Панорама
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 3, 2000
Время высокой травы ∙ Сергей Пронин. Яна Жемойтель. ПОСЛЕДНИЕ СНЫ . Петрозаводск, “ПетроПресс ”, 1998.
∙ Книги из провинции доходят до Москвы неспешно и, к сожалению, редко замечаются столичной критикой. Дела здесь обстоят, по-видимому, еще хуже, чем в застойные времена, но это не значит, что на всю Россию осталось два-три московских издательства, выпускающих произведения современных авторов, а за отремонтированной кольцевой дорогой — пустота. И если весь девятнадцатый век в литературе проходил под знаком земель южнее Москвы — орловской, рязанской, калужской, тульской, то в двадцатом вектор неминуемо стал подниматься к Северу и к Сибири, откуда вышла деревенская и военная проза. Там, на Севере, рождаются и книги современных авторов.
Не так давно в Петрозаводске была выпущена в замечательном оформлении книга, объединившая под обложкой двух писателей — Сергея Пронина и Яну Жемойтель.
Продиктовано это объединение соображениями чисто экономическими или желанием представить современную карельскую прозу в ее разнообразии, вопрос открытый. Имя Сергея Пронина хорошо знакомо современному читателю (его повесть “ Запаренный Колек, или Записки провинциального бизнесмена ” была опубликована в журнале “Север ” и попала в список произведений, выдвинутых читателями “Роман-газеты ” для публикации в этом престижном издании), Яна Жемойтель известна меньше, однако ladie ’s first.
Лучшее из представленных писательницей в этой книге произведений — повесть “Собачий календарь ”. Вопреки представлению, что охота и все с ней связанное — и в жизни, и в литературе — удел мужчин, писательница не только обнаруживает познания в породах птиц, собачьих повадках и способах ведения охоты, но и насыщает свое произведение мифологическими образами северной земли, где времена года называются Временем остывшей воды, или Временем высокой травы, или последних цветов, над которой властвует великий звериный бог, живущий на горе Растекайс, в стране Ледяных сутей. Именно против немилосердного звериного бога восстает сошедшая с ума от “ любви и жалости ” стареющая финская лайка Герта, когда в конце жизни отказывается гнать, но берет под защиту от человека маленького зайца и получает от Хозяина справедливую по мужским и охотничьим меркам пулю. Так написать и восплакать над собакой могла только женщина, но, точно опровергая жалость, Жемойтель заключает:
“Не будем плакать о ней. В конце любого пути ожидает смерть. Герта просто выпрыгнула из собачьего бытия, и старое грузное ее тело осталось лежать в высокой траве, но сущностное собаки Герты вознесло в поднебесье, ко вселюбящему, к самому истоку человечности ”.
Впрочем, человечность человеков автору удается передать значительно хуже, нежели чем собак. Может быть, поэтому три другие повести, помещенные в книгу — “Будущее в прошедшем ”, “А вдруг ты придешь ”, “ Лоскутки ”,— уступают первой, в них чувствуется подражание Токаревой и по сюжету, и по стилю, и даже по названиям (видимо, последнее — вообще слабое место для Я . Жемойтель). Зато короткие рассказы все как один хороши. В них писательница создает свой мир, населяет его живыми героями и, по сути, творит маленький театр, и в этой порой очень жесткой театральности, камерности, лаконичности и некоторой условности ее книги заключены и недостатки, и достоинства.
Не только по соображениям этикета, но и чисто драматургически составителю следовало бы поставить Сергея Пронина во второе действие.
Сергей Пронин — прозаик со своим голосом, индивидуальной авторской манерой, и я убежден, что его ждет в литературе большая известность.
В книге он представлен (помимо уже упомянутой повести) несколькими отличными рассказами и циклом лирических миниатюр. Написанная с горьким юмором история любви русского солдата и венгерской цыганки ( “ Нацменка ” ) удивительным образом трогает сердце и заставляет вспомнить лермонтовскую “ Бэлу ” , а в четком по фабуле, с резко очерченными характерами рассказе “Кольцо ” рассказывается о любви русской женщины и кавказского юноши, и несмотря на то, что подобный сюжет в нашей литературе также не нов, автору в лаконичной, скупой манере удается передать трагизм человеческих отношений и их сопротивление распаду окружающего мира.
И все же главное пронинское произведение — повесть “Запаренный Колек ” , представляющая по жанру не то дневник, не то внутренний монолог провинциального бизнесмена. Это не просто отлично написанная, живая, динамичная повесть, она из тех вещей, что называются хрестоматийными и говорят о своем времени больше, чем любые исторические документы (как, например, говорит о конце 60-х поэма “Москва — Петушки ”). Пронин попал в десятку и угадал неуловимый дух времени; его протагонист, решивший “ выпаривать из людей дерьмо, накопленное годами ” , и приватизировавший с этой целью общественную баню, самодеятельный поэт, обожающий Есенина и собирающий деньги на его памятник, авантюрист, ведущий подкоп под соседний банк и наконец погибающий от взрыва в собственной бане, защищая свою любовь, в гораздо большей степени, чем, скажем, великолепный маканинский бомж Петрович, претендует на звание героя нашего времени.
В этой повести хорошо все — манера, язык и афористичность: “Баня — это способ познания жизни. Кто не любит баню, и на русского человека не похож ”. В ней таится глубокий второй план: перестроенный из бывшей церкви, пронинский храм тела, дом свиданий и плотских утех, в котором после двух часов ночи начинается страшный мистический вой, обречен на погибель, как и его владелец, и его именитые клиенты, и легкомысленные девицы, но погибают они не жалостливо и обреченно, а очень по-русски, по-есенински лихо; и парадоксально, как из этой грязи и мужской грубоватости, точно омытая, отпаренная, просвечивает душа.
Да, к счастью, мы в конце начала,
Где жизнь мне ни фига не обещала,
Где лишь Она невнятно промычала,
Что ничего в прошедшем ей не жаль.Здесь был Колек.
Пронин написал своеобразную “ оптимистическую трагедию ” нашего fin de siecle — его суровый художественный мир подсвечен теми человеческими чувствами и радостью, которые отсутствуют у Яны Жемойтель и ее неустроенных, тоскующих героев, и в этом соединении мужского оптимизма и пронзительной женской бесприютности и печали, быть может, и кроется сверхидея рецензируемой книги.
Алексей ВАРЛАМОВ