этим должно было кончиться . Почему? Существует типологическое родство и внутренняя связь между женоненавистничеством и ненавистью к евреям, антифеминизмом и антисемитизмом.
“Существуют народности и расы, у которых мужчины, хотя их и нельзя отнести к промежуточному интерсексуальному типу, тем не менее так слабо и так редко приближаются к идее мужественности… что принципы, на которых базируется наше исследование, на первый взгляд кажутся основательно поколебленными ”. Таким исключением являются, вероятно, китайцы (не зря они носят косичку) и, уж без всякого сомнения, негры с их низкой моралью и неспособностью быть гением. Евреи похожи на негров (курчавые волосы) и вдобавок содержат примесь “ монгольской крови ” (лицевой череп, как у малайцев или китайцев, лицо бывает часто желтоватым).
Впрочем, речь идет не о расе и не столько о народе, сколько об особой психической конституции, которая в принципе может быть достоянием не только евреев; просто историческое еврейство — самый яркий и зловещий ее представитель. И оно это чувствует: самые заядлые антисемиты не арийцы, а сами евреи. Вот в чем могла бы состоять историческая заслуга еврейства — предостеречь арийца, постоянно напоминать ему о его высоком достоинстве, о его низменном антиподе.
Еврейство сконцентрировало в себе бабьи черты. Евреи, как и женщины, беспринципны; у них отсутствуют тяга к прочности, уважение к собственности — отсюда коммунизм в лице Маркса; у еврея, как и у женщины, нет личности, еврей не имеет своего “я ” и, следовательно, лишен представления о собственной ценности, не случайно у евреев нет дворянства. Не индивидуальность, а интересы рода движут евреем — совершенно так же, как инстинкт продолжения рода движет женщиной. Говорят, что рабские привычки навязаны евреям историческими обстоятельствами, дискриминацией и т. п. Но разве Ветхий завет не свидетельствует об исконной, изначальной низости евреев? Патриарх Иаков солгал своему умирающему отцу Исааку, бесстыдно обманул брата Исава, объегорил тестя Лавана.
Народ-женщина. Его триумф. Гнусное время Еврей, продолжает Вейнингер, противостоит арийцу, как Ж противостоит М . Гордость и смирение борются в душе христианина — в еврейской душе соревнуются заносчивость и лизоблюдство. Не зная христианского смирения, еврей не знает и милости, не ведает благодати. Еврей поклоняется Иегове, “ абстрактному идолу ” , полон холопского страха, не смеет даже назвать Бога по имени — всё женские черты: рабыня, которой нужен господин. В еврейской Библии отсутствует вера в бессмертие души. Как же может быть иначе? У евреев нет души.
Высшее качество арийца — гениальность — недоступно еврею совершенно так же, как оно невозможно у женщины. Среди евреев нет и не было великих ученых, нет у них ни Коперника, ни Галилея, ни Кеплера, ни Ньютона, ни Фарадея . Нет и не было гениальных мыслителей и великих поэтов. Называют Генриха Гейне, ссылаются на Спинозу. Но Гейне — поэт начисто лишенный глубины и величия, а Спиноза — отнюдь не гений: среди знаменитых философов нет ума столь небогатого идеями, лишенного новизны и фантазии. Вообще всё великое у евреев — либо не великое, либо не еврейское. Любопытно, что англичане, чье сходство с евреями отмечено еще Вагнером, тоже, в сущности, мало дали по-настоящему великих людей.
При всем сходстве евреев с женщинами между ними есть и важное отличие. Женщина верит в Другого: в мужчину, в ребенка. Еврей хуже женщины: он не верит ни во что.
“В наше время еврейство оказалось на такой вершине, куда ему еще не удавалось вскарабкаться со времен царя Ирода. Дух модернизма, с какой стороны его ни рассматривать, — это еврейский дух. Сексуальность всячески одобряется, половая этика воспевает коитус… ”
Время капитализма и марксизма, время, когда утрачено уважение к государству и праву, время, не выдвинувшее ни одного крупного художника, ни одного замечательного философа, попавшееся на удочку самой плоской из всех концепций истории — исторического материализма. “Самое еврейское и самое женоподобное время” . Автор книги “Пол и характер ” не устает клеймить эпоху, в которой его угораздило родиться и жить.
Но наперекор вконец обнаглевшему еврейству несет миру свой свет новое христианство. Как в первом веке, борьба требует радикального решения . Человечеству предстоит сделать выбор между еврейством и христианством, между делячеством и культурой, между женщиной и мужчиной, между инстинктом пола и личностью, между тем, что есть ничто, — и божеством. Третьего не дано.
Счастливая Австрия Барон Франц фон Тротта, сын унтер-офицера, словенца, спасшего жизнь юному кайзеру Францу-Иосифу I в бою под Сольферино, дворянин во втором поколении, смотрит из окна своей гостиной на площадь, где выстроились колонны в белых парадных мундирах австрийской армии. Звучит знаменитый “Марш Радецкого ” Иоганна Штрауса-старшего. Император в седых бакенбардах, в белых перчатках осаживает коня .
Музыка, в которой слышится танцующий шаг кавалерии, кокетливо-молодецкий марш, отнюдь не воинственный, который так и зовет шагать, гарцевать, смеяться, побеждать не города, а сердца, — беззаботная душа старой Вены! Ставший поговоркой латинский стих: “Bella gerant alii, tu felix Austria nube” (“ Пусть другие воюют, а ты, счастливая Австрия, играй свадьбы! ”). Куда это всё провалилось?.. Старик Тротта умирает в один день с 86-летним кайзером. Его единственный сын, третий и последний барон, убит на фронте. “Марш Радецкого ” , роман Йозефа Рота, вышедший в тридцатых годах, — песнь любви к исчезнувшей Двуединой монархии, ностальгическая песнь, между прочим, пропетая евреем.
В огромном рыхлом теле Австро-Венгрии бились три сердца — славянское, мадьярское и, конечно, немецкое: Прага, Будапешт, Вена. На груди государственного двуглавого орла висел щит с бесчисленными гербами, десятки народов и народностей составляли 50-миллионное население империи Габсбургов, с грехом пополам объединившей, кроме собственно австрийских и венгерских земель, Богемию, Моравию, Силезию, Галицию, Буковину, Далмацию, Хорватию, Словению, Фьюме, Боснию-Герцеговину и так далее; полный титул монарха едва уместился бы на этой странице. Не так уж плохо жилось в этой империи — по крайней мере так нам кажется теперь, когда мы взираем на нее через сто лет, после двух мировых войн, после всего, что было, — как и вообще не так уж плох был этот затянувшийся “ конец века ”. Один только был у него недостаток: это был конец. Гротескная “Какания ” Роберта Музиля — дерзкое словечко, образованное от официальной аббревиатуры “k.-k.”, “ императорско-королевская ” и одновременно попахивающее латинским глаголом “cacare” , который значит примерно то же, что и русское слово “ какать ”,— феодально-бюрократический монстр, страдавший старческим запором, не выдержал испытаний мировой войны, рухнул, подобно трем другим империям евроазиатского региона — Российской, Германской и Османской. Австрия, голова без тела, стала духовной провинцией, Германию ждал нацизм, огромная Россия впала в варварство.
Парад культуры Но, как и в России, предвестьем конца был пышный закат. Искусство и мысль существуют в психологическом и интеллектуальном поле, которое можно сравнить с физическим; в иные эпохи такие поля достигают необычайного напряжения . Искусство и мысль обреченной Австро-Венгрии, прежде всего в австрийской столице, переживали неслыханный расцвет. Вейнингер, вещавший: “Ни одного большого художника, ни одного крупного мыслителя” ,— был прав с точностью до наоборот: достаточно назвать некоторых из его современников и соотечественников. Философ Людвиг Витгенштейн, врач и психолог Зигмунд Фрейд, прозаики Франц Кафка, Роберт Музиль, Герман Брох, Артур Шницлер, Стефан Цвейг, поэты Георг Тракль, Гуго фон Гофмансталь, Райнер Мария Рильке, композиторы Густав Малер, Арнольд Шёнберг, Альбан Берг, художники Густав Климт, Оскар Кокошка, Альфред Кубин. И так далее, это лишь наскоро составленный список.
То обстоятельство, что больше половины этих избранников, которых вдруг оказалось так много, были евреями, имеет некоторое отношение к нашей теме. Юдофобство не есть следствие возрастания роли и влияния выходцев из еврейских семей в общественной жизни, экономике и культуре, но оно растет вместе с ним. В первой декаде ХХ века в Вене проживали 160 тысяч евреев, восемь процентов населения столицы. Прославившийся своей рачительностью бургомистр Карл Люгер, ставленник католической христианско-социальной партии, обрадовал своих еврейских сограждан изречением: “Es ist alles eins, ob man sie h К ngt oder k Ъ pft” ( “Какая разница, вешать их или рубить им головы ”). Георг, рыцарь фон Шёнерер, помещик из Нижней Австрии и вождь “ всегерманского движения ” , додумался до идеи радикально очистить империю не только от евреев, но и от славян и вообще от всех расово-чуждых элементов; вопрос: что осталось бы тогда от Дунайской монархии?
Некий утекший из монастыря, как Гришка Отрепьев, монах по имени Ланц фон Либенфельз возвестил о создании арио-героического мужского ордена светловолосой и голубоглазой расы господ для расправы с неполноценными расами вплоть до их истребления и вывесил (в 1907 году) над своим наследственным замком знамя со свастикой.
Некто Гитлер, сын таможенника, проживавший в Вене, зарабатывая на жизнь срисовыванием архитектурных памятников, четверть века спустя сообщил в хаотическом сочинении “Моя борьба ”: “С той поры, как я стал заниматься этим вопросом, когда впервые обратил внимание на еврея , Вена показалась мне в другом свете, чем раньше. Куда бы я ни шел, я видел одних евреев, и чем больше я их видел, тем они резче отличались от остальных людей… Была ли вообще какая-нибудь гнусность, какое-нибудь бесстыдство в любой форме, особенно в культурной жизни, где бы не участвовал еврей?.. Я начал их постепенно ненавидеть ”.
Женщина 1900 года Мы надеемся, что читатель не ожидает найти в этой статье полемику с концепцией и мировоззрением автора книги “Пол и характер ”. Время полемики давно прошло. Не говоря уже о том, что любые разумные доводы против половой вражды и расовой ненависти (и то, и другое — всегда знак внутреннего неблагополучия и роковой зависимости от предмета вражды) бесполезны.
Чувствуется какая-то одержимость в том, что и как пишет о ненавистном ему племени этот еще не видевший жизни, не ставший мужчиной, до головокружения заносчивый недоросль с задатками гениальности, вопреки его собственной уверенности в том, что гений и еврейство — две вещи несовместные, и эта одержимость сродни той, другой одержимости, которая, собственно, и подвигла его написать всю книгу: одержимости женщиной. Женщина, как и еврей, — ничто. Стоило ли вообще о ней разговаривать? Но оказывается, что это Ничто обладает жуткой притягательностью — колоссальной властью. Ничто демонизируется .
Разумеется, здесь просвечивают черты времени. “Ж ” Отто Вейнингера — это кошмарный сон о женщине его эпохи.
Во все времена, замечает Ст. Цвейг ( “ Вчерашний день. Воспоминания европейца ” ), мода непроизвольно выдает мораль и предрассудки общества. Дамский туалет на рубеже девятисотых годов: корсет из рыбьих костей перетягивает тело, придавая ему сходство с осой. Грудь и зад искусственно увеличены, ноги заключены в подобие колокола. На руках перчатки даже в знойный летний день. Высокий узкий воротничок до подбородка делает шею похожей на горлышко графина, прическу из бесчисленных локонов и косичек, уложенных завитками на ушах, венчает чудовищная шляпа. Всё это сооружение, называемое женщиной из приличного общества, неприступная башня в кружевах, бантах и оборках, распространяет удушливый аромат духов, изображает монументальную добродетель и дышит запретной тайной — глубоко запрятанной и раздраженной чувственностью. В известном смысле можно сказать, что без этих мод был бы невозможен психоанализ.
Такая женщина вставлена, как в золоченую раму, в перегруженный вещами и вещичками быт; она двигается, шурша своим колоколообразным одеянием, по комнатам, загроможденным вычурной мебелью, заставленным столиками и шкафчиками с безделушками, среди стен, сплошь увешанных полочками, тарелочками, фотографиями, между окнами в тяжелых гардинах. Воспитанная в полном неведении касательно взаимоотношений полов, буржуазная барышня вручается в плотно упакованном виде мужу, который даже не знает толком, какого рода собственность он приобрел, но то, что он приобрел, есть именно собственность. В приличном обществе единственная карьера женщины — брак; если не удалось вовремя выскочить замуж, она становится предметом насмешек.
Что касается молодых людей, то, покуда ты не приобрел “ положение ” , не окончил университет, не получил место в банковском доме, в адвокатской конторе, в торговой фирме, в страховом обществе, в государственном учреждении, ты не можешь думать о женитьбе. Да и куда спешить? К услугам начинающего чиновника, новоиспеченного юриста или коммерсанта — армия проституток. Так получается, что женщина предстает перед ним в двух ролях: либо девица на выданье, в перспективе — жена и мать, либо жрица продажной любви. И вечным кошмаром маячит перед ним риск подцепить дурную болезнь. Ведь еще не открыт сальварсан.
Чарующая Вена на переломе столетия, этот, как сказал Брох, “ веселый апокалипсис ”,— это последние дни буржуазной Европы; еще каких-нибудь десять, пятнадцать лет — и всё рухнет. Театрализованная сексуальная мораль общества в одно и то же время игнорирует, осуждает, разрешает и поощряет то, что скрыто за сценой; спектакль невозможен без закулисного мира. Да и не такой уж это, по правде говоря, секрет. Тротуары кишат полудевами, разгуливающими туда-сюда, цены доступны, свидание обходится ненамного дороже, чем коробка сигарет. Это самый низший разряд. За ним следуют певицы, танцовщицы, “ девушки для развлечения” в кофейнях и барах. Еще выше на иерархической лестнице — дамы полусвета, загадочные гостьи сомнительных салонов и, само собой, персонал многочисленных борделей.
Философия как наваждение Вернемся к книге; об ее “ идейных истоках ” , связях с современной автору и классической немецкой философией, с Кантом, Шопенгауэром, с оперной драматургией Вагнера написано немало; здесь стоит указать на одну, впрочем, бросающуюся в глаза аналогию. Оппозиция М и Ж слишком напоминает другую пару, традиционную для немецкого философствования и философического романа: дух и жизнь, интеллект и бессознательная своевольная стихия, которую Ницше (и следом за ним молодой Томас Манн) называет жизнью, а Бергсон во Франции — жизненным порывом. Но если в книге Вейнингера разуму — или скорее рассудку — отдается решительное предпочтение перед стихией, если благородный мужской интеллект у него бесконечно выше анархического бабьего начала, то в ХХ веке многочисленные эпигоны Ницше становятся певцами иррациональности, “ философия жизни ” приобретает агрессивно-вульгарный, “ силовой ” , профашистский характер; Вейнингер оказывается в кругу ее зачинателей.
Книга “Пол и характер ” предвосхищает ряд сочинений, которые выразили совершенно новое настроение: это книги апокалиптические, вышедшие почти одновременно после первой мировой войны. “Закат Европы ” Освальда Шпенглера, “Дух утопии ” Эрнста Блоха, “ Дух как противник души ” Людвига Клагеса, еще несколько. В этих объемистых томах, восхитивших публику блеском стиля и неожиданностью обобщений, излучающих какое-то мрачное сияние, есть то, что можно назвать насильственной тотальностью. Они притязают на самый широкий охват истории и культуры, завораживают и порабощают читателя своим авторитарным тоном и навязывают ему под видом философии и науки некую недоброкачественную мифологию.
Тень и голос “ Об одном хочу тебя попросить: не старайся слишком много узнать обо мне… Возможно, когда-нибудь я тебе расскажу об этом. Кроме той жизни, о которой ты знаешь, я веду две жизни, три жизни, которых ты не знаешь ” (письмо А . Герберу, август 1902).
Ненаписанная пьеса о герое этих страниц — два действующих лица. О . В. и некто Другой — Doppelg К nger. Сцена, напоминающая пьесу Леонида Андреева “Черные маски ” , где полубезумный герцог Лоренцо сражается со своим дойником и убивает его. То есть убивает себя .
Другой, чей шепот шелестит в мозгу, Другой, напоминающий Темного двойника, — амплуа из театра масок глубинной психологии Юнга: не я , Другой! Тот, кто воплощает всё пошлое и ненавистное, постыдный низ, потемки души; кто, как некий посторонний, присутствует в тягостных снах. Это он несет с собой анархию, безнравственность, хаос. Между тем как Я — стою на страже морали, разума и порядка, Я сам — логика и порядок. Я мужчина. Он — моя вина и погибель. Он тащит меня к женщине. Он напоминает мне о моем происхождении. Он мешает мне сознавать себя равным в обществе, единственно достойном меня . Истребить его! Вейнингер разоблачает женщину, открещивается от еврейства. Но отделаться от себя невозможно, потому что Он — это Я . Ненависть к темному спутнику всё еще написана на лице умершего; любящий Гербер, который отыскал его в морге венской Общей больницы утром в половине одиннадцатого 4 октября 1903 года, вспоминает:
“Ни единого намека на доброту, ни следа святости и любви не было в этом лице… нечто ужасное, нечто такое, что вложило в его руку оружие смерти, — мысль о Зле. Но спустя несколько часов облик его изменился, черты смягчились… и, взглянув в последний раз на мертвого друга, я увидел глубокий покой вечности ”.
Ненависть породила теорию, способ самоотчуждения, но вернулась к ее создателю, умертвив его на сорок лет раньше, чем ему полагалось умереть.
ЭПИЛОГ Биограф Кафки Клаус Вагенбах рассказывает, что, приехав в Прагу, он сумел разыскать почти все улицы и дома, где жил или работал Кафка. К великому счастью, город не пострадал во время войны. Но, когда исследователь приступил к поискам людей, знавших Кафку, и его родни, на всех архивных карточках под именем, фамилией, местом рождения стоял один и тот же штемпель: Освенцим.
Кафка был на три года моложе Вейнингера. Ему повезло: он умер от туберкулеза, не дожив до газовой камеры. Вейнингеру тоже повезло.
∙ * Здесь и далее — перевод автора статьи.