Игорь ТИМОФЕЕВ
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 12, 2000
Игорь ТИМОФЕЕВ Лопотухинские хроники В начале 90-х, наверное, в последнем бесплатном приступе, власти отдали лесистый участок в 150 километрах от Москвы около городка Лопотухино под участки десятку-другому непрестижных “почтово-институтских” организаций и контор, а также последним невымершим ветеранам Великой Отечественной.
Так родилось объединение, состоявшее вперемешку из участников одной войны и потерпевших от развала СССР, всю жизнь честно проработавших на ожидаемую следующую…
При дележе земли на общем собрании садовников НИИБУМ-ВОИН — так в названии выявили суть — разгорелись жуткие ссоры и склоки. Масла в огонь подливали “независимые эксперты”, тайком от правления побывавшие на месте и теперь кричавшие, что пятая часть разбитых участков приходится на болота, а еще такая же часть — на границу огромного старого мелиоративного оврага, что перерезал будущий дачный массив наискосок на всю длину.
И это была правда. Хотя само место под участки было довольно высокое, даже деревня в трех километрах от них называлась не случайно: Косые Горы. А болота местного значения появлялись в низинах такого же местного значения исключительно за счет глинистой почвы, которая слабо пропускала воду. Но попавшим по жребию со своим участком в болото от этого, естественно, было не легче.
Кстати, один из членов ревизионной комиссии правления первого созыва, дама, прозванная впоследствии “земляной бабушкой”, даже обнаружила, что глина эта — так называемая “белая”, и выбрала себе не самый лучший участок, а тот, где эта глина выходила на поверхность. Она мечтала-думала, что это месторождение впоследствии обогатит ее, когда какой-нибудь новый русский задумает построить на ее десяти сотках заводик по производству знаменитого в будущем лопотухинского фарфора.
Глина оказалась действительно белой, но не того качества, которое требуется для изготовления фарфора…
После этого удара “земляная бабушка” сдалась не сразу и следующим коммерческим начинанием пыталась продать на корню ольху со своего участка для изготовления качественной и дорогой мебели, которую, она слышала, делали именно из ольхи…
Итак, землю распределили, членам учреждения НИИБУМ досталось по два участка, членам правления — за их труды — по три и четыре на разные фамилии, но при этом один — по решению собрания — обязательно сомнительный, то есть на болоте или в овраге…
Родственники ветеранов получили по одному, так как были как бы привеском к бедному, но все же солидному институту.
Но вообще-то, честно говоря, мало кому тогда нужны были эти участки для освоения. Все ждали таинственных капиталистических будущих времен и набирали последнее даровое от советской власти впрок, думая, что уж землю-то по всем статьям и всемирному опыту всегда можно сбыть с последующим наваром…
При жеребьевке родившиеся под несчастливой звездой получили свои десять соток в виде ямы оврага, а совсем неудачники — в болоте местного значения.
Попервости, правда, некоторые все же ринулись осваивать свалившееся садовое счастье. Даже те, кто уже имел участки, полученные пораньше и поближе. Но энтузиазм быстро угас, у многих сразу после первой поездки на место, особенно у тех, кто не имел автомобиля.
Добираться приходилось долго. Очень долго: четыре-пять часов. Электричкой до областного центра, оттуда одним автобусом до городка и еще одним, редким местным, от городка до дачного массива. Правда, существовал еще автобус-экспресс, отходивший от последней станции метро города и доезжавший до городка часа за два с половиной, но не всем он был по карману, да и ездил не часто, поэтому еще и с билетами получалась по выходным напряженка.
И всем, даже счастливым обладателям высокого сухого места, открывалась взору непроходимая чаща разнокалиберных кривоватых деревьев, состоявшая преимущественно из нестроевой ольхи, иногда в лучшем случае с вкраплением нескольких осин, а также черемухи, рябины и кустарников дикой малины и смородины, невесть как сюда попавших. А на болотистых местах почему-то росли березы.
Участки были разграничены еле видимыми колышками с желтым верхом и с совсем уж неразличимыми цифрами. (Некоторые, следуя тайным желаниям и собственническим инстинктам, тут же их тайком переставляли, оттяпывая за счет пока мифических соседей лишние метры никому, казалось, не нужной чащобы.)
А из городка или поселка городского типа — кому как нравится — на новых пионеров сразу с первого приезда начали охоту умельцы-шабашники. Первый эшелон их состоял из самых отчаянных, забубенных алкоголиков, которые брались лепить предварительные постройки из подручного материала, росшего на месте, за несколько бутылок водки.
Многие на свою голову соглашались…
В организациях побогаче нанимали трактористов, которые так спьяну лихо утюжили все вокруг, что это напоминало театр военных действий. И после них оставалась серо-коричневая, как с содранной кожей, земля со страшными завалами корней по границам…
Поначалу некоторые в НИИБУМ-ВОИН сами или с помощью алкоголиков собрали каркасы из более-менее прямых ольховин со своего и соседних участков. Но это оказался, как говорили профессионалы, действительно нестроевой лес. Ольха, высыхая, очень быстро трескалась (те же знатоки утверждали, что этого не происходит, когда дерево срубают и обдирают кору не в строительный сезон — весной и летом, как поступают все, а только осенью и еще лучше в мистический момент полнолуния). А нижняя часть ольхового каркаса и бревнышки, на которые он ставился, вообще очень быстро гнили и превращались в труху.
Поэтому среди активных и способных таскать тяжести “пионеров” началась настоящая охота за не очень толстыми (чтобы можно было дотащить вдвоем-втроем через буреломы) осинами.
Все это напоминало сказку про трех поросят с их строительным бумом.
Вот энтузиаст Паша, а в будущем и постоянный житель, по жеребьевке получил выгодный сухой участок, к тому же на окраине, с подъездом почти к самому дому.
Ночуя с женой в старенькой “копейке” еще итальянской сборки и целомудренно завешиваясь занавесочками на окнах, днями он ударными темпами выстроил себе треугольную сараюшку, взяв за основу и обив три дерева, росшие рядом, спилив у них верхушки. И он (сарайчик) оказался в буквальном смысле краеугольным камнем всех его дальнейших грандиозных долгостроев, но об этом речь еще впереди…
А еще один выстроил дом буквально на песке. Он нанял трактор с ковшом, который вырыл ему огромный котлован, куда было засыпано целых два самосвала песка. И вот на эту подушку он положил бетонные столбы, на которых тянут местные линии передач, на них “венец” из осин и дальше вверх к небу — симпатичный домик из нового материала, купленного в облцентре, где цены на все свое местное были в полтора-два раза ниже, чем в Москве.
Многие видели первое время также большую такую бабищу — радиорежиссера, расхаживающую по своему участку с газовым пистолетом на мощном бедре и представлявшую себя, наверное, на Диком Западе. Она заказала шабашникам из ольхи каркас большого дома “6 на 6” аж с ломаной крышей. Но жадность фраера сгубила — каркас рассыпался на следующий год. И бой-баба охладела к ниибумовской земле и больше здесь не появлялась…
Один кандидат наук собрал домик также с ломаной крышей, похожей на крылья птицы, собирающейся взлететь, из старых дверей и рам. В Москве он жил на престижном Ленинском проспекте, где в новые времена бывшие коммуналки постепенно становились убежищами новых русских, которые при въезде все поголовно делали “евроремонт”, выкидывая двери, рамы, паркет и прочее на помойку. Кандидат все это за зиму складывал у себя дома и в гараже, а по открытии дачного сезона перевозил к себе на участок.
Были и такие, как Коля, прозванный Колымским (он всю молодость и зрелые годы проработал-отсидел на Севере), и первый председатель товарищества Петроповский, очень похожий на Кащея Бессмертного из популярного некогда олимпийского мультфильма “Баба Яга против”. Они оба являлись большими мастаками по строительству грандиозных воздушных замков.
В итоге у первого на его сотках года через три возник маленький дощатый домик без окон без дверей и то благодаря брату-дальнобойщику, который перевез материал на своем трейлере, и тестю, который этот домик предварительно собрал на своей даче.
А Колымский сначала рьяно взялся за дело: выстроил хозблок в виде маленькой пирамидки, натаскал отборных осин, обтесал их и соорудил солидный куб каркаса будущего дома. Но венцом его строительной деятельности стало сооружение длиннющего парника из тонких ольховин, которые он предварительно также старательно отобрал и обтесал.
В нем он собирался разводить цветы и на этом разбогатеть.
Из этого, естественно, ничего не вышло, тогда он подался шабашить в соседнее товарищество побогаче, но там его вскоре турнули за запои, и он уехал в Москву, где одно время занимался продажей свадебных платьев…
За это время участок его опять зарос травой выше человеческого роста вперемешку с новой порослью деревьев. Кстати, как и дороги, которые в свое время прорубали всем миром, причем с применением совершенно разных технологий.
Сторонники одной пилили деревья, оставляя пеньки, за которые потом должен был цепляться ковш трактора, чтобы вывернуть их с корнем. Другие срезали стволы под самую землю, утверждая, что оставшиеся корни будут держать грунт, не давая образовываться глубокой колее и ямам.
В итоге — всех победил лес.
Наверное, многие читали в детстве про исчезнувшие города. Но это было где-то там, в далеких заморских странах, в джунглях. А что и подмосковная природа обладает поразительной живучестью и буквально все растет на глазах, с этим, наверное, многие горожане, получившие здесь участки, столкнулись впервые. Уже через два года от прорубленных дорог остались только еле заметные тропинки.
Но были и такие, которые сразу заложили коттеджи, более подходившие к местам в районе Рублево-Успенского шоссе.
К ним относились бывший главный бухгалтер института НИИБУМ, отгрохавшая мощную крепость на высоком “ленточном” фундаменте, хорошо смотрящемся в обступившем его лесу.
И бывший, кажется, главный инженер “ЗИЛа”, у него было преимущество как у энтузиаста-аборигена Паши, только с другой стороны массива. Там также имелся хороший подъезд — с поля. Так он с соседом развернулись на славу — заказали пробурить скважину на двоих, пользовались для освещения и работ движком-генератором и оба имели твердое убеждение, что только так далеко надо иметь и строить дачу. “В пределах ста километров от Москвы все загажено и с каждым годом будет все хуже. Какая же там будет дача?”
И, наконец, сапер Иванов… Единственный сам настоящий ветеран, а никакие-то там родственники и дети. К тому же жизненно заинтересованный в освоении своих соток.
Вот он-то выстроил поистине уникальный дом.
Но сначала, не нанимая никаких тракторов и врагов родной земли — местных пьяниц-трактористов, он, как в Великую Отечественную против немецких танков с винтовочкой, вышел на ольху на своем участке с построенным им самим агрегатом для выдергивания огромных деревьев с корнем. Это было что-то среднее между лебедкой, мельничными жерновами и чертовым колесом.
Через некоторое время благодаря чудесному аппарату (выкорчевывать деревья, подрубая корни топором, приваренным к лому,— поистине адский труд) освободилось место для постройки дома.
И ничего при этом не пропадало даром. Корни разрубались и сжигались для обогрева и готовки. А деревья, даже самые замысловато-кривые, шли в ход как строительный материал по уникальной забытой древней технологии. Они распиливались вручную лучковой пилой на бревнышки длиной примерно в шестьдесят сантиметров, обмазывались глиной и из них собирались стены, как из кир-пичей.
Все это делалось спокойно, неторопливо, обстоятельно, может быть, с молодой точки зрения раздражающе медленно, но безостановочно и монотонно. Такая работоспособность человека 1923 года рождения, прошедшего всю войну, поражала.
Потом по такой же технологии была сложена печка, и только на пол и потолок пошли доски, купленные в местном РСУ…
Надо еще добавить, что освоение новых земель “бум-воинами” начиналось в самый комариный сезон: конец мая — июнь. Меньше страдали получившие открытые участки у поля. Для других это был сущий ад.
Вот рассказ одного из этих бедолаг: “Это были не комары: камикадзе-терминаторы. Они набрасывались на тебя тучами, как только ты подходил к лесу. И вместо убитых тут же налетали новые. Тонкая ткань, типа тренировочного костюма, конечно, не спасала. Приходилось сверху надевать рабочую робу, а голову укрывать убором, которым пользуются сборщики меда. И это — в тридцатиградусную жару! Больше часа не выдерживаешь, начинаешь перегреваться. Тогда идешь в палатку, задраиваешь все щели и раздеваешься догола для охлаждения и чтобы перевести дух. Правда, когда порвешь траву на участке, их становится значительно меньше, да и постепенно к ним привыкаешь и перестаешь обращать внимание на укусы…”
Форпостом государства НИИБУМ-ВОИН по отношению к соседям из других садовых образований выступала баба Нонна, прозванная недругами-старожилами “лесной бабушкой”, которая зорко блюла корпоративные интересы родного товарищества.
Дело в том, что те, как старожилы, уже привыкли рассматривать лес за околицей своих участков как свой собственный и запросто по привычке продолжали шастать туда даже тогда, когда местность эта была поделена на прямоугольники и уже имела новых собственников.
Нонна Николаевна умудрялась отслеживать каждое спиленное бревно и устраивала несуну такой скандал-склоку, что вскоре мало кто решался на воровские вылазки. Три первых года, начиная с марта и по ноябрь, спала она на своем участке в дырявой, старой палатке, утепленной сеном, а при особо крутых минусовых температурах грела на ночь в костре два кирпича и подкладывала их под себя. Основным блюдом в ее рационе выступали бычки с местного пруда, которые ела не каждая кошка и которых приносила ей вся окрестная детвора.
Первый ольховый каркас, который ей слепили шабашники, она в зиму застраховала и, когда он по весне, как и у телевизионной режиссерши, развалился, пыталась получить за него страховку. Но ей объяснили, что деньги не выплачивают за естественные процессы, вот если бы он сгорел… Тогда она заставила пьяниц-шабашников сделать ей новый. И они на это пошли, вспомнив историю с рубероидом…
“Лесная бабушка” приобрела его для своей крыши в количестве четырех рулонов и закопала в сено под себя.
А как раз в это же самое время в деревню Косые Горы вернулся из заключения один бывший хулиган и дебошир. Несколько дней он “гулял” с корешами, а когда деньги кончились, подался в садовое товарищество ранним утром выменять полмешка картошки на бутылку водки.
Это ему удалось, так как многие предусмотрительные строители новой дачной жизни всегда держали заначку для таких вот взаимовыгодных обменов.
Опохмелившись тут же, бывший зек стал шататься по лесу в поисках выхода, набрел на Ноннину палатку и, обнаружив отсутствие хозяйки, решил пошуровать на предмет огненной жидкости. Но обнаружил вместо этого рубероид. Недолго думая, он прихватил два рулона и понес предлагать их соседям.
Потом вернулся за оставшимися двумя и перепрятал их. Вечером он приехал с дружком на мотоцикле, но изъять перепрятанное не получилось, так как Нонна уже обнаружила пропажу и поставила на уши всех в округе.
Зек бежал, но он еще не знал Нонны. Та поехала в городок, обратилась в милицию, поставила и там всех на уши, и те нашли (!) два ранее украденных рулона.
Да… Тогда все признали, даже бывший зек Колымский, что милиция городка работает не хуже ГАИ, видимо, у них, как это говорилось раньше,— соцсоревнование за звание лучших людей в погонах. В НИИБУМ-ВОИН даже приезжал, потратив собственный бензин, молодой капитан, бывший афганец, и вежливо всех допрашивал. А потом за показаниями исчезнувших свидетелей ездил даже в Москву…
Косогорского уголовника быстро вычислили, но он все отрицал и говорил, что продал собственные два куска. Тут-то ему и пришел конец. Оказывается, “лесная бабушка” пометила своей фамилией все четыре рулона и таким образом опознала рубероид. Бывший зек получил пять лет, а Нонна Николаевна славу особы, с которой лучше не связываться…
Случались в товариществе и настоящие любовно-романтические истории. Некто Кораблев, бывший боксер, а по лопотухинской жизни пройдоха и бабник, много сил потратил, чтобы перепродать свой и участки сотоварищей всяким темным кавказским элементам. У него ничего не получилось: никто не хотел связываться с такой глухоманью, к тому же без коммуникаций, без света и воды.
Но зато он поимел любовный и бескорыстный роман с некой Леной — молодой разведенкой, имеющей выдающиеся женские прелести и десять соток в самой потаенной, глухой и укромной середине дачного товарищества, на границе с оврагом. Добраться туда можно было только днем извилистой тропинкой, проложенной бывшим боксером.
Он так в нее влюбился, что выстроил ей дом, позабыв про супружеский и строительный долг перед детьми и женой, которых — с глаз долой — поселил в летний период в упоминавшуюся деревеньку Косые Горы.
Это был подвиг, и до сих пор остается загадкой, как он смог перетащить материал для стен, крыши и так далее в такую чащобу.
Наконец, любовное гнездышко было выстроено, но тут лесная дива Лена выкинула фортель: дала от ворот поворот пожилому Ромео.
Как раз в то время по дачному лесу бродили два молодых красавца-хохла в поисках работы и ласки. И только взглянула на них истосковавшаяся Лена, как сразу же все стало ясно, и поселились богатыри-красавцы в лубяной избушке, и по ночам слышны стали страстные крики даже в городке Лопотухино…
Еще были две веселые молоденькие художницы, которые утверждали, что не променяют этот рай ни на какие обжитые дачи родителей, и сначала, первые годы, жили на своем участке, как “лесная бабушка”, в палатке, да еще вместе с котом и собакой.
Потом родители все же выстроили им какой-то сарайчик, но художницы перебирались туда исключительно в плохую погоду.
Поэтому колебалось воздушное пространство над НИИБУМ-ВОИНом в летнее время почти каждую ночь. От художниц слышались смех, звон гитары и горел до рассвета костер — там кучковалось все молодое местное население с соседних садовых товариществ. А из дремучей глубинки доносились звуки вакхических игр веселой Елены и ее неразлучных приятелей…
А энтузиаст Паша вообще здесь “прописался”. В Москве он был рядовым телевизионным мастером и последнее время в связи с массовой закупкой населением импортных, практически не выходящих из строя телевизоров остался без работы.
Здесь он буквально переродился.
Участок, полученный на папу-ветерана, оказался как нельзя кстати. Паша понял, что мечтал об этом всю жизнь.
Начал он, как уже упоминалось, с треугольного сарайчика, который потом оброс еще одним, затем к нему прилепилась еще постройка. Со временем появились гараж и курятник и был заложен огромный фундамент дома “8 на 16”, который сейчас почти закончен.
Так как Паша жил здесь чуть ли не круглый год, его знали почти все лопотухинские мужики. Одно время в его сарайчиках был даже своеобразный мужской клуб, пока всех не разогнала жена. Здесь подолгу жили и пьянчуга Колымский, и неутешный пожилой Ромео — Кораблев, так и не выстроивший собственного жилища “для дома для семьи”. Пользуясь знакомством с трактористами, шоферами и крановщиками из городка, Паша потихоньку, растянув это на несколько лет, выстроил свой дом из бруса и с оцинкованной крышей за смешные по московским меркам деньги — пять миллионов рублей — меньше тысячи долларов до кризиса. (А деньги на строительство добывала жена, работающая парикмахером в модном салоне и не устающая ездить каждые выходные в такую даль.)
Постепенно все, кто “заболел” этим далеким местом на окраине Московской области, кто как умел обустроились. Даже Нонна наконец перебралась из палатки в домик, обшитый “горбылем”, но зато с терраской.
Рядом с ней построила дом еще одна не очень старая женщина, у которой появилось аккуратное обиталище, обшитое уже вагонкой. Оно ей обошлось дорого по местным меркам — в тысячу долларов. А около него разбита аккуратная клумба, огороженная заборчиком из водочных бутылок, подбрасываемых милым другом женщины.
Есть у нее и беседочка, где собирается посудачить и попить чайку, когда нет комаров, весь местный женский бомонд…
Ивановский же дом сейчас очень аккуратный и радостный. Он нашел себе подругу — бодрую сухонькую старушку, которая обмазала домик глиной, так что он стал ровненьким и чистеньким, покрасила в синий цвет наличники на окнах. И развела в огороде такой урожай, что им с Ивановым хватает питаться заготовленным всю зиму…
Паша на женины деньги купил еще один участок, покорчевал там деревья, засадил его весь картошкой и даже построил еще один домик.
И вот появились здесь уже не только те, кто занесен сюда, так сказать, судьбой и даровыми сотками.
Еще одна женщина купила участок за два миллиона рублей (за две тысячи новыми) с оформлением и наняла строить шабашников (не пьяниц) дом “5 на 6” с каркасом из мощных осин (их-то в массиве осталось много, так как перетащить на место такие можно только с помощью гусеничного трактора). За лето она вырастила на участке с десяток кабачков, килограммов пять морковки и несколько роз и безмерно этим довольна…
А сын ее так вообще завалил Нонну бычками и ни о каком другом отдыхе в школьные каникулы слышать не желает.
Так что же тянет сюда этих людей? Ведь если сесть и посчитать скрупулезно все расходы, на дорогу и так далее, общие затраты сил и времени, то оказывается, что совсем невыгодно было все это затевать и, быть может, стоило подождать, накопив и поджавшись, до покупки дачи по пресловутому Рублево-Успенскому шоссе?
Но так рассуждают очень скучные люди.
Ведь даже приезжающими сюда в гости чувствуется какая-то непонятная магия и чистота этого места.
И недаром экологи посчитали эти же места самым здоровым районом Подмосковья, и сам президент имел недалеко отсюда свои охотничьи угодья и одну из резиденций…
И потом, разве не так осваивались сначала неоткрытые материки и острова, а потом и космическое пространство?
∙