Панорама
Опубликовано в журнале Октябрь, номер 11, 2000
Сценография быта . Сергей Бардин. ЛОМБАРД. М., “Золотой век”, 1999.
. В книге Сергея Бардина есть цикл рассказов, связанных с искусством фотографии. Думаю, что и в собственном писательском методе автор во многом идет от этого: работает над расстановкой фигур, углом съемки, экспозицией, и, как на фотографиях, в его сценах нет ничего лишнего.
Судя по деталям быта, в сборнике представлены рассказы, написанные и в начале семидесятых (цикл “Развеселый разговор”), и в последние годы. Причем повторяются — быть может, таковы требовательность автора к слову, тщательность редактуры? — те же продуманно отобранные реплики, та же угловатая статичность фигур, тот же узнаваемый авторский тон, насмешливая стилизация, за которой чувствуются уроки Зощенко. Сопоставление с мэтром в случае Бардина говорит только о традиции, общем сатирическом направлении таланта: его проза — более серьезная, рассудительная и, к сожалению, более частная. Занять нишу почетнее, чем плыть в потоке, но по его, автора, силам стать фигурой в направлении, а то и возглавить его.
И свидетельство этому — написанные с воодушевлением и необычайно смешные рассказы “Человек года” или известная “Гайка леворезьбовая, клин стальной”. Случаи, факты, темы опять же вроде бы узкобытовые: ремонтный сервис, женский вопрос,— но в них Сергея Бардина словно непроизвольно сносит с его серьезно-рассудительных, ворчливых крепей а-ля Собакевич, и он являет неистощимый талант юмориста (а местами и трагика). Это не тот юмор, когда, отсмеявшись после мимических кривляний чтеца, уже не помнишь, о чем шла речь, а юмор смешных положений, остроумных словесных формулировок, сарказма, здоровой злости.
Книга вышла под занавес тысячелетия и представляет “избранное” Бардина. Увы, российская жизнь до того биологична, а проще сказать — косна, что одаренный остроумием беллетрист (взять хоть Чехова, хоть Аверченко и того же Зощенко) развивается под ее давлением в одном и том же направлении: от веселости — к скепсису, от хорошо кадрированной сценографии — к мудрости, слегка подкрашенной философическим лиризмом. Потому что мудрость — это ведь иначе названное состояние немощи. Между тем впечатление на читателя производят именно сцены, бессюжетные рассказики (может, оттого, что сюжетосложение нашим писателям не дается). И в этом-то вся прелесть — чтобы не отступать от найденного слога, освежать его все новыми и новыми примерами.
И Сергей Бардин, словно спохватившись, что нанес в свой ломбард многовато вытертых лисьих воротников, вдруг одаривает нас рассказом на современном материале “Как Ленин и Сталин валюту меняли”, выясняя роковой вопрос: чем же все-таки наш образ жизни отличен от западного?
Есть у Бардина еще одно — редкостное в наши дни! — качество, которое я, не боясь высокого слога, назвал бы гуманизмом. Посмеиваясь, автор своих героев любит, жалеет и как старший брат их опекает, умеет выявить человеческое достоинство в замордованном вроде бы человеке (рассказ “Гора Ли, река Че”). Совсем не склонный к сантиментам в привычном понимании слова, он может так подать своего героя, что, беспомощный, тот вызывает и сострадательную грусть. Очередь, троллейбусная перебранка, выпивка, баня… В городе на каждом шагу происходят сцены, полностью выявляющие характер, и Сергей Бардин хорошо умеет их подсмотреть, определить, заключить в словесную рамку. Кукла Катя не просто кустодиевская по колориту купчиха, но и вместе — тип вальяжной русской женщины, объект вожделения южан. О ней можно было бы много философствовать, если бы не знать, что экспансия от экватора — явление повсеместное. И — чудное дело — даже эту острую проблему-занозу Бардин умеет подать так, что хозяйку восточного ресторанчика вьетнамку Раю как агрессора мы не воспринимаем: живой человек, со своим кодексом чести. (И уж кстати: когда вот так, через кинематографические ходы и “режиссуру”, писатель свои сцены улучшает, это у него получается и вовсе мастерски.)
Алексей ИВИН